Чувства из глубины веков

Аякчан вздохнула и поплотнее закуталась в одеяло, сквозь полуприкрытые веки наблюдая за присевшим около огня Донгаром. С тех самых пор, как они поругались, он и слова ей не сказал. Не упрекнул, не нагрубил в ответ, не попытался что-то объяснить... Просто отвернулся и замкнулся в себе. Нет, он по-прежнему шёл рядом ней, пробираясь по сугробам, невозмутимо позволял выбирать дорогу, а если из-за этого они попадали в неприятности - вытаскивал их оттуда, обоих, если понимал, что её огня недостаточно. Если же было достаточно - стоял рядом и не пытался помогать. Донгар разводил по вечерам костер, готовил пищу и на её долю, клал рядом с ней одеяло... Но не пытался что-то сказать сам и игнорировал её попытки заговорить о том случае. Кажется, даже старался лишний раз не прикасаться. Не давал поймать взгляд. Аякчан снова вздохнула. Возможно, ей все же не следовало тогда перегибать палку. Но... она так привыкла, что шаман в этом воплощении восхищается ей и никогда не обижается на её слова. А если и проскользнет нечто такое, то Хакмар или Хадамаха загладят неловкость, своими словами отвлекут Донгара и все забудется. Однако теперь Хадамаха вместе с Мапа, Амба и Крылатыми отправился на острова к Тэму, чтобы защитить свою семью и свой дом. Хакмар, прослышав о неприятностям в горах, в одиночку направился туда, с горячностью отвергнув все предложения Аякчан. С непреклонностью горского мечника отказался от помощи друзей и велел им заняться решением иных проблем. И вот Аякчан не успела оглянуться, как оказалась в компании ненавистного чёрного шамана, этого балбеса и чудика, который ничего не мог сделать нормально. Они решили послушаться совета Хакмара и отправиться в северные земли, откуда доходили нехорошие и тревожные вести. Это был последний совет, в котором принимал участие кузнец и который худо-бедно пришёл к общему решению. Дальше такого не было. То, что Хакмар временно покинул команду, стало отправной точкой. После недели, проведенной практически в одиночестве, Аякчан начала испытывать неудовольствие. Тот мир, к которому она привыкла, то течение жизни, которое она полюбила за столь короткий срок, были нарушены. Практически разрушены. Рядом не было больше верного Хадамахи, что мог разложить все сведения по полочкам и разрешить проблему. Рядом не было Хакмара, что своими ехидными подколками мог развеять любую грусть. Аякчан понимала, что не должна думать так, будто они умерли, но так оно практически и было. Рядом находился только Донгар, которого она, мягко говоря, недолюбливала, потому на его голову вылилось все неудовольствие рассерженной жрицы. Нет, справедливости ради говоря, первое время она старалась сдержаться. Но каждый раз, когда Донгар оказывался прав, а она - нет, грудь переполнялась ненавистью и гневом. И в конце концов она не сдержалась, взбесилась и высказала шаману все, что накипело. По правде говоря, она думала, что шаман уйдёт. Так она сама поступила бы. Но он не ушёл. Просто отдалился, перестал замечать её. Оставил её в гордом одиночестве, находясь рядом безмолвной холодной тенью. И теперь они сидят в лесу у костра, кутаясь в одеяло в тщетной попытке согреться. Холод был необычайно силён даже для них, выросших в вечной зиме. Мороз покрыл все вокруг леденящей коркой, пробирающими до костей порывами ветра пытаясь загасить костёр, последний источник тепла. Неожиданно Донгар встал. Аякчан невольно шевельнулась, пытаясь поплотнее закутаться в одеяло и согреться, потому что иначе по её телу бы не прокатилась волна холода. Страха, неожиданно поняла она. Страха, что Донгар сейчас уйдёт и оставит её действительно одну. Однако вместо этого он протянул ей своё одеяло. - А ты? - робко спросила Аякчан, перехватывая одеяло. Невольно она коснулась тонких пальцев шамана. Он моментально отдернул руку и вернулся к костра. Молча, как и ожидалось. Жрица торопливо закуталась во второе одеяло. Стало теплее. В груди кольнули сожаление и обида. - Вот же проклятый шаман, - неслышно прошептала она. - Ведь замерзнет. Действительно проклятый. Мысль невольно зацепилась за это словосочетание. Всегда был таким: мрачным, непонятным, жестоким. Или все же нет? Как-то не складывалось все, что она знала о шамане, в единое целое. В голове замелькали слова, собранные отовсюду: рассказ сестрицы Айгыр, собственные записки, намеки шамана и кузнеца... Аякчан вздохнула в очередной раз за эту ночь и прикрыла глаза. Ох, Торум, хоть бы этот сон помог ей понять шамана. Ну, или хотя бы что-нибудь узнать о нем... На небесах было... хорошо. Уютно и тепло, спокойно. И потому было ей, девчонке, было совсем неприятно услышать зов бубна и оказаться сорванной с небес камланием шамана. Тогда она ещё не знала, что этот ритмичный звук так называется. Тогда она ещё не знала, что ему придётся подчиняться вопреки желанию. Она была крайне рассержена, когда оказалась в холодной тундре, далеко от жилищ человека, перед кем-то... Когда она увидела его, в её сердце что-то дрогнуло, а злость поутихла. Тощий мальчишка, не старше её самой, с растрепанными волосами, в слишком большой и слишком грязной одежде. С руками в крови. Он тяжело осел на пол и выронил бубен. Выслушал её пламенную и несколько растерянную речь. А потом встал и попросил помочь. Попросил помочь спасти человека из его племени, который оказался смертельно ранен. И она помогла, в процессе помощи приглядываясь к тому, кто, по рассказам старших, должен стать её земным мужем. Вернувшись на небеса, она рвала и метала, проклиная устои и традиции, что отдали её в подчинение шаману. От неё пришлось сбежать и отцу, и дядюшке. Даже подруги постарались скрыться. А потом, когда ярость улеглась и она чуть-чуть примирилась с происходящим, она пообещала себе, что никогда более не подчинится зову бубна. Во второй раз он позвал её ради умирающей от тяжёлой болезни девочки. И она не удержалась, пришла. Помогла спасти. А сама все рассматривала мальчишку, будто диковинную зверушку. В тот раз она осталась подольше, чтобы присмотреть за человеческой девчонкой. Об этом он её попросил. А она согласилась, решив не упускать возможности пообщаться с юным шаманом. Она наблюдала, как он перевязывал раны, готовил еду, притаскивал с улицы дрова и подкладывал их в очаг. А вечером, когда он сидел около огня и что-то варил в котелке, она подобралась поближе и робко поинтересовалась, что это. Шаман ответил, рассказал о лечебных травах, из которых готовил мазь. Она покивала и вернулась на небеса. После этого она жила спокойно. А потом он позвал её на помощь. Снова. На этот раз она, утащив у него из-под носа связку трав, попыталась сварить мазь, как он тогда. Ничего не получилось, непонятное варево выплеснулось из котелка и облило её одежду. Тогда она в первый раз услышала, как шаман смеётся. Смех его был чуточку странный, но очень приятный и заразительный. Она швырнулась огнем в него, он увернулся, и поленница сгорела. Но шаман не сказал ни слова, лишь протянул земную одежду и отправил переодеться. А потом невозмутимо показал, как правильно готовить лекарство, хотя в черных глазах плясали искорки веселья. А еще назвал свое имя - Донгар Кайгал. С тех пор она частенько бывала на земле. Едва заслышав зов бубна, тут же срывалась с места, предвкушая приключения. Постоянно задерживалась в Среднем мире, узнавая новое о мире и о шамане. Она учила его тем премудростям, которые получила сама от других. Он учил ее разбираться в травах, обращаться с копьем. Они путешествовали по землям, помогая людям и иным существам и порой с трудом избегая вооруженных столкновений. Мир в Среднем мире был недосягаемой мечтой. Год за годом шли войны, рвался в небо удушающий дым пожарищ, невесть каким образом горевших в заснеженных поселках. Снег не всегда успевал прикрывать трупы, оставшиеся после военных походов очередного государства, что уже через несколько дней после победы было повержено в прах. Донгар и Аякчан, оба одаренные долгой жизнью, наблюдали за этим. Шаман ненавидел войну, не любил пустые сражения и желал изменить все. Аякчан полностью поддерживала его, однако сомневалась в успехе подобного предприятия. Пока же она наслаждалась временем проведенным рядом с шаманом. Она полюбила его - и таила это от всех, но не скрывала от него. Донгар ничего не отвечал, но в том, как он готовил для нее еду, как заботливо укутывал в шкуры, чувствовалась его любовь. Они были странной парой, но необычайно гармоничной. Понимали друг друга с полуслова, полувзгляда. Доверяли прикрывать спины. Делились мыслями и мечтами. А затем, один за другим, появились они. Черный кузнец, будто явившийся из преисподней, и Брат Медведя, воин, способный обращаться в зверя. Они, четверо, столкнулись абсолютно случайно. С трудом нашли общий язык и поняли, что вместе могут изменить мир. Создать государство, что не рассыпется в прах спустя несколько дней. Пришлось учиться доверять друг другу, делить мысли не на двоих, а на четверых. Аякчан чувствовала смутное недовольство шамана, но он ничего не говорил вслух - а она не решилась спросить. Сойтись с Братом Медведя оказалась трудно, а с кузнецом - еще труднее. Но она справилась. После ряда сражений, оставшихся в памяти осколками, наступил долгожданный покой. Аякчан увлекли новые дела: в Средний мир пришли ее подруги, появился храм и жрицы, крепло новое государство. За этими волнениями, за эйфорией от того, что долгожданная мечта осуществилась, она не заметила, как отдалилась от шамана. А потом поняла, что увлеклась кузнецом. Кузнец стал олицетворением нового мира, он желал прогресса - шаман же предлагал не спешить и укрепить достигнутое. С тех пор Аякчан почти все обсуждала с кузнецом. Кузнец ничего не говорил ей о чувствах, лишь изредка ронял намеки. Но она понимала и его, и собственное сердце. Шаман стал ей казаться бесчувственным и холодным, тварью из глубин. Она больше не отзывалась на зов его бубна, критиковала все, что он делал и вообще перестала относиться к нему как к хотя бы другу. Последующее было отражено в записках. Последующее привело к уничтожению черных шаманов и кузнецов, к смерти всей четверки... Бой между ней и шаманом поставил точку в затянувшейся истории. Аякчан вскрикнула и проснулась. Судорожно дыша и слушая бешено колотящееся сердце, она с трудом осознала, где она. Все происходящее ранее казалась настолько реальным. Хотя... он и было реальностью, только много-много лет назад. Той реальностью, в которой она любила шамана. Не кузнеца. Черного шамана Донгара Кайгала. Аякчан устало привалилась к дереву, наблюдая за замершей фигурой шамана у костра. Мысли требовалось привести хотя бы в относительный порядок. Шаман был далеко не мерзкой тварью, какой она считала его. Когда-то он был иным. На это намекнула и Айгыр, когда рассказывала о прошлом. Он любил ее, а она - его. Они негласно поклялись всегда быть вместе, а потом она призналась, что любит кузнеца. Это она предала чувства шамана, хотя тогда и не поняла этого. А война... Неужели из-за ревности? Неужели из-за того, что он не мог принять правду? Да и правду ли? Возможно, она никогда не чувствовала ничего к кузнецу. Просто лгала себе, неосознанно мучая всех троих. Не позволяя мудрому и всезнающему гласу Брата Медведя достигнуть своего сердца. Аякчан прижала ладонь ко лбу. Ей казалось, что голова сейчас расколется от мыслей, переполнявших ее. Бешеным хороводом неслись предположения, не позволяя даже понять, правильны они или нет. Одна из мыслей вылетела из общего танца. Каким-то шестым чувством девушка поняла, что именно эта идея идет от сердца. Не оставив себе времени на сомнения, Аякчан вскочила и медленно скользнула к черному шаману, пытаясь издавать как можно меньше шума. Подкравшись, она накинула на его плечи часть одеяла, а сама плюхнулась рядом. Из костра вылетел сноп искр. - Что? - впервые за эти дни шаман подал голос. В его черных глазах мелькнул испуг, и он попытался отстраниться и скинуть одеяло. Однако Аякчан не позволила ему, осторожно прикасаясь своими губами к его. Вкладывая все чувства, что когда-то испытывала к нему. И, кажется, он понял, потому что больше не пытался отстраниться. Наоборот, осторожно обнял и привлек к себе. Аякчан, напуганная своей смелостью, сама отстранилась, но лишь чуть-чуть, чтобы не разрушить его тёплых объятий. Нерешительно заглянула в знакомо-незнакомые тёмные глаза и с облегчением увидела в них привычные искорки веселья. - А теперь, - весело объявила Аякчан. - Научишь меня готовить лекарства?