Казнь

Арабелла Бишоп бежала что было сил по пыльной и пустой Тауэрской улице, едва не наступая на собственный подол. Солнце уже поднялось в зенит. От нестерпимой жары воздух стал густым, как бланманже, а дома, казалось, вот-вот вплавятся в землю. Вокруг не было ни души, и тишину нарушал только стук ее маленьких каблучков. Она остановилась, пытаясь отдышаться. Корсет нещадно сдавливал ребра. Где-то впереди колокола пробили двенадцать. — Господи... – выдохнула она и бросилась бежать дальше. Из-за домов показались церковные башни, слепяще-белые в лучах полуденного солнца. Стал различим гул толпы, перекрываемый монотонным голосом глашатая. Трещали барабаны. Когда мисс Бишоп обогнула угол последнего дома, отделявшего ее от площади, барабанный бой оборвался. На миг повисла тишина, немедленно взорвавшаяся воплем тысячи глоток. Наверное, весь Порт-Ройял, этот карибский Содом, собрался у Церкви Христа в тот знойный полдень. Камзолы, колеты, рубахи, платья, парики, шляпы, повязки, чепцы сливались в жуткую пеструю мозаику. Над бушующим морем голов и рук возвышался деревянный помост, увенчанный столбом с перекладиной. На помосте Арабелла увидела солдат в красных мундирах, а между ними – худощавого мужчину в дорогой батистовой рубашке с кружевной отделкой, но почему-то без камзола. Руки он держал за спиной, опущенного лица не было видно из-за спутанных черных волос. Он был, видимо, чудовищно высок, выше их всех фута на два. Солдаты, переминаясь с ноги на ногу, на мгновение расступились, и стало видно, что те же два фута – или чуть меньше – разделяли поверхность помоста и носки его сапог. — Отличные, черт возьми, сапоги. Мне пришлись бы впору! – хохотнул какой-то гнилозубый пьяница. Дальше мисс Бишоп ничего уже не видела и не слышала.

***

Арабелла рывком села на постели. И тут же схватилась за виски, пытаясь побороть внезапно нахлынувший приступ дурноты. Кошмар не отпускал ее. Голова болела невыносимо. Кое-как справившись с собой, она встала и распахнула окно. Сад был залит густой синевой. Пахло дождем. На востоке еле уловимой розовой кисеей занимался новый день. Вернувшись в постель, она привычно обхватила колени руками и, не мигая, уставилась перед собой. В тридцать первый – она считала – раз в предрассветном сумраке перед ней проносились все события последних месяцев. Как их с лордом Джулианом захватил в плен этот проклятый разбойник (тут она горько усмехнулась) дон Мигель де Эспиноса. Как они часами сидели в каюте его корабля, изображая спокойствие, и говорили ни о чем. А потом появился капитан Блад. Когда первые слухи об удачливом пирате, грозе испанцев, достигли Барбадоса, Арабелла не поверила, что речь о нем. Мало ли на свете людей с такой фамилией? Разве тот Питер Блад, ее бедный доктор Блад способен сделаться морским разбойником? Эти печальные глаза не могли загораться алчностью при виде сундуков с золотом. Эти изящные руки не могли сеять смерть. Этот голос – боже милостивый, какой у него голос! – не мог отдавать команды толпе кровавых головорезов. Этот... Словом, мисс Бишоп почти убедила себя, что это не он. И вот наконец она увидела прославленного капитана живьем.

***

Это действительно был не он. Ее глазам предстал до крайности самоуверенный, властный, вызывающе элегантный человек с надменным лицом и повадками опасного хищника. Он шел по палубе, переступая через лежащих на ней людей, будто через валуны на каменистом берегу, и почти не глядел под ноги. Впрочем, кое-кто все же удостоился его мимолетного внимания. То был испанский солдат. Под ним растекалась лужа крови, но несчастный был еще жив. Одной рукой он пытался зажать рану на бедре, а другой тянулся к пистолету своего убитого товарища. Мертвец лежал совсем рядом, запрокинув голову. Бескровный серый рот его был раскрыт в немом крике. Капитан задержался на мгновение, бросив равнодушный взгляд на испанца, затем носком сапога отодвинул пистолет в сторону и зашагал дальше. Солдат глухо застонал и затих. Мисс Бишоп не знала, как себя вести. В этом чужом, немыслимо чужом человеке не было ничего от прежнего Питера Блада. Она снова в плену? Или нет? И как поступит капитан Блад? Назначит выкуп? Будет смеяться над ее унизительным положением? Попытается им воспользоваться? Что за вздор! Может статься, он вообще не вспомнит, кто она. Ей захотелось просто исчезнуть, сбежать, укрыться где-нибудь, чтобы не смотреть в его ледяные синие глаза. По иронии судьбы она оказалась там, где избежать встречи было труднее всего. Эти двое могли встретиться где угодно, но слепой, почти невероятный случай свел их в открытом море, на полуюте испанского корабля. Он поклонился ей столь церемонно, что это граничило с издевательством. А потом, будто этого было мало, бросил еще что-то про ее короткую память. У мисс Бишоп в глазах потемнело от возмущения. — Среди моих знакомых нет воров и пиратов, капитан Блад! Капитан вздрогнул и едва заметно изменился в лице. Арабелла почувствовала некоторое удовлетворение, которое, как уже известно читателю, вечером того же дня сменилось жгучим стыдом. Всю ночь она глядела в потолок своей каюты и придумывала извинения. А утром они оказались уже не нужны. Утром пираты чуть не подняли бунт, капитан Блад чуть не застрелил своего канонира, дядя Вильям чуть не повесил капитана Блада, а лорд Джулиан чуть не провалил свою дипломатическую миссию. В результате всех этих событий, занявших от силы полчаса, Питер Блад перестал быть пиратом и сделался офицером флота Его величества. Когда все кончилось, они остались на шкафуте вдвоем, и Арабелла, желая загладить свою вину и отблагодарить его за спасение, похвалила решение, которое, очевидно, далось ему с немалым трудом. — Не кажется ли вам, мисс, что столь почетная служба могла бы восстановить доброе имя человека, который был вором и пиратом? – спросил он с усмешкой. Она густо покраснела. Нет, кое-что в этом человеке еще осталось от прежнего бедного доктора: он был все так же невыносимо язвителен. — Если он… хочет знать, то, может быть — нет, даже наверно — о нём было вынесено слишком суровое суждение. Повисла неловкая пауза. — Что же... – пробормотал капитан изменившимся голосом. – Если вы... и правда так думаете, то в конце концов даже служба королю Якову может показаться терпимой. Отплывая с корабля, названного ее именем, Арабелла перебирала в памяти этот короткий и странный разговор. Последние слова в нем были сказаны тоном, от которого ее бросало в жар. Она стояла, опустив глаза, и кожей чувствовала, как жадно капитан смотрит на нее, как ждет ее ответа. Но нужные слова не нашлись. Позже, уже у трапа, Арабелла обернулась в последний раз. Он поклонился и взглянул на нее так... так, что на мгновение ей захотелось броситься назад и не оставлять его больше никогда. «Даже служба королю Якову может показаться терпимой». Ради нее. Он сделал все это ради нее. Он думал о ней. Он ничего не забыл! Сердце сладко заныло, совсем как тогда, в их последнюю встречу в Бриджтауне. Когда мисс Бишоп сошла на берег в сопровождении своей служанки и двух офицеров ямайской эскадры, предзакатное солнце, полыхая, уже коснулось горизонта, и над морем разлилось жидкое золото. Арабелла смотрела на воду и небо, на величавые корабли на рейде Порт-Ройяла, и задыхалась от восхищения этой невероятной красотой. Ей хотелось петь. За ужином дядя был мрачен как туча, но Арабелла не замечала этого. Она сидела, рассеянно кивая, когда к ней обращались, и улыбалась своим мыслям. — ...Клянусь, ваше превосходительство, все так и было. Это прозвучит абсурдно, но никогда еще, если говорить о пребывании в море, я не чувствовал себя в такой безопасности, как на этом пиратском корабле. А вы, мисс Бишоп? — Что? Простите, я задумалась. — Замечу, ваша светлость, что это вообще не женского ума дело. Что до безопасности, вам просто повезло. Вы бы рассуждали иначе, если бы эти висельники, чтоб им всем подохнуть, утащили вас на свою проклятую богом и людьми Тортугу. Это замечание вернуло девушку к реальности. Тортуга! Маленький островок у берегов Эспаньолы, убежище разбойников всех мастей. Там же, как всем было известно, обретался прежде капитан Блад. И там жила Мадлен д'Ожерон, его... его невеста. Как можно было об этом забыть? Ведь только накануне лорд Джулиан рассказывал ей. Дура, наивная дура! Глупая старая дева, вообразившая себе невесть что! — ...И тогда, попомните мое слово, я повешу эту собаку на рее его собственного корабля! — Прошу вас, полковник, не при даме. Мисс Бишоп, вам дурно? — Нет-нет, все в порядке, милорд, это просто усталость. Последние события, признаться, немного утомили меня. Я вынуждена покинуть вас, господа. Прошу меня извинить. Лорд Джулиан встал и слегка поклонился, не сводя с Арабеллы своих внимательных серых глаз. Губернатор Бишоп, не желая прослыть невежей, поспешил сделать то же самое. Его племянница присела в книксене, одарила мужчин самой любезной улыбкой, на какую была способна, и поспешно удалилась. Усевшись обратно в свое кресло, полковник отхлебнул вина и философски заметил: — Женский ум столь невместителен, что переутомляется от малейшей попытки рассуждать о серьезных вещах. Его светлость не удержался от иронии: —Так вот почему вы до сих пор не женаты, полковник? — Именно, милорд, именно! Глотая слезы, Арабелла шла по темному коридору и обещала себе, что завтра же сожжет все сентиментальные романы, какие только найдутся в доме. Первое – и последнее, надеялась она, – чувство к мужчине превратило ее, взрослую и весьма самостоятельную особу, в легковерного ребенка. Что вообще на нее нашло? Стоило Питеру Бладу бросить ей какую-то выспренную любезность, как она сразу позабыла о том, кто он такой и какие обстоятельства свели их на том корабле. Наверняка он просто хотел ограбить испанца, а они с лордом Джулианом случайно подвернулись под руку. Но больше всего ее мучило другое. Зачем он так говорил с ней сегодня утром? Хотел обмануть? Отомстить? В очередной раз посмеяться над ней? Или, может, играл с ней, рассчитывая соблазнить? Наверняка девицы с Тортуги находят такое обращение весьма галантным, особенно если перед этим закалывать шпагой их прежних любовников. Мисс Бишоп очень ярко теперь представляла, в каких выражениях объяснялся капитан Блад со своей мадемуазель д'Ожерон, когда убил Лавасера, а ее саму купил, как вещь, у подельников соперника. Как он жег ее взглядом, как, запинаясь от деланого волнения, расточал елей, а французская красотка таяла и краснела от удовольствия. — Какая пошлость, — сказала Арабелла вслух. И твердо решила за компанию с романами сжечь еще и сборники стихов. Наутро она проснулась от кошмарного сна.