Секреты лесной сторожки, или Гнездо Королька

      На утро, отоспавшись под вагонную качку и перестук колёс, «the honeymooners» (новобрачные — англ.) покинули своё купе довольно-таки поздно. Через несколько часов предстояла остановка в Будапеште. Фериде исподволь поглядывала на попутчиков, с кем доводилось столкнуться в коридоре либо за завтраком. В её представлении, видя их вместе с Кямраном, люди всенепременно делали вывод о том, что парочка далеко не всю ночь посвятила сну, коль вылезла на свет божий чуть ли не к обеду. Мнительная Фериде опускала глаза долу и заливалась краской всякий раз, когда мимо них кто-то проходил. Что ещё могло быть у людей на уме, кроме как: «Всё с ними ясно! На лбу написано, что едут в Париж провести медовый месяц. Ух и «жарит» её усатый — вон как губы распухли! Дорвался и пользуется положенным по праву! Вот повезло!»? Фериде пребывала в полной уверенности в том, что каждый думал именно так, а не иначе. Ей казалось, будто при виде молодожёнов остальные пассажиры только и делали, что домысливали картину выполнения супружеского долга в условиях поезда — каждый в меру своей воспитанности, опытности и степени бедовости. Отчасти так оно и было, но лишь от очень и очень малой части. Вероятно, подобные догадки присутствовали у многих мужчин и у кое-кого из женщин. И очевидно, первые завидовали Кямрану, а вторые — Фериде. Такие мысли не на шутку конфузили выпускницу пансиона и заставляли её стыдливо краснеть. Но разве можно наверняка знать мысли посторонних? Да и нужно ли? Однако, Фериде было стыдно и в придачу обидно от того, что на самом-то деле ничего между ними ночью не происходило! Да что ж такое?! Только остальным-то невдомёк! Ох уж, эта пресловутая мнительность и незрелая уверенность в том, что окружающим чужие дела важнее их собственных!       Кямран всё-таки поцеловал её, как только очутились на территории Венгрии.       — Я хоть и обещал вчера кое-что, но целовать тебя всё равно буду! — с нетерпящим возражения видом заявил он после долгого-предолгого, беззастенчивого поцелуя.       Второй день путешествия прошёл в созерцании новых пейзажей, согласовании планов парижских каникул — чем заняться, когда что посмотреть, а также в задушевных разговорах.       Вечерело. Поезд тронулся от перрона венского вокзала, того самого, где закончилось путешествие профессорской четы. Наши стояли у окна в коридоре вагона и ловили виды Австро-венгерской столицы в лучах заходящего солнца. Сквозь зелёные кущи парков вверх устремлялись островерхие башни соборов. Мозаичная двускатная крыша Святого Стефана казалась гигантской доской для игры в нарды. Прямоугольная коробчатая крыша Венской придворной оперы — малахитово-зелёная, как положено окислившейся от воздуха и воды меди, выглядела частью старинного замка.       — До чего ж красивый город! Надо будет когда-нибудь обязательно сюда приехать — тут есть много чего посмотреть, — словно угадав мысли жены, заметил Кямран.       По мере удаления от города, народ, толпившийся в коридоре для лучшего обзора Вены, постепенно разошёлся по своим местам. Поезд нёсся вдоль Дуная. Река уже потемнела и, голубой, согласно названию вальса Штрауса, её нельзя было назвать никак. Было очень спокойно и умиротворённо просто так молча вместе вдыхать прохладный речной воздух из приоткрытого окна и впитывать новые впечатления. Кямран стоял за спиной Фериде. Он незаметно взял её руку в свою и нежно сжал. Посмотрел направо и налево — никого не было. Поднёс к губам и быстро поцеловал тыльную сторону ладони. Фериде едва заметно улыбнулась и руку не отняла. Такая реакция воодушевила Кямрана на повторный поцелуй — не отпуская ладошки, он поцеловал её несколько раз на сгибе пальцев у костяшек. Молодая женщина почувствовала, что заводится от того, как он языком прошёлся между пальчиками — указательным и средним, средним и безымянным, безымянным и мизинцем. Фериде и не думала отнимать руки. За окнами темнело. В вагоне зажёгся электрический свет. Кямран продолжал играть с женской ручкой — единственной доступной ему частью тела любимой. Обсасывал и обцеловывал каждый пальчик с таким упоением и наслаждением, словно ни за какие блага мира не мог оторваться от сего лакомства. Фериде не ожидала, что это так может на неё подействовать. Откуда ни возьмись, в противоположном конце коридора показался человек. Кямран тотчас же отпустил руку…с величайшим сожалением. Пропуская проходящего мимо них пассажира, он вместо того, чтобы встать сбоку от жены и дать тому свободно пройти, будто нарочно, сильнее прижался к ней сзади. Фериде явственно ощутила его напряжённые бёдра и мужское возбуждение, которого пока стеснялась. Едва помешавший им человек скрылся, Кямран воровато оглянулся по сторонам, взялся обеими руками за плечи Фериде и крепко сжимая, погладил сверху вниз — почти как, когда одним утром надевал на неё пальто. Тело Фериде «зазвенело». Она качнула бёдрами и непроизвольно слегка потёрлась о тот самый «выступ» мужа. Это её не только смутило, но и взволновало, оттого что понимала, что сие означает. Кямран быстро откинул её волосы и поцеловал Чалыкушу в шею. Когда она обернулась, порозовевшие щёки и сияющие влажным блеском глаза выдали её с головой. Не теряя больше ни минуты («А чего мы, собственно, тут стоим?»), всё так же обнимая супругу за плечи, Кямран развернул её от окна и почти втолкнул в купе. С силой задвинул дверь и щелкнул замком.       В его заблестевших шальных глазах с расширившимися зрачками читалось: «Ты как хочешь, а я больше не могу!» Родные глаза чайного цвета отвечали: «Да!» Без слов доктор набросился с поцелуями на ту, которую не переставал желать весь день. Он страшно соскучился, хоть и находился всё время рядом. И она была готова почувствовать жаркую ласку его сильных рук уже не через одежду.       Его сердце билось, будто у коня на скачках. И ноздри раздувались точь в точь как у того же коня, что вот-вот получит гран-при заезда. Уши горели. Одежда мешала. Фериде отвечала откровенному поцелую. Она отогнала досаждавшие ей с утра мысли о якобы догадках посторонних людей, которых видела раз в жизни и не встретит больше никогда. В конце концов, кто эти люди и почему их мнение должно влиять на отношения их двоих?!       — Seni çok sevıyorum Kamran! (Я тебя очень люблю, Кямран. — тур.)       — Bende çok sevıyorum! (Я тоже тебя очень люблю. — тур.)       «Столик, пожалуй, низковат… Ах! К чему эти премудрости? Мне сейчас всё равно, как…», — как в бреду соображал Кямран. Руки машинально избавлялись от ненужного одеяния — и своего, и женского. Пришлось, конечно, повозиться со всеми этими мудрёными женскими штучками… Ну, да ему не впервой! Предметы одежды друг за другом летели в разные углы. Не прерывая поцелуя, подхватил красавицу из красавиц под попку и удобно уселся вместе с ней на постель — так захотелось ощутить любимое тело сверху, видеть свою единственную во всей красе, ласкать её всю и смотреть, смотреть в загадочные глаза, наблюдать, как затуманиваются они дымкой блаженства. Наконец-то можно дать волю рукам! Вот они, наливные полненькие груди с твёрдыми коричневыми сосками-изюминками — точно созданы для того, чтобы их мяли, целовали, сосали и покусывали — так бы и не останавливался. Плавно помог ей, чтоб расположилась, как надо и обхватила его торс ногами. Каждый раз, как первый… Наш доктор зажмурился от феерии долгожданного проникновения. Внутри Фериде всё сладко пульсировало. Она стала двигаться, как подсказывала ей природная интуиция. Так они ещё не занимались любовью. — Давай же, султанша моя! Какая ты сказочная…       Горячие умелые ладони Кямрана гладили её бёдра, сжимали аппетитные полушария ягодиц, одновременно направляя и задавая ритм — то взад-вперёд, то из стороны в сторону как ему вздумается — будто в такт движению поезда. Бывалый любовник искусно манипулировал женским телом всеми известными ему способами, давал ей почувствовать себя повелительницей его сердца и всего естества, в результате чего Фериде расслабилась и до конца растворилась в любовной неге. Она выгнула спину и запрокинула голову, так что её длинные мягкие волосы касались колен мужчины, а возбуждённые груди соблазнительно маячили перед его глазами — так и напрашиваясь на то, чтобы играть ими по-всякому и постепенно изучить, как же ей больше нравится и что сильнее действует — ведь любящие находились пока в самом начале пути.       Той ночью наши герои не ограничились одной дозой любовного зелья. Лишь за полночь, когда прожектор локомотива рассекал кромешную тьму альпийских долин, они уснули как одно целое, лёжа на боку лицом друг к другу — женская ножка накрепко зажата меж мужских бёдер, милое личико со счастливо-безмятежным выражением уткнулось в меховую грудь. Совсем-совсем скоро Париж!