Самая снежная ночь

Все случилось крайне внезапно. Казалось, что ничего не предвещало беды в большом, отчасти вычурном поместье семьи Агрест — охранник по прозвищу «Горилла» сидел у парадного входа, ожидая часа, когда у Эдриана закончатся уроки, а Натали неспешно разбирала документы и приводила кабинет месье Габриэля в порядок. Агрест-старший улетел в Милан на крупный показ мод, приуроченный ко дню рождения известного итальянского модельера Батисто Нерри. В это же время, когда на улочки Парижа тихо опускался мягкий снег, а круглые настенные часы пробили ровно полдень, в колледже Франсуа Дюпон шла активная подготовка к рождественскому спектаклю. Как и бывало заведено, Алья руководила процессом — активно жестикулируя, она рявкала на Нино и Ле Тьена, чтобы те ровнее вешали гирлянду над главной сценой. Роуз и Джулека разбирали гору праздничных костюмов, по ходу их примеряя. Маринетт же латала разнесчастные наряды, получая тычки от начальства в лице Альи за медленность, а Натаниэль и Марк работали над сценарием. Все остальные были посажены за вырезание и украшение плакатов, подготовку декораций и разбор огромного количества коробок с самыми разнообразными игрушками — от пластиковых шаров, окрещенных Хлоей «безвкусицей», до красивых фигур животных, обсыпанных крошащимися блестками. Что же касалось Эдриана, то он тихо стоял в отдалении ото всех, пытаясь изучить текст, умещенный на нескольких помятых тетрадных листах, которые вручили ему Натаниэль и Марк. Первыми были разобраны мужские роли — по сути, мальчикам было глубоко все равно, кого играть, и на каком плане герой. Что же касалось девочек, то они никак не могли решить, кому достанется роль волшебной феи. Больше всех возмущалась Хлоя, которая сидела на скамейке и ничего не делала, но убеждала всех, что только она сможет достойно сыграть сказочную волшебницу. Алья была категорически против, равно как и Милен с Аликс, и помимо балагана в обустройстве зала, также разгорелись жаркие споры по поводу девчачьих ролей. Эдриану досталась роль ангела-хранителя. Впрочем, если бы ему пришлось играть Санту или жутковатый дух не наступившего рождества, включенный Альей в спектакль в качестве «изюминки», то ему тоже было бы все равно. «— Отец все равно не придет.» …Эдриан стоял перед рабочим столом Габриэля Агреста, немного неловко переминаясь с ноги на ногу, и оглядывал висевшие на стенах картины. Неизменно строгий, равнодушный в выражении каких-либо эмоций отец что-то внимательно читал с экрана ноутбука, но, наконец, поднял взгляд на сына. — Что заставило тебя спуститься ко мне в столь поздний час? — Понимаешь… — …К тому же, в мое еще рабочее время, — резко уточнил Габриэль, более чем красноречиво намекая, что Эдриан пришел не вовремя. В его глазах блеснули стальные нотки, и на каком-то подсознательно уровне мальчик понял, что дальнейший разговор не имеет никакого смысла. — В пятницу в колледже будет рождественский спектакль, и я… Эдриан запнулся — взор отца почему-то напоминал взгляд хищного орла, наблюдающего за мышонком на обкошенном лугу. — Я бы хотел, чтобы ты пришел. Немного быстрее, чем стоило, мальчик закончил фразу и подавил судорожный вдох. Отец снял очки — щелкнули сложившиеся дужки его новых очков, которые он заказывал в одной из самых лучших (и дорогостоящих) оптик в стране. — Представители общественности? — Что «представители»?.. — Присутствовать представители общественности будут? Пресса, мэр? — немного раздраженно повторил Габриэль. — Полагаю, что нет. — Не смогу. Я уезжаю. Это был первый масштабный рождественский праздник в Франсуа Дюпон за много лет. Раньше ограничивались лишь короткими представлениями, предназначенными для детей, но в этом году месье Дамокл запланировал огромное торжество, и участие в нем должны были принять не только учащиеся колледжа, но и студенты из других городов. В общем, намечалась огромная и красивая шумиха. А Габриэль Агрест не мог выкроить для этого ни минуты — он уехал в Милан на десять дней, и вернется как раз на следующий день после спектакля, в канун Рождества. Отец не извинялся и явно не чувствовал себя виноватым, ответив сухим отказом. Эдриан злился. Впервые за долгое время он испытывал не тихую печаль, запрятанную глубоко в душе, а злость, которая языками пламени цепляла за грудь. Если раньше с равнодушием Агреста-старшего мальчик покорно смирялся — он все понимал, все принимал как данность, и жил дальше с надеждой на лучшее, то сегодня его терпению пришел конец. Ему было очень обидно, ведь, во-первых, родители одноклассников обязательно придут, а во-вторых, мальчик почувствовал себя абсолютно брошенным и никому не нужным, словно отца у него и не было вовсе. А еще, апогеем всего перечисленного, было нехорошее самочувствие. Уже четыре дня у Эдриана першило горло и периодически закладывало нос. Но мальчик очень давно не болел, и потому не обращал на это внимание — просто теплее кутался в шарф и носил с собой капли от заложенности носа. В какой-то момент ему даже полегчало — Эдриан уже обрадовался, что хандра отступила, однако чем дольше длился этот день, тем хуже ему становилось. Нос заложило окончательно, кашель становился все надрывистее и хриплее, и к недугу добавился жар, одновременный озноб, неприятные ощущения в мышцах и слабость. Теперь Эдриан отчетливо понимал, что заболел. Правда, мысли в голове шевелились очень медленно — из-за шума в зале у него началась настоящая мигрень, коей он не видывал уже лет пять. И потому читать свои слова было крайне тяжело, но сейчас отступать было никак нельзя — уже через неделю выступление, времени на репетиции осталось мало. А если Эдриан сляжет с простудой, то его роль отдадут кому-нибудь другому. Несмотря на то, что отца не будет на спектакле, мальчику хотелось выступить, чтобы не подводить друзей, ведь они на него рассчитывали. — Так, Эдриан, а ты чего стоишь без дела? — он невольно вздрогнул, когда за спиной раздался угрожающий голос Альи. — Иди, помоги Нино расставить декорации для репетиции, у него явно проблемы с понятием «ровно»! Наконец, когда солнце практически опустилось за горизонт, уставшие ребята вышли на улицу. — Ух, как похолодало, — Нино поежился. — И ветер дует… — Похоже, сегодня ночью будет буря, — согласилась с ним Джулека. — Ладно, ребята, меня машина ждет, — Эдриан помахал друзьям рукой. — До завтра! — Не забудь, завтра в три у нас репетиция! — крикнула ему вдогонку Алья. Захлопнув дверь, мальчик помахал рукой, а после хрипло закашлял. Охранник кинул на него косой взгляд, но ничего не сказал. За окном на глазах усиливался снегопад — похоже, Джулека была права — сегодня будет снежный шторм. Машина остановилась у кованых ворот, и Эдриан, закутавшись в шарф, пошел к парадным дверям. — Скажи той напыщенной тетке, что ты заболел, — неожиданно из-под ворота куртки вылез Плагг. — Пусть она даст тебе какие-нибудь таблетки. Иначе сляжешь, помрешь чего доброго, а мне нового человека искать. — Спасибо за заботу, — мальчик прокашлялся — вдобавок ко всему, осип голос. — Но если я скажу Натали, то она позвонит отцу, и он оставит меня дома. По крайней мере, до своего возвращения точно, ты же знаешь, как он печется о моем здоровье. А я не могу пропустить спектакль, ребята на меня рассчитывают! — Здравствуй, Эдриан. — Как и всегда, у порога его встречала неизменная ассистентка Габриэля Агреста. — Ты сегодня задержался в школе и пропустил урок китайского. Если такие репетиции продолжатся, то после спектакля, на каникулах, ты должен будешь наверстать материал. А сейчас переодевайся и спускайся к ужину. Мальчик только кивнул на ее слова и, не снимая верхней одежды, побежал наверх. Натали удивленно изогнула бровь и проводила его непонимающим взглядом, но после вернулась к своему ежедневнику, делая в нем очередную пометку. Когда Эдриан оказался в своей комнате и разделся, то почувствовал жуткий озноб, заставивший его поежиться. Он протяжно закашлял, понимая, что такими темпами его воспаленное горло не выдержит и сделал себе мысленную заметку о том, что ночью стоило прокрасться на кухню и отыскать ящик с лекарствами — там точно должны лежать таблетки от кашля и больного горла. Поспешив выполнить указания Натали, Эдриан не стал слушать причитания Плагга о том, что он выглядит как «задохлик». Наспех переодевшись, мальчик вышел из комнаты и направился в столовую. Однако в тот момент, когда он прошел пару ступеней, в голове что-то громко зазвенело, будто по гонгу со всего размаху ударили. Схватившись за голову, мальчик покачнулся и закрыл глаза. — Эдриан, что с тобой? Натали вместе с охранником обеспокоенно глядели на него снизу вверх. Но сил на то, чтобы ответить, не было. У Эдриана жутко закружилась голова. — Все в поряд… Нога со ступеньки соскользнула, и мальчик, теряя сознание от жуткого головокружения, с грохотом полетел вниз по лестнице под испуганный крик Натали и топот охранника, который уже летел поймать его.

~

Как только рослый мужчина поднял обмякшего Эдриана на руки, Натали моментально прощупала его пульс. После этого она властным тоном приказала отнести мальчика в его комнату и уложить на постель, а сама набрала номер семейного врача. — Господин Лотье, Эдриану резко стало плохо! — без приветствий взволнованно произнесла женщина, поднимаясь следом за охранником. — Он упал с лестницы и потерял сознание… — Он разбил голову? — раздался с той стороны трубки мягкий низкий бас. — Сильное кровотечение? — Нет, только ссадина на виске, — с готовностью ответила Натали. — Он весь день провел в школе, это может быть переутомление? — Может, но не думаю, что от дня, проведенного в школе, так устают. Приложите компресс к ране, намочите ватку нашатырем и вызывайте медиков. — Как вызывать? — испуганно переспросила женщина. — Вы не приедете? — В данный момент я спешу на другой конец Парижа, к девочке с приступом астмы, и нахожусь в часе езды от центра. К тому же, на улице жуткая пурга, просто настоящая буря, почти весь транспорт стоит. Я постараюсь приехать как можно скорее, но это будет, скорее всего, ближе к ночи, а то и позже. — Все поняла… спасибо, будем вас ждать. Вызов скорой тоже не делал никакого результата, а опасения женщины оправдались — одна половина машин была занята вызовами, вторая половина увязла в снегу. Когда Эдриана уложили на кровать, Натали коснулась ладонью его лба и сразу поняла, что у него температура. Мальчик заболел. Вместе с охранником они переодели его, укутали в одеяло и приложили к ране лед — ватка с нашатырем помогла, но после пробуждения Эдриан практически сразу впал в беспамятство, то отекая потом, то дрожа от озноба. Натали нервно закусила губу, смотря на телефонный номер, выученный наизусть. Если Габриэль узнает, то будет в ярости… Кинув на стонущего мальчика цепкий взгляд, женщина обреченно вздохнула и нажала кнопку вызова. — Господин Агрест? У нас проблемы…

~

Рейс Милан-Париж отправлялся в 18:45. Какое счастье, что старый добрый друг Батисто помог решить проблему и добыл для Габриэля желанный билет. Когда Натали позвонила ему и сказала о том, что Эдриан заболел и ко всему прочему упал с лестницы, ударившись головой, у Агреста-старшего неровно забилось сердце. Его единственный ребенок, то, что было частью Эмили и его самого, сейчас могло умирать. В начале, когда мужчина только оборвал разговор с Натали, то не мог найти места и понять, что делать, просто застыв посреди комнаты. Мысли в голове крутились одна хуже другой. Возможно, сейчас Эдриан звал его, искал помощи, а единственный родной человек был в другой стране и не мог ничем помочь. В спешке он побросал все свои вещи и, собрав только документы, и, конечно же, Нууру, понесся в аэропорт. Благо, Батисто, широкая душа, узнав о том, что с ребенком друга случилась беда, не только позаботился о сохранности его вещей, но и дал своего водителя и машину. «Надо будет обязательно отблагодарить его за такую доброту и понимание», — это была единственная мысль Габриэля, не касающаяся сына. Что случилось с Эдрианом, он так и не понял. Как сообщила Натали, у мальчика поднялась температура. Но от одной температуры не падают в обмороки и не мечутся в беспамятстве! Умом Агрест-старший понимал, что смертельной катастрофы с Эдрианом не случилось, но сердце беспокойного родителя в страхе трепетало за родную кровь. Уже спустя каких-то полтора часа возле парижского аэропорта Габриэль сел в незнакомую машину и приказал водителю ехать к его особняку как можно быстрее. — Весь город встал, посмотрите на погоду! — отбивался от активных призывов прибавить скорость водитель. — Мы же можем в кювет улететь, под снегом лед после талой погоды! Габриэль ругался и не мог найти покоя, пока не показались знакомые кварталы. Но, судьба была явно не на его стороне, отыгрываясь за все его грешки — вскоре машина встала, отчаянно забуксовав. После пяти минут борьбы со снегом, мужчина глухо зарычал, расплатился с водителем и выбежал на улицу. Мело так, что дальше своего носа нельзя было разглядеть ровно ничего, кругом мелькали лишь фары застрявших машин и силуэты домов. Благо, Габриэль знал, где он находится и куда идти. Уже спустя пятнадцать минут показались знакомые ворота и знакомая черная машина, уехавшая совсем недалеко. — Натали, как прикажешь это понимать?! — Месье Габриэль… — Нет, молчи! Уволю вас всех к чертовой матери! Впервые мужчина позволял себе срываться на ассистентку. Но ситуация позволяла, и потому он не сдерживал гнева. — Что сказал врач? — Врача не было… — ЧТО?! — Господин Лотье на другом конце Парижа, но обещал прибыть к ночи, — покорно объяснила женщина, всецело осознавая свой промах. — Все машины скорой помощи или заняты, или увязли в снегу, но оператор обещал перезвонить, когда к нам направят машину. Габриэль ничего не ответил — он прекрасно видел ситуацию в городе. Оставалось лишь надеяться, что эта буря как можно скорее уляжется. Небрежно кинув Натали куртку, Габриэль быстро пробежал по лестнице и распахнул дверь. И нет, от его сердца не отлегло. Эдриан метался по кровати в болезненной лихорадке, отчего внутри у мужчины что-то горько сжалось, не давая вдохнуть полной грудью. Он тихо прошел в комнату, придвинул к кровати стул и опустился на него. — Натали, смени лед. Женщина быстро удалилась из комнаты — только каблуки застучали по мраморному полу. Охранник встал за дверью, и Габриэль остался наедине с сыном. — Эдриан. Эдриан, очнись. Это я, отец. Мальчик тяжело дышал ртом и все никак не открывал глаз, мучительно стоная. Агресту-старшему было не по себе, не зная диагноза врача, но он старался верить, как говорилось, «в лучшее». Мужчина осторожно тронул сына за руку, с удивлением отмечая, какой она была холодной и потной. — Сын, прошу тебя, приди в себя. У тебя послезавтра показ, а потом полугодовой зачет по химии. Ты должен… Но мальчик не отзывался, и потому мужчина поспешил замолчать. Видя мокрое, побледневшее лицо Эдриана, Габриэль не мог избавиться от страшных воспоминаний, которые решили прийти к нему в столь неподходящий час. Эмили… однажды она тоже закрыла глаза и побледнела точно так же, а потом… Мужчина мотнул головой и крепче сжал ледяную ладонь мальчика. Неужели ему стало хуже? Но как помочь? Габриэль ни в одном месте не врач, а настоящие профессионалы заняты… еще эта пурга… а что, если Эдриан действительно серьезно болен и может умереть в любой момент? Агрест-старший никогда не чувствовал себя таким беспомощным — это ужасное, холодное чувство, овладевающее разумом и вводящее в полный ступор… Натали почти зашла в комнату с новым компрессом, но, едва перейдя порог, широко распахнула глаза и замерла — Эдриан продолжал беспорядочно метаться по простыням и сдавленно стонать, а Габриэль крепко сжимал его руку и… плакал. — А вот и я! Громкий, бодрый голос господина Лотье отозвался неестественным, слишком громким эхом в стенах дома Агрестов. Высокий, плотный мужчина проследовал за Натали наверх и наконец-то оказался в комнате Эдриана. Месье Агрест, к тому моменту задремавший, с удивлением увидел, что до сих пор сжимал в ладонях руку сына, и потому поспешил встать на ноги, чтобы подпустить к нему врача. — Так-с, у нас тут явно температура и горячка, — доктор Лотье надел маску и перчатки. — Сколько? — Тридцать девять и шесть, — ответил Агрест-старший. — Но благодаря жаропонижающим в данный момент ровно тридцать восемь. — Значит, сейчас будем еще сбивать, — врач участливо покивал, роясь в своем ридикюле. Габриэль кинул удивленный взгляд на длинную палку, которую доктор принес с собой, и вскоре понял, что это капельница. И… о, чудо! В тот момент, когда доктор Лотье достал несколько ампул и каких-то других медицинских инструментов, Эдриан открыл слезящиеся глаза и шумно вздохнул. — Эдриан! Мальчик перевел сонные глаза на отца, а затем, словно маленький ребенок, смешно потер их кулаками, отчего Габриэль позволил себе легкую улыбку. Но сколько в ней было облегчения…

~

Эдриан плохо помнил, что происходило после его возвращения домой. Нет, он помнил о том, что Натали звала его ужинать, а потом ему стало плохо… а потом болезненый удар о каменную лестничную ступень… Первое, что он увидел — высокую фигуру отца в свете лампы и его обеспокоенные глаза. В голове проползла вялая мысль о том, что отец вообще-то был в Милане, и что Эдриан, похоже, все еще в бреду. Но когда он услышал этот строгий, до боли знакомый голос, то сразу выпал из дремы. — Папа?.. — Ну вот, а вы так переживали, — беззаботно произнес доктор Лотье. — Сейчас я его осмотрю и решим, что нам дальше делать. Наконец до Эдриана дошло — видимо, он упал с лестницы, а затем его перенесли в комнату… но один вопрос, нет, даже два вопроса, не давали покоя — что это за высокий темноволосый мужчина и как все-таки тут оказался отец? — Так, а ну-ка попробуй полусесть, mon chér (мой дорогой), — Эдриан настороженно воззрился на источник веселого голоса. Незнакомый мужчина обошел отца и приблизился к постели, отчего мальчик невольно попятился назад, цепляясь дрожащими руками за мокрые простыни. — Это доктор Лотье, Эдриан, — наконец прояснил отец, видя напряженное состояние сына. Мальчик болел очень давно, и потому еще ни разу не лечился у господина Лотье — Габриэль вызывал его, когда ему самому становилось плохо, или Натали, которая часто мучилась головными болями. — Не дрожи, jeune Monsieur (юный месье), сейчас я тебя осмотрю и оставлю в покое, — простодушный голос врача никак не вязался с его большим ростом, но действовал успокаивающе. К тому же, тут был отец, который точно не позволит нанести вред. Эдриан вытерпел небольшое обследование — врач послушал его дыхание и сердцебиение, осмотрел горло, задал пару вопросов и, достав из кармана ручку и блокнот, начал что-то писать. — Жар немного спал, — не переставая делать пометки, обратился доктор Лотье к Габриэлю, вставшему рядом с постелью сына. — Горло красное, кашель нехороший, поэтому я прописываю вам вот эти лекарства, отпускаемые только с рецепта. А сейчас я его прокапаю, и тогда на этом все. Эдриан, успокоившийся от мерного голоса врача, тут же распахнул глаза, и Габриэль с удивлением отметил, что в них плескался неподдельный испуг. — Простите, что значит «прокапаю»? — Ну, капельницу поставлю с обезболивающим и жаропонижающим, полчасика хватит. — Доктор Лотье с хрустом оторвал листок блокнота и отдал озадаченному Агресту-старшему. — Не… не надо… — хрипло произнес Эдриан, во все глаза смотря на длинную палку, стоявшую у стены. — Надо, chéri (голубчик), надо. Тебе легче сразу станет, и гораздо быстрее, чем от таблеток. — Нет! Отец… Габриэль не знал, что ему делать. Спорить с врачом он ни за что не станет, но напуганный вид Эдриана не давал ему покоя. А Эдриан помнил. Он хорошо помнил, как давно в детстве, когда у него однажды зимой поднялась температура, дорогая и горячо любимая мама была вынуждена отнести его на руках в больницу, потому что с машиной скорой помощи, подъехавшей к дому, что-то случилось. В больнице его уложили на кушетку и тоже сделали капельницу, но, когда медсестра вставила иголку и ушла, кожа начала нещадно щипаться, и потом, буквально на глазах матери, рука маленького Эдриана начала стремительно синеть. Мама побежала за медсестрой, но от усталости упала прямо на пороге и в беспамятстве не реагировала на крики плачущего сына, которому становилось все страшнее и больнее… Благо, все обошлось, отек с руки спал, и Эмили решила не заботить мужа этим происшествием, поскольку тогда у него была просто гора работы… А Эдриан запомнил тот день на всю оставшуюся жизнь. Больше капельниц делать не доводилось, но сегодня этот кошмар вновь вернулся. Детский страх, такой далекий, но такой настоящий, не давал Эдриану адекватно принять происходящее — когда врач подложил ему под локоть подушку и попросил вытянуть руку, мальчик отдернулся и собрался вскочить на ноги, но с другой стороны кровати встал Габриэль. — Что с тобой происходит? — в голосе отца промелькнуло раздражение. — Перестань немедленно. Мужчина цепко схватил сына за плечо и подтолкнул на другую сторону кровати, но Эдриан уперся в его руку, пятясь назад. Он понимал, прекрасно понимал, что не должен этого делать, но ему было очень, очень страшно! — Хватит, Эдриан! Командный, на повышенных тонахголос Габриэля заставлял мальчика робеть не меньше. Возможно, стоило признаться отцу в своих потаенных страхах, но… не настолько они были близки, чтобы рассказывать друг другу нечто откровенное. По крайней мере, отец ничем не делился с ним. В конце концов Эдриан был вынужден лечь обратно под разгневанным взором родителя. Он собрался с силами, вытянул руку и положил ее на подушку. Мальчик закрыл глаза и глубоко вдохнул, чтобы отвлечь внимание от манипуляций врача, который натирал внутреннюю поверхность его локтя резко пахнущим спиртом. Когда доктор Лотье взял в руки иголку, Эдриан и вовсе зажмурился, стараясь всеми силами не дернуться, и не обращать внимание на колющую боль. — Все, — произнес доктор Лотье, снимая перчатки. — Теперь сиди смирно и не двигай рукой, особенно вверх-вниз, иначе иголка может или выпасть, или проткнуть вену. Эдриан застыл. Ему казалось, что малейшее движение приведет к катастрофе вроде распоротой вены и смертельного кровотечения. Габриэль с прежним удивлением наблюдал на сыном, недоумевая, чего же он так боялся. — Если вы не против, я посижу в гостиной, пока мальчик под капельницей, — доктор прикрыл уставшие глаза. — Когда лекарства останется чуть меньше половины, позовите меня… Весь день на ногах, а к девяти снова ехать к юному пациенту… — Да, конечно, — кивнул Агрест-старший. — Натали за дверью, она проводит вас. Извините, что вздернули вас посреди ночи. Эдриан вымученно улыбнулся доктору, который лишь беззлобно отмахнулся от них и вышел за дверь. Вскоре послышался негромкий голос Натали и топот ног. Мальчик облегченно выдохнул — ничего страшного с его рукой не происходило, разве что более явственно чувствовалось, как по предплечью стучит кровь, в которую попадает лекарство. Он перевел взгляд на отца. Габриэль сидел на стуле рядом с кроватью и отстраненно смотрел в окно, за которым бушевала пурга. Заметив, что на него смотрят, мужчина повернулся к мальчику. — Я теперь сам могу лежать, не переживай за меня, — хриплым голосом произнес Эдриан. А затем неуверенно поинтересовался, не в силах побороть любопытство: — А… как ты тут оказался раньше врача? Габриэль шумно вздохнул. — Натали позвонила мне, и я сразу отправился в аэропорт — мой друг Батисто помог достать билет на ближайший рейс. Полет от Милана до Парижа занял час, и полчаса до дома. Уйти я не могу, я должен следить за лекарством. — Но я сам… — Нет, Эдриан. Я лично за всем прослежу, чтобы на этот раз обойтись без нештатных ситуаций. Юноша лишь покорно склонил голову, не смея перечить отцу. Пауза затянулась. За окном тихо шел снег, где-то в центре гудели машины и скрипели шины, и Эдриан снова задремал, измотавшись за день горячки. Габриэль мягко сжал его руку, чтобы та ненароком не дернулась, и едва заметно улыбнулся. На этот раз отец не спал и внимательно наблюдал за сыном. Первая тревога отпустила его, позволив немного расслабиться — теперь его ребенок был в безопасности.

~

— Ну и дурак ты. Плагг возник перед лицом Эдриана с кусочком камамбера в руках. — А если бы ты помер? Что бы я тогда делал? К тому же весь день просидел в ящике с сыром, но это, конечно очень приятное занятие, но все-таки… Уже минут пять Эдриан слушал причитания квами насчет его безрассудности. Некоторые вещи вроде «ты пустоголовый болван» были обидны, но в душе мальчик понимал, что Плагг тоже переживал за него и так выказывал свои эмоции, и поэтому никак не реагировал на его нападки. Наступило раннее утро. Вчерашняя ночь казалась мальчику каким-то кошмаром, а еще его не покидало склизкое чувство… Отец без раздумий отправил его на больничный. Теперь в течение двух недель Эдриану придется сидеть дома и пить прописанные доктором Лотье лекарства. Юношу очень расстроило подобное заявление родителя, но спорить он не имел права, ведь именно он оплошал с собственным здоровьем и доставил проблем куче народа. Кто знает, может, он бы уже был здоров, если бы лечился после первых звоночков болезни… Эдриан грустно понурил голову, а Плагг принял это на счет своих причитаний, и потому с довольной мордашкой «закрепил успех», еще раз обвинив мальчика в глупом поведении. Спустя еще пару часов Эдриану стало хуже — вновь вернулся жар и кашель. На это Плагг не ругался, а просто сидел на тумбочке и с грустью наблюдал за своим человеком, уже не скрывая обеспокоенности. — Эдриан, доброе утро. За долю секунды квами скрылся под кроватью, а юноша повернул голову в сторону двери. Там стояла Натали с подносом на руках. — Ты должен поесть. Когда над Эдрианом возвысилась тарелка с кашей, мальчик скривился. — Нет, спасибо, Натали, — пробормотал он. — Я не хочу. Брови женщины вновь удивленно изогнулись. — Ты не ел со вчерашнего дня, так и не поужинав. — Совсем не хочется, честное слово… Голос Эдриана прервал протяжный и громкий кашель, а Натали, решив не принуждать мальчика без разрешения месье Агреста-старшего, прямиком отправилась в его кабинет. После того, как с Эдриана сняли капельницу, Габриэль позволил себе покинуть крепко заснувшего сына и тоже отправился немного отдохнуть. Сумбурный вечер и бессонная ночь вытянули из него последние силы — глаза мужчины слипались на ходу. Дойдя до своего кабинета, он рухнул на диван и в мгновение ока окунулся в дрему. Но счастье продлилось недолго — спустя два часа в дверь постучала Натали, которая возвестила его о том что Эдриан отказывается есть. Габриэль лишь обреченно вздохнул на это заявление. Поведение Эдриана значительно «повреднело» в период болезни, но это никак не расстраивало мужчину. В детстве мальчик, болея, всегда вредничал, не желая есть кашу или суп, приготовленные Эмили, и тогда женщина рассказывала ему сказку — Габриэль как сейчас помнил, что называлась она «Золотой Драгун»*. Слушая волшебную историю, Эдриан невольно открывал маленький ротик, куда и отправлялась очередная ложка супа, и так, под конец повествования, тарелка пустела, а златовласое чудо отчаянно зевало, требуя от матери еще какую-нибудь историю. И тогда Эмили, напуская серьезный вид, деловито соглашалась, но «только на одну», и начинала новое удивительное путешествие в мир сказочных грез. Конечно, сейчас Эдриан не станет слушать сказки, но Габриэль что-нибудь придумает. Почитает ему о формулах механики или технике фехтования, например. В очередной раз зайдя в комнату сына, Агрест-старший застал последнего за надрывным кашлем. Увидев отца, Эдриан попытался поприветствовать его, но вместо этого, пару раз вдохнув, чихнул, прикрыв рот ладонями. — Доброе утро, отец, — прогундосил мальчик, и Габриэль сделал мысленную пометку о том, что после завтрака нужно дать сыну не только микстуру от кашля, но и таблетки от насморка. — Почему ты не ешь? — без предисловий холодно поинтересовался он, и мальчик разом сник, опустив голову. — Те лекарства, что тебе прописал доктор Лотье, нужно принимать после завтрака и ужина. — Но мне кусок в горло не лезет, честное слово, — скривился Эдриан, когда Габриэль подошел к тумбочке и поднял с нее тарелку, оставленную его помощницей. — Можно позже? — Нет, время принимать лекарство уже сейчас, — непреклонно отказал мужчина, всеми силами стараясь не пойти на поводу у жалостливого голоса сына. — Ешь. Потом выпьешь микстуру и таблетки, и даже не вздумай обмануть меня, я буду здесь. Габриэль знал, что когда он говорит твердо, Эдриан не смеет перечить. Его сын был прекрасно воспитан… или еще не дорос. Мальчик послушно взял в руки тарелку и, еще раз с надеждой взглянув на отца, но не встретив ни одной мягкой нотки, скривился и зачерпнул ложку каши. После завтрака Эдриан выпил лекарство, и вскоре его взгляд прояснился, а жар вновь спал. Но ему все равно предстояло лечение, чтобы недуг отступил окончательно. — Скрывать плохое самочувствие было крайне глупым поступком, — неожиданно произнес Агрест-старший, и Эдриан весь обратился в слух. — Не смей больше так поступать. — Хорошо, отец, — мальчик вновь опустил голову — он всегда так делал, когда чувствовал себя виноватым. — Ты должен понимать, что… Габриэль медленно опустился на край кровати — подобные слова давались ему непросто, но он чувствовал, что их необходимо озвучить. — Ты мне дорог, Эдриан, ты мой единственный сын, — отец отвел глаза, в то время как Эдриан наоборот, широко распахнул их, не веря в происходящее. — Понимаешь… когда твоей мамы не стало, мне показалось, что я потерял все. Но с течением времени я начал осознавать, что это не совсем так. Мальчик непонимающе хлопнул ресницами. — Я имею ввиду, что у меня есть ты. Ты — мой самый близкий человек, прости, если порой тебе кажется, что я слишком груб или равнодушен к тебе. Пойми, мой самый большой страх в этой жизни — потерять тебя. Когда ты заболел, мне… мне стало страшно, — продолжал отец внезапное откровение, в конец ошарашивая Эдриана. Наконец, мужчина поднял на сына глаза, в которых не было ни такого привычного холода, ни равнодушия. — Пожалуйста, береги себя. Я не могу потерять тебя, потому что… я люблю тебя… больше всех на свете. Эдриан почувствовал, как в это мгновение что-то внутри него встрепенулось, подобно птице, и опалило жаром. Он даже не заметил, как, не мигая, смотрел на отца, и как из его глаз потекли слезы. — Что такое? — недоуменно спросил Габриэль, судорожно пытаясь понять, чем он мог обидеть сына. — Я тебя оби… Но договорить он не успел — мальчик неожиданно выпутался из одеяла и крепко прижался к нему, заключив в объятия. — Я тоже люблю тебя, папа. Больше всех на свете. Мужчина впервые за долгое время растянулся в улыбке и обнял сына в ответ, прижимая его светлую растрепанную голову к груди и легонько касаясь ее губами. А после этого они без утайки, стеснения и нравоучений поговорили о проблеме Эдриана, связанной с рождественским спектаклем — и, ну надо же, пришли к общему согласию. …Двадцать третьего декабря, когда весь город был готов встречать праздник, на сцене колледжа Франсуа Дюпон появился златокудрый и совершенно здоровый ангел, очаровавший половину девочек из другого колледжа, а в рядах зрителей сидел один из самых известнейших модельеров Франции, в немом восхищении наблюдавший за своим самым главным творением. В этом мире есть много удивительных вещей и много красивых чувств, но ничто не может быть прекраснее и ценнее, чем любовь родителей, которая не требует ничего взамен и просто существует, освещая наш жизненный путь.