* * *
В сущности, с опасностью погибнуть он смирился; смирился он и с опасностью выжить лишь для того, чтобы познать все ужасы безработицы (и, возможно, рейсов до Раксус Прайм и обратно). С чем он мириться не желал, так это со всякими формами жизни, которые ему, высшему созданию с почти высшим образованием, смеют указывать в столь грубой форме, не заплатив ни кредитки и ни децикреда не пообещав за старание — ибо предел был всему, в том числе акробатическим способностям арканианской национальной гордости. Поэтому Сундари Гроссрейтер продолжил стучать по клину молотком, улыбаясь при мысли о том, что как минимум одну туку трантообразное должно было сожрать, иначе не запустился бы механизм сброса хвоста, связанный с первой охотой и переходом на мясо с водорослей и яичной скорлупы. А уж как себя поведёт взрывчатое трантообразное... и что с ним будут делать джедаи... Помимо отца, у нашего героя была и мать, и она всегда говорила: — Сундари, солнышко, помни: не так страшна смерть, как невозможность перед смертью подгадить неприятным тебе людям.Глава пять. Пилот
21 августа 2019 г. в 17:32
Как уже было сказано, арканиане — удивительная нация. Даже если один из них будет работать у вас парикмахером, он ухитрится сделать вид, что это лишь ради того, чтобы вы подставляли ему свою беззащитную шею. Нет профессии, которая была бы для них чересчур недостойной; есть только арканиане, которые ещё не научились смотреть на мир через особый национальный визор.
Опять же, отец нашего героя всегда говорил: «Сын, только тяжкий труд приносит признание и богатство». Что означало в переводе: «Целуй начальство в жопу неустанно, а то погонят к ситховой бабке». Но как можно тяжко трудиться, когда начальник, пусть и с видом на жительство, пусть и с образованием, и с лицензией, пусть с ним считаются заказчики с разных планет, пусть он суров, как сорок восемь деваронских прокуроров, но все равно — жалкая и недостойная форма жизни?
Для этого требовалась немалая гибкость ума и гуттаперчевые принципы. А и с тем, и с другим у Сундари было... не очень. Вот и приходилось утешаться стихами, да ещё тем, что однажды он накопит денег на собственный корабль и будет работать на себя, а не на всяких.
А лучше — окончит наконец биофак и заживёт как нормальный арканианин при НИИ Цитологии и Генетики.
— Я, — Сундари Гроссрейтер сопровождал каждое слово ударом молотка по клину, — пилот категории ХL! С разрешением управлять чем угодно от разрушителя до частных шаттлов! И чем я занимаюсь? Нет, чем я занимаюсь?!
Где-то между пятым и шестым ударом он услышал ставшие уже знакомыми шаги и устало припомнил все известные ему ругательства. Правда, про себя. На всякий случай.
Так некстати подошедший Наставник почесал бороду:
— Приносите пользу, ремонтируя разрушенную дверь в багажный отсек, который вы использовали для провоза контрабанды, надеясь, что всё обойдётся?
Что поделать, этот джедай не знал арканианского, а потому был возмутительно прямолинеен. Почти как босс, только вот у босса были рычаги давления, а у джедая — нет, и потому Сундари сделал вид, что не обратил на него никакого внимания, и продолжил колотить по клину.
Падаван где-то бегал, и только третий пассажир по-прежнему безмятежно сопел в боссовой каюте, наслаждаясь тишиной и покоем. А всё потому, что босс прямо сказал:
— Если миледи хоть словом обмолвится, что ей что не так, отправишься на Раксус Прайм трупы возить: больше никуда не возьмут.
И лучше было не думать, обмолвится ли миледи про внезапную ночную побудку или нет, потому что у босса была ещё пара очень ценных указаний:
— Если с головы мальчика упадёт хотя бы один волос, неважно, кто именно этот волос уронит, тебя самого в мешке на Раксус Прайм отвезут.
Сундари проглотил и это. «Кто платит, тот и заказывает музыку», — говорил отец.
— Его учитель, — продолжал босс тоном, который Сундари особенно не любил, — летит с вами лишь потому, что он мне до крайности надоел, но то, что я сейчас говорю и продолжаю платить тебе жалование, его заслуга, так что если в мешок упакует тебя он, я и пальцем не шевельну.
Едва ли покойный отец нашего героя имел в виду подобные ситуации, когда советовал стараться не только для босса, но и для всех его коллег и даже для собаки его дворника, если жизнь дорога.
— Я сумел туда заглянуть, — мрачно поведал Сундари Гроссрейтер, демонстративно не поворачиваясь к Наставнику. — Там до сих пор дрыхнет одна тука. Где остальные? Вы их нашли?
— Две слегка повредили шаттл, двух мы заперли на пульте управления…
В арканианском языке не было слов, подходящих для подобных ситуаций.
— ...Поэтому можем их считать обезвреженными только условно. Одна спит в отсеке, значит, где-то еще пять. У этого шаттла есть все шансы не выдержать.
Одной из наиболее омерзительных привычек Наставника была привычка озвучивать совершенно очевидные вещи. Он мог бы ещё сказать — и тем же мудро-снисходительным тоном! — что вода, оказывается, весьма мокрая, а в вакууме сложновато дышать. Если вы не Рэтман, конечно. Рэтман в вакууме дышать умеет.
Коротко вздохнув по некогда любимому, но безнадёжно почившему в недрах голонета герою, Сундари продолжил бить молотком по клину. Если бы у Наставника были мозги, Наставник бы сейчас спешно эвакуировал тук с пульта, но — опять же, очевидный факт, — если бы мозги у Наставника были, Наставник был бы кем-то другим.
Например, главой лаборатории в НИИ Цитологии и Генетики...
А судя по тому, что Наставник мог запросто оставить Сундари Гроссрейтера без босса — и без работы, конечно, но это такие, право, мелочи! — но этого все же не сделал, мозгов у него не водилось отродясь.
...И в этот миг Сундари увидел хвост.
Хвост висел, узким кончиком застряв в щели. Кожистый, мелко-чешуйчатый у основания, бледно-серый, на глазок он вполне подходил к ночному трантообразному гостю. По крайней мере, настолько, насколько мог судить не обременённый по-настоящему полным высшим биологическим образованием пилот.
Судя по длине аккуратно извлечённого из щели хвоста — полторы ладони — принадлежал он крайне юной особи и был потерян не в итоге травматической ампутации. В просторечии говоря, он не оторвался. Не был он и отброшен: у таких хвостов на точке разрыва был красивый нарост, похожий то ли на цветок, то ли на снежинку, то ли на разрезанный набуанский мандарин.
А тут была только тоненькая плёнка, а это значило...
— И чего ты на этот хвост пялишься, как будто сожрать хочешь? Он явно несъедобный. Давай, работай лучше. Починишь дверь — подумаю, может, и не стану куда следует и кому следует сообщать про твой контрабас.
— А где у господина пилота контрабас, учитель? — поскольку одна беда не приходит, Падаван появился за считанные секунды.
— Был за этой дверью, а теперь по всему кораблю разбежался.
— Но это же музыкальный инструмент, он разве бегает?
На этот вопрос, видимо, достаточно очевидного ответа не нашлось, потому что Наставник нахмурился и спросил:
— А в каюте привилегированного пассажира ты смотрел, ученик?
— Он дверь не открывает!
— А ты говорил, что тебе плохо и голова кружится?
— Он говорит, попробовать покружиться в противоположную сторону...
Поскольку эти двое наконец занялись друг другом (тут Сундари мог бы осознать всю мудрость республиканского закона, требующего от джедаев самим вершить все свои дела, не приплетая к ним никого со стороны, особенно полицию и власть имущих... мог бы, но не осознал), можно было вернуться к хвосту.
Дело в том, что невеликих — по арканианским меркам; на любой другой планете он сошёл бы за профессора... если не за колдуна, конечно, — познаний нашего героя в биологии хватало на то, чтобы понять: даже если бы хвост и не застрял, он всё равно отвалился бы. Это как молочные зубы: стоит им начать шататься, и однажды они выпадут, — но верёвочка и дверь как-то надёжнее.
Но хвосты отваливались совсем не у всех трантообразных. Только у немногих; и эти немногие...
— Учитель, он опять на хвост пялится! — очевидно, Падавану надоело слушать нравоучения. Мальчик все-таки был не совсем безнадёжен.
«Юный мерзавец», — мысленно вздохнул пилот. Даже бранился, пусть и мысленно, он на родном языке. Ему очень хотелось успокоиться уже и как следует изучить вещественное доказательство. Если установить конкретный подвид, можно отследить процесс взросления и примерно прикинуть рацион, а значит, и обнаружить...
— Дверь сама себя не починит, — немедленно среагировал Наставник. — И что он тебе так дался?
— Я мог бы определить биологический вид... точнее, подвид, вид, кажется, можно уже считать установленным... — Сундари поправил визор, и это было роковое решение.
Люди и нелюди, поправляющие визоры, явно были в мире Наставника не теми, кого надо слушать.
— По хвосту, ага. Послушай, я понимаю, ты чудовищно оплошал, но не надо пытаться пудрить мне мозги: не выйдет. Я и не таких умников видал и враньё раскусываю с первого раза, — он пнул завал. — Вот твоя область работы, и помни: камеры пишут. Будешь косить — весь хронометраж отправится сам знаешь кому сам знаешь куда.
Падаван хихикнул. Да уж, если босс получит данные с камер, его ждёт немало весёлых минут. А их всех — Сундари так точно — крайне печальное и беспросветное будущее. Если, конечно, они до того не сдохнут от взрыва или разгерметизации.
— Так что в твоих же интересах не отвлекать меня и ученика хвостами, а честно трудиться. В кои-то веки раз и тебе стоит попытаться, — продолжал Наставник.
Пожав плечами, Сундари Гроссрейтер вернулся к двери и даже начал тихонько насвистывать.