Шапка.

      Фёдор нашёл его у помойки, вонючего и запачканного. Он валялся у кочки, свернувшись тугим клубком, и не подавал признаков жизни. Конечно же, Фёдору было всё равно на жизнь и скоропостижную смерть этого комка шерсти, конечно же, он мог пройти мимо и тем же вечером попивать чай, позабыв обо всём, но по какой-то причине, неведомой никому в этом мире, этого не случилось. Отнюдь, Фёдор, ухватив создание за шкирку, спрятал его в карман пальто и быстро зашагал по направлению к дому. Прошло много зим, вёсен и лет. Поначалу комочек спутанной шкуры почти не шевелился, и, жмурясь, вытягивал голову лишь к миске с теплым молоком. Затем — к миске с кусочками молотого мяса. Затем — с кусочкам колбасы, качественной докторской, отличного бекона со шведского стола ближайшей гостиницы, ломтикам рыбы в сладком винном соусе, и многим другим вкусностям. В конце концов, щуплый полудохлый котёнок вырос в упитанного, довольно наглого котяру. Кот этот не просто любил поесть, а каждый раз поглощал еду с таким удовольствием, будто его не кормили долгими неделями. И поспать он любил. Больше, чем поспать, он любил только есть. Спал он сладко, крепко, то разваливаясь обширным валенком, то сворачиваясь в пушистый узел, видел длинные спокойные сны. И дремать он больше всего любил на челе своего обожаемого спасителя и хозяина, Фёдора Михайловича. Бывало, уляжется на его тёмные пряди, обмотается вокруг головы, как полотенце вокруг бабы в бане, и уснёт, да ещё и захрапит, как стадо диких кабанов. Только хвост сзади виснет. По своей натуре серебристый и редкостно мохнатый, издалека, ну и не только издалека, он походил на массивную шапку-ушанку. И, если бы порой не торчали предательски усы, кто-то мог сорвать его с головы Фёдора и примерить на себя, а в ответ получить поток ленивой кошачьей ругани. Ведь кот этот был слишком ленив, чтобы драться. Каждое утро Фёдор просыпался с петухами, и рядом на подушке лежала вовсе не головка очаровательной девушки, а всё та же сытая котья морда. С каждым вдохом морда эта разражалась утробным рыком и, выдыхая, щекотно кололась усами. Но Фёдор Михайлович с невозмутимейшим видом следовал на кухню своей квартирки, привычным движением доставал яйца куриные, масло, чёрный хлеб, бросал это всё на потрёпанную сковороду и ждал пробуждения своего ненасытного монстра. Монстр никогда не заставлял долго себя ожидать и каждый раз топал на кухню, удовлетворённый и выспавшийся, переваливаясь с боку на бок и помахивая растрёпанным хвостом. В рот ему тут же летел кусок яичницы. Причмокивая, кот жрал яичницу за милую душу. После этого, Фёдор тянулся к самой верхей полке холодильника, выхватывал несколько кусманов колбасы, или сосисок, или просто мяса, и поочереди кидал это в ту же пасть. Промахнуться было невозможно, когда кот занимал всё пространство, куда вообще могла попасть сосиска. Затем, уничтожив половину всей еды, имевшейся в скромном жилище Фёдора, эти двое отправлялись прихорашиваться. Кот садился на чистый паркет, вытягивал первую ножку и принимался тщательно её вылизывать. Слава Богу, инстинкты не давали ему испробовать себя на вкус, как всё остальное. А Фёдор тем временем, даже не глядя на кота, проводил щёткой по шевелюре, приглаживал её, умывался ледяной водой и приводил в порядок свои зубы, которые, често признаться, не шли в сравнение с прекрасными кошачьими клыками. Итак, сытые и красивые, сожители направлялись навстречу приключениям. Кот устраивался на всё той же голове и старался не храпеть, да-да, искренне старался, но у него не получалось. Бывало, они возвращались домой, только лишь солнце начинало спускаться к горизонту, а бывало, что и поздней сумбурной ночью, причём в последнем случае кот не только храпел, но и недвусмысленно икал. Хозяин кота был молчалив и равнодушен к окружающему миру, и по всей видимости считал, что давать имя коту нет никакой необходимости. Кот как кот, необыкновенно ненасытное животное, честно признаться. И как же его называть? Толстяк, Обжора, Вареник, а может, Торт? Нет, муки выбора определённо не представлялись для Фёдора чем-то увлекательным. Однако, иногда, когда требовалось подозвать котяру, привлечь его внимание, хозяин лишь шептал коротко и просто: — Шапка, шапка… Как ни странно, кот отзывался. Так и жил Шапка с Фёдором вместе. В марте месяце, несмотря на свою вечную лень, кот подавал признаки заинтересованности в противоположном поле. Ранее он изредка мог наблюдать, как его хозяин пропадал на одну ночь без всякого предупреждения, но затем каждый раз возвращался, и жил прежней своей жизнью. После таких случаев телефон Фёдора некоторое время трещал от звонков, но это всегда исчезало спустя пару дней. Однако с котом ничего и никогда не было так просто. Проявлялось это тем, что комок шерсти начинал всё дольше и дольше сидеть на подоконнике и, глядя в окно, томно вздыхать. Вздыхал он так правдоподобно, что не каждый кавалер любовных трагедий мог бы с ним сравниться. Тогда Фёдор внимательно смотрел на кота, с некоторым даже упрёком, и помахивал брошюрой ветеринарной клиники. Кот всё понимал и вздыхал уже тише. Зато в прекрасные весенние ночи он освобождал всю накопившуюся тоску и жажду любви в виде чувственного воя. Воя, от которого часы на стене переставали тикать, от которого пузырёк с валерьянкой Фёдора падал на бок, а паук у оконной рамы стремительно бледнел и будто бы даже крестился всеми восемью лапками. Весна давалась коту тяжело.