Сила

      Ему должно быть стыдно за это, но каждый раз, когда он смотрит на сестру Айрис, ему кажется, будто это неправильно. Он не должен видеть в ней искренности. Не в этом лице, идентичном с лицом той, кого он всем сердцем ненавидит. Но он видит.       У сестры Айрис лицо и повадки святой. Она смотрит мягко-понимающе на него, на очередного злодея её жизни, на очередного преступника, сломавшего её жизнь уже окончательно, загнавшего её за решётку, и в его голове лишь свербит немое: «Почему?». Почему монахиня лишь улыбается ему этой нежной улыбкой, что так похожа на улыбку её сестры? Почему не прогоняет его из стен своего святого дома?       Почему он сам упрямо продолжает к ней приходить, мозоля глаза справедливо недолюбливающей его сестре Бикини?       Он мог бы жить в своей квартире, вычеркнув из жизни курайнистскую монахиню с лицом его немезиды, но вместо этого упрямо продолжает ездить, помогая с различными поручениями, требующими мужской грубой силы.       Может, это то самое «преступника тянет на место преступления», про которое все так любят говорить? Он не может наглядно пояснить этого, потому просто оставляет всё на волю судьбы.

* * *

      Седьмое февраля. Наверное, лучше бы ему в этот момент оставаться дома, тихо запивая душевную горечь горечью кофе. Но… Наверное, его сердце, а не разум, хочет совсем другого, потому прямо сейчас упрямо поднимается. В этом году даже более снежно, чем обычно, но остаётся лишь терпеть, покрепче закутываясь в пальто.       У Сумеречного моста он замечает знакомый снегоход и тихо вздыхает. Что же, кажется, это место завлекло к себе не только его. Губы даже давят кривую усмешку, с которой он идёт через мост, уже зная, кого увидит.       Айрис сидит на коленях перед белым обелиском, сложив вместе покрасневшие на холоде ладони. У самого обелиска он замечает букет хризантем и тихо вздыхает. Не только он не может найти в себе смелости прийти на могилу Мисти Фэй. Какая горькая ирония.       Он подходит ближе, и девушка (женщина, Диего, ей за тридцать), встрепенувшись, резко разворачивает к нему своё лицо. Её глаза широко распахнуты, а руки так и сложены в молитвенном жесте.       Диего кхекает и поднимает взгляд к небу. — Почему в одном монашеском платье на снегу сидишь? — он старается не смотреть на Айрис, которая неловко опускает голову вниз. — Оно тёплое. Спасибо за беспокойство.       Разговор откровенно не складывается, и Айрис возвращается к тихой молитве. Наверное, хорошо, когда тебе есть в чём искать спасение души. Сам он, в отличие от этой девчушки, наверное, давно потерял. И спасение, и душу. — Что-то не так? — она поднимает на него из-под монашеского капюшона взгляд, и в этом взгляде как нельзя лучше читаются робкое беспокойство и волнение. Почему-то за него. — Всё в порядке. — Он звучит бесцветно, глядя, как девушка поднимается и тепло улыбается ему. Она выглядит как та, кто мог бы п о н и м а т ь его, и от этого невольно сводит всё внутри.       В этой полутораметровой хрупкой монашке моральной силы гораздо больше, чем когда-либо было в нём. Не той силы, про которую принято говорить по телеэкранам. Другой. Силы после падения находить в себе силы вставать. Силы находить понимание и прощение для всех, не ища при этом оправданий. Даже удивительно, что Райт так и не связал себя отношениями с такой женщиной после всех расставленных над «i» точек. — Если вам нужно будет выговориться, вы знаете, где меня искать, — только и отвечает, проходя мимо него в направлении моста. — Вы не голодны? У нас ещё остался после ужина оден.       За время здесь Диего начал разбираться в японской и кураинской пище, наверное, ничуть не хуже самих монахинь, потому лишь согласно кивает, вспоминая нужные детали. Не суп. Бульон не едят. Отлично.       Они проходят через мост в молчании, после чего Айрис садится на снегоход и кивает на место позади неё. Наверное, будь он младше, ему было бы максимально неловко принимать подобное предложение от девушки, но сейчас стареющие кости уже дают о себе знать, а вместо заудалого джентльменства в голове командует разум.       В Айрис, даром, что она выглядит как невинная ангельская девочка, однозначно сидит дух лихача-каскадёра, потому что свой снегоход в вопросах скорости она однозначно не щадит. Ещё одна интересная, необычная сторона этой тихой девушки, которая привлекает внимание.       Доезжая до Хазакуры, она слабо посмеивается, глядя на чуть побледневшего Диего. — Сказать по правде, я мечтаю ездить на мотоцикле.       И он мысленно обещает себе, что в следующий раз лучше даст своим стареющим костям размяться под ещё один смешок-колокольчик.       Айрис тридцать шесть, но она кажется всё ещё невероятно хрупкой юной девушкой, как тогда, когда он впервые связался с ней, используя своё положение прокурора. Полной жизни и энергии, полной какого-то тёплого любопытства.       Он не может объяснить почему, но что-то в ней говорит ему, что её эмоции живые и искренние, каких у её близняшки-психопатки никогда не было и не могло быть. — Идёмте, только тихо, сестра Бикини уже спит. — Она улыбается лукаво, прикладывая палец к губам, и Диего понимающе кивает. Старшая монахиня спит, конечно, крепко, но лучше всё-таки не рисковать.       Вместо принятия пищи в просторной зале, Айрис заводит его в маленькую кухоньку, где стоит низкий столик с цинковками вокруг него. Она возится с едой, разогревая ту, пока он достаёт свой термос. — Хочешь? — Диего наливает в одну кружку кофе и вопросительно смотрит на монахиню, ожидая ответа.       Айрис немного медлит, но неуверенно кивает, растянув губы в мягкую улыбку, после чего снимает с себя капюшон. Она давно отказалась от той причёски, что они носили с сестрой то ли по негласной договорённости, то ли по совпадению, и теперь одна коса идёт от одного уха до другого, как ободок.       Их поздний ужин протекает в тишине под свет неровного огонька в лампе на столе и трёх алых полосок его визора, но это нисколько не мешает. Он привык к темноте. И Айрис, кажется, тоже. — Почему ты делаешь это? — он не знает, зачем, но всё-таки спрашивает, делая глоток из кружки. — Что именно? — Айрис тихо отглатывает от кружки со спокойным выражением лица. За всё время, что он угощал её своими различными смесями, видимо, успела привыкнуть к всевозможным видам горечи. — Я тот, кто сломал тебе жизнь по причине своего эгоизма. — Он смотрит в темноту кружки, слабо усмехаясь. — А ты писала мне письма в тюрьме, навещала с передачами после своего освобождения и помогла адаптироваться, когда я вышел. Я не понимаю, почему. — Именно мне вы ничего не ломали, мистер Армандо, — даже в темноте он видит, как блестят её карие глаза, глядя на него непривычно серьёзно. — Вы совершили неисправимую ошибку в отношении Почтенной Мисти, но не в мою. И вы не заставляли меня помогать вам. Это была моя воля и только моя. Понимаете?       Света хватает, чтобы разглядеть её мягкую понимающую улыбку, от которой на сердце становится одновременно и хорошо, и гадко. Странное, давящее чувство.       Опустив голову, он не находит в себе силы дать ответ. От Айрис идёт что-то до боли знакомое и родное, боль о котором он всё десятилетие пытался заглушить тюремными работами и разговорами с другими заключёнными, но она каждый раз возвращалась во снах, в приходах к нему Маи и Пёрл, в письмах и встречах с Айрис.       Наконец, сейчас он находит в себе смелость не заглушать мысль: «Она похожа на Мию». У неё нет знойной внешности роскошной сексуальной женщины, но есть её смелый решительный дух, скрытый под коркой вежливости и робости.       Почему-то, осознав это, Диего чувствует себя… спокойнее? — Понимаю, — наконец, тихо говорит он, поднимая взгляд на девичье, будто даже не тронутое первыми морщинами лицо. — Я рада. — Она придвигается ближе к нему и кладёт руку на плечо. То ли после улицы не согрелась, то ли сама по себе рука холодная, так что Диего легко накрывает её своей и некрепко сжимает. — У вас руки тёплые. Это потому что вы с юга? — Тогда ты северных далей. — Диего посмеивается и треплет Айрис по чёрным лоснящимся волосам. — Как там в Японии… Юки-онна? — Если я юки-онна, вам нельзя никому говорить о том, что вы видели меня.       В темноте глаза Айрис будто светятся лукавым, игривым блеском, и она тихо посмеивается в кулак. — Вы же не расскажете никому о сегодняшнем вечере? — Мои губы запечатаны. — Он кладёт палец на свои губы, после чего Айрис легко укладывает голову ему на плечо, улыбаясь.       Кем бы она не была, несмотря на холодные руки, сердце у неё тёплое. И рядом с ней тепло.       Чертовски тепло.       Наверное, дарить другим тепло — тоже часть той самой внутренней силы, присущей Айрис, которую не отыскать ни в ком другом.       В Диего так точно нет. Но чтобы хоть немного согреть эту вечно холодную монашку, он постарается наскрести внутри себя все запасы внутренней силы, что у него есть. Он правда постарается.