Shall we dance?

ПРОЛОГ

      — Прости меня.       — Отвяжись.       — Прости меня!       — Можешь не трудиться.       Стояла ночь. Лили в халатике стояла, обхватив себя руками, перед портретом Полной Дамы у входа в башню Гриффиндора.       — Я пришла только потому, что Мэри сказала, будто ты грозишься проторчать здесь всю ночь…       — Да. Я бы так и сделал. Я вовсе не хотел обзывать тебя грязнокровкой, это у меня просто…       — Сорвалось с языка? — В голосе Лили не было жалости. — Слишком поздно. Я много лет находила тебе оправдания. Никто из моих друзей не понимает, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты и твои дружки — Пожиратели смерти… Ты этого даже не отрицаешь. Ты даже не отрицаешь, что сам собираешься стать таким же. Тебе не терпится присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да?       Стоящий перед ней парень открыл было рот, но так ничего и не сказал.       — Я больше не могу закрывать глаза. Ты выбрал свою дорогу, я — свою.       — Нет… послушай, я не хотел…       — Обзывать меня грязнокровкой? Но ведь всех, кто родом из таких семей, ты именно так и зовешь, Северус. Почему же я должна быть исключением?       Он пытался что-то объяснить, но Лили бросила на него презрительный взгляд, повернулась и скрылась в проходе за портретом. Ни его мольбы, ни извинения не долетали до нее, и, в конце концов, он оставил бесплодные попытки. Угрюмо глядя себе под ноги, он медленно спустился по винтовой лестнице, и его шаги затихли в отдалении.       А стоящая в темном углу женщина в ночной сорочке, поверх которой был накинут халат из шотландки, печально смотрела ему в след…

Глава 1

      Всё всегда начинается с чего-то. В его случае всё началось с поцелуя. Случайного, ни к чему не обязывающего поцелуя с женщиной, о которой он прежде и не помышлял. Он знал Минерву МакГонагалл большую часть своей жизни. Ему было одиннадцать, когда он впервые увидел ее в дверях Хогвартса, встречающую студентов-первогодок, высокую, статную, в развевающейся изумрудной мантии, строгую, даже немного суровую. Она ему сразу не понравилась, слишком правильным казалось ее точеное лицо, слишком колким был взгляд синих глаз.       Она никогда не выделяла его из числа других студентов, наказывая, когда того требовали обстоятельства, и поощряя, когда он того заслуживал. Для нее он был просто студентом, одним из множества. Ничем не примечательной личностью. Во всяком случае, так ему всегда казалось.       Он не имел каких-то успехов в трансфигурации, да и тяги к этому предмету у него никогда не было. В остальном они редко пересекались, разве что благодаря Джеймсу Поттеру и его шайке Мародеров. Он никогда не жаловался, не слишком веря, что декан Гриффиндора может хоть что-то изменить. Она наказывала своих студентов, снимала баллы с факультета, оставляла после уроков. Но ничего не менялось, и Северус снова и снова попадал в Больничное крыло, лелея надежды о мести. Для него она была никем. Просто лицо в веренице многих, бесцветной нитью проходящих сквозь его жизнь.       Когда он вернулся в Хогвартс в качестве преподавателя, она почти не обращала на него внимания. Словно они вновь вернулись во времена его ученичества. Вот только на этот раз его почему-то раздражали ее отстраненность, ее равнодушие по отношению к нему. Другие преподаватели относились к нему настороженно — хоть какие-то эмоции. Но профессор МакГонагалл вела себя так, словно ничего не случилось: будто бы и не был он бывшим пожирателем смерти, человеком, виновным в гибели множества людей, включая ее собственных учеников-гриффиндорцев. Казалось бы, эта принципиальная, ратовавшая за справедливость женщина первой должна была его возненавидеть. Но вместо гневных, полных презрения взглядов, каких он ожидал от нее в свой адрес, были лишь короткие фразы, иногда ненавязчивые советы как начинающему преподавателю и больше ничего. Возможно, она знала о его вине в гибели Поттеров. Да, она не могла не знать. Отчего-то Северус был уверен, что Дамблдор ей рассказал. Он частенько видел, как она покидала его кабинет поздно ночью, когда весь Хогвартс давно спал. Иногда в образе серой кошки, иногда — человека. Их со стариком объединяли тайны, но Северусу не было до них никакого дела. Он продолжал существовать в ожидании, когда его услуги понадобятся Дамблдору, ведь он дал слово. Так он надеялся искупить вину за гибель единственного близкого ему человека.       Месяцы сменяли друг друга, превращаясь в год. За ним шел другой. А Северус Снейп всё продолжал влачить свое мрачное существование в столь же мрачных подземельях замка, предпочитая больше времени проводить над котлами с зельями, чем в обществе живых людей, которые, впрочем, и сами не особо искали встречи с ним. Он не искал общества, полагая, что не имеет права на счастье или хотя бы покой. Это его наказание за ошибки. Таков его удел. Одиночество пожирало его изнутри, но он мужественно сносил свой рок, и постепенно уединенный образ жизни стал для него нормой. Он не верил в иной для себя исход. Так он сам себя наказывал.       Все изменилось на Рождество спустя пару лет после его возвращения в стены древнего замка. Северус никогда не любил этот праздник. Слишком много тепла, улыбок, подарков. Он не любил счастье, считая себя недостойным его. Но в ту ночь всё изменилось. Может, виноват пунш, который оказался слишком крепок. Может, сказалась усталость от постоянного разочарования жизнью. Но в ту ночь синие глаза отчего-то смотрели на него не холодно и отстраненно, как прежде, а с любопытством, пронзая сердце и заглядывая в душу. И на тонких изящных губах играла какая-то таинственная полуулыбка, манящая, возбуждающая желание разгадать скрывающуюся за ней тайну. И всё бы так и закончилось взглядами и полуулыбками, если бы они не остались одни. Конечно, во всем виноват пунш. А еще омела, так некстати расцветшая точно над тем местом, где они стояли. Кажется, есть такой обычай — целоваться под омелой.       Он никогда не испытывал желания поцеловать женщину почти вдвое старше себя. Ему и мысль-то такая никогда не приходила в голову. Но он поцеловал. И к его собственному удивлению она ответила на его поцелуй. Он мало кого целовал в своей жизни, но тот поцелуй он запомнил на всю жизнь. Мягкие губы, дыхание, пахнущее яблоками и вином, томный вздох удивления, дурманящий не хуже алкоголя. Ощущение теплого женского тела в его объятиях. Приятные чувства, почти стершиеся из его зачерствевшего сознания, погрузили холодный разум в смятение.       Прежде он всегда представлял Лили. Но в ту ночь он даже не вспомнил о ней. Странно. Забыть о девушке, которую он будет любить всю жизнь (почему-то он знал это совершенно точно). Разве могла декан Гриффиндора затмить собой Лили Эванс? Его Лили?       Он гнал эту мысль прочь, всякий раз, когда перед глазами появлялась синева морских глубин, теплая, обволакивающая точно мягкий плед в зимнюю стужу. И так было спокойно, так тепло в ее объятиях. А потом она отстранилась, взглянув на него мягким, чуть насмешливым взглядом. И смех, добрый, кажется, чуть смущенный. И поздравление с Рождеством. Для нее это просто традиция — поцелуй под омелой. А для него? Наверное, тоже. Только почему он до сих пор не может выкинуть из головы тот вечер? Почему всякий раз, когда эта женщина оказывается рядом, он чувствует непривычное волнение, испытывая острое желание коснуться ее? Еще хотя бы раз почувствовать то тепло, то спокойствие.       Хочется верить, что с того вечера что-то изменилось в их отношениях. Теперь она позволяет себе перекинуться с ним парой дежурных фраз: о погоде, об учениках, и, кажется, смотрит на него уже не так холодно и равнодушно. Впрочем, возможно, это лишь плод его воображения. Попытка одинокого разума выдать желаемое за действительное. Но он рад и этому. На большее он и не надеется. Один лишь намек, что он не одинок, заставлял сердце в груди биться с удвоенной силой. Он больше не понимает, чего хочет. Словно душа его разделилась надвое: одна часть рвется к этим синим, словно морская бездна, глазам, желая разгадать скрывающуюся в их глубине тайну, в то время как вторая пытается удержать в памяти зеленоглазый образ рыжеволосой девушки, улыбающейся ему печальной улыбкой из зазеркалья смерти. Как же так могло случиться?       — Что думаешь, Северус?       Он не сразу понял, о чем речь, и кто вообще пытается привлечь его внимание. Восседающий рядом в своем резном кресле Дамблдор выжидательно смотрел на него сквозь свои неизменные очки-половинки. Сколько Снейп себя помнил, директор всегда носил такие очки. Также как Минерва — свою изумрудную мантию и черную остроконечную шляпу.       — Простите, директор?       Он не любил признаваться в невнимательности, но сейчас, засмотревшись на сидящую через два места от него коллегу, он совершенно не слушал старика. МакГонагалл как раз заканчивала завтрак, о чем-то увлеченно беседуя с сидящей рядом профессором Стебль. Как пить дать, декан Пуффендуя снова хвастается отменным урожаем мандрагор. Уже дня два всем рассказывает.       — Я говорю, бал — это, по-моему, отличная идея, не находишь?       — Бал? — ему с трудом удалось сфокусировать внимание. — Боюсь, я не совсем понимаю.       — Ты совсем меня не слушаешь, — сокрушенно вздохнул директор, лукаво улыбаясь в седую бороду. — В последний день конференции решено устроить бал. Министр лично настоял, чтобы всё прошло как можно более помпезно. Международный симпозиум магических дисциплин, как никак. Если память мне не изменяет, в последний раз его проводили в Англии лет семьдесят назад.       Ежегодный симпозиум магов и волшебниц со всего света — событие, сравнимое по своим масштабам с Чемпионатом мира по квиддичу, который, между прочим, проводится раз в четыре года. А тут из года в год лучшие умы волшебного мира собираются вместе, чтобы на протяжении недели только и делать, что говорить-говорить-говорить. Нет, безусловно, мероприятие полезное, там можно получить огромный опыт, завести нужные связи и, в целом, с пользой провести время. Но как человек нелюдимый, Снейп предпочитал тихо отсиживаться в сторонке в надежде, что его не заметят. Но куда уж там. Разве Дамблдор упустит возможность вывести в свет свою «зверушку»? Естественно, имя Снейпа включили в список участников, ведь две его последние работы по зелью от ликантропии сделали настоящий фурор в магическом научном сообществе. Теперь ему придется выступить перед лучшими умами волшебного мира, рассказывая о своем исследовании. Одно утешение, не он один пострадал. МакГонагалл, Стебль и Флитвик тоже попали под раздачу. Впрочем, эти наверное на седьмом небе от счастья. Только Минерва ворчала, что симпозиум выпадает на время подготовки к экзаменам, но после очередного вечера в кабинете директора она подозрительно быстро успокоилась, смирившись с неизбежным. Дамблдор и правда волшебник. Интересно, как ему удается справляться с ее пылким шотландским нравом?       — Надеюсь, ты умеешь танцевать, Северус.       Брови зельевара медленно поползли вверх. Это еще здесь причем?       — Не умею.       А ведь он действительно не умел. Нет, несколько базовых движений он, конечно, знает, но вот с практикой у него всегда были проблемы. Скорее он отдавит своей партнерше ноги, чем доведет хотя бы один танец до конца.       — И не вижу необходимости.       — Ты будешь представлять Хогвартс, — многозначительно поднял вверх указательный палец директор, пряча улыбку в седую бороду. — Нельзя ударить в грязь лицом.       — Я там буду не один. Есть кому представлять помимо меня, — он даже не пытался скрыть своего негодования.       Танцевать? Что за глупости! Старик, верно, совсем выжил из ума. Ну какой из Снейпа танцор? Да он одним своим мрачным видом распугает всех женщин на милю вокруг. Нет уж, пусть на танцполе блистает кто-нибудь другой. Хотя если подумать, из Флитвика тот еще танцор. Стебль тоже не выглядит изящной балериной. А вот МакГонагалл… Почему-то Северус был уверен, что она прекрасно танцует. Еще одно ее качество. Порой Снейп поражался ее умениям и неуемной энергии. Мало того, что в Хогвартсе она совмещала три должности, так еще большинство научных статей научного журнала «Трансфигурация сегодня» принадлежат ее перу. И когда она только успевает их писать? В перерывах между занятиями и управлением школой?       — Почему бы тебе не попросить Минерву? — словно прочитав его мысли, улыбнулся директор. Ей богу, порой кажется, что из них двоих, именно старик легилимент. — Она прекрасно танцует и, уверен, не откажет преподать тебе пару уроков.       От одной лишь только мысли об этом его вдруг кинуло в жар. Минерва учит его танцевать? На кой-черт ей возиться с молодым коллегой, который для нее не важнее статуи в коридоре рядом с ее кабинетом. Хотя… вдруг это ее любимая статуя? Ну там, какого-нибудь светила трансфигурации, который был ее кумиром в молодости. Впрочем, глупости всё это.       — Вряд ли она согласится.       И словно в подтверждение его слов профессор МакГонагалл величественно поднялась со своего места и, пожелав коллегам доброго дня, направилась прочь из Большого зала. На Снейпа она бросила лишь мимолетный взгляд. И то, скорее всего, потому что рядом сидел Дамблдор, а игнорировать старика она бы ни за что не стала. В последнее время ему удавалось видеть ее лишь здесь, во время трапезы. Кажется, он выучил ее расписание лучше собственного, и теперь оказывался за столом всегда на несколько минут раньше нее. Она всякий раз вскидывала тонкие брови, ловя на себе его мрачный взгляд, но после уже не обращала на него внимание. А ему оставалось лишь наблюдать за ней издалека и гадать, почему всего один случайный поцелуй заставил его совершенного по-другому взглянуть на эту чопорную, раздражительную женщину. Впрочем, не такую чопорную и раздражительную, как оказалось. Чем дольше он наблюдал за ней, тем больше узнавал о Минерве МакГонагалл. Например, она никогда не допивала чай до конца (чай обязательно с бергамотом, но без молока), а еще от долгого сидения за столом в учительской при проверке домашних заданий она принималась массировать шею, потягиваясь совсем как настоящая кошка (впрочем, она и есть кошка). Он замечал усталый вздох, едва заметную улыбку, внимательный взгляд, когда она наблюдала за факультетскими столами, ее беседы с коллегами, остроумные замечания без тени сарказма. Чем дольше он наблюдал за ней, тем больше понимал, что прежде совсем не знал Минерву МакГонагалл. И еще эта затаенная печаль в глубине синих глаз, появляющаяся лишь тогда, когда, как ей кажется, никто ее не видит. В такие минуты она словно снимала маску, обнажая себя настоящую. У нее тоже есть тайны. Возможно, поэтому Северусу казалось, что из всех людей на свете именно она способна его понять. Ни Дамблдор, ни кто-либо другой. А именно эта женщина, которой ничего от него не нужно, но которую также как и его самого мучают тайные демоны.       — А ты попробуй, — подтолкнул его локтем Дамблдор, вновь вырывая из пучины размышлений. — Увильнуть от бала не удастся. А значит и от танцев.       И почему-то он сразу поверил старику. Наверное, потому что знал Дамблдора: если директор говорит, что придется танцевать, значит, придется танцевать.       Что ж, может это и неплохо. В конце концов, появится реальный повод заговорить с ней. Вот только как набраться храбрости и задать вопрос?       Он собирался с мужеством почти неделю, пока, наконец, не решился. Всё вышло совершенно случайно. Он забыл журнал второго курса Пуффендуя в учительской, а когда вернулся за ним, обнаружил в комнате Минерву. Она стояла у окна с чашкой ароматного чая в руках, задумчиво разглядывая залитую апрельским солнцем лужайку, по которой в эту самую минуту Хагрид волочил здоровенную охапку лапника для своего огорода.       Сперва он хотел незаметно забрать журнал и вернуться к себе в подземелья, но в голове как назло зазвучал голос старика, напоминающий про злосчастный бал, и Северус замер посреди комнаты, в нерешительности глядя на коллегу. Он никогда в жизни ничего не боялся, а сейчас трусит задать простой вопрос.       — Перестаньте уже мяться, Северус, — донесся до него чуть раздраженный женский голос. — Если хотите что-то сказать, говорите.       Она отвернулась от окна и теперь смотрела на него строгим, чуть нахмуренным взглядом. Ничего общего с той мягкой синевой морских глубин. Типичная профессор МакГонагалл.       — Альбус говорил, вы о чем-то хотели меня попросить.       Вот старый лис!       — Скорее это была его идея, — буркнул Снейп, понимая, что деваться ему уже некуда. Да что он в самом деле! Он же ей не замуж предлагает выйти, в конце-то концов! — Директор предположил, что вы могли бы показать мне несколько танцевальных движений на случай, если на балу по случаю окончания симпозиума придется…       — Вы просите меня научить вас танцевать? — приподняла тонкие брови профессор МакГонагалл.       — Директор считает, это пойдет мне на пользу, — как можно более равнодушно проговорил Снейп, благодаря небеса за свое умение не выражать эмоций. — Думаю, он не хочет, чтобы кто-то из его профессоров выглядел глупо перед коллегами, которые съедутся на конференцию. Он сказал, танцы — обязательная часть программы.       Минерва молча кивнула, задумчиво разглядывая замершего посреди комнаты молодого человека, и Снейп вдруг с удивлением осознал, что ждет ее ответа затаив дыхание.       — Ну, хорошо, — наконец, медленно произнесла она, словно все еще сомневалась в правильности своего решения. — На четвертом этаже есть пустой класс, там достаточно просторно. Я попрошу мистера Филча принести туда граммофон. Можем провести первый урок завтра после обеда, скажем, часа в три?       Северус молча кивнул, не слишком веря в происходящее. Он неделю обдумывал, как подойти к ней с этой просьбой, а тут все получилось само собой. Кажется, МакГонагалл более не проявляла к нему интереса, вновь отвернувшись к окну, и, не желая более ее отвлекать, Северус поспешил ретироваться. Ему еще предстояло свыкнуться с мыслью, что очень скоро эта женщина вновь окажется в его объятиях. В конце концов, именно об этом он думал последние несколько месяцев.