Poor poor Persephone

1.11       Я выходила из замка в довольно скверном настроении, потому что, несмотря на хорошие сны, толком не выспалась. Проснулась очень рано без будильника, села за домашнее задание, чтобы разгрузить себе воскресенье, раз уж не удалось уснуть снова, и к двенадцати чувствовала себя порядком вымотанной, а после обеда едва заставила себя пойти к выходу из замка вместо того, чтобы подняться в свою комнату.       Но в свежем воздухе была какая-то своя магия. Вокруг Хогвартса он был по-настоящему вкусным — пахло травой и лесом, и из-за солнечной погоды чувствовался запах нагретой земли.       Я бы не хотела встретиться на узкой дорожке с человеком, способным сохранить плохое настроение в такую погоду. Не сомневалась, что профессор Снейп смог бы, но до понедельника и, вероятно, очередной «О» за свою работу я бы не хотела с ним пересекаться на любой дороге, даже если ее размеры позволят нам друг друга проигнорировать.       — Уизли.       Спустя почти две недели учебы только Фарли оставалась верна себе. Флинт уже через раз говорил «привет», и я считала это прогрессом. Младшекурсники звали меня по имени, и я не могла не отвечать им взаимностью, мне нравилось, насколько доверительной становилась беседа.       — Привет, Фарли.       К Фарли на факультете относились очень тепло, несмотря на ее отстраненность. Она легко сливалась со всеми, и в общей толпе учеников для нее всегда оставалось место. Свои улыбались ей и говорили очень доброжелательно, и слушать их было гораздо приятнее, чем рейвенкловцев, которые обращались к Пенни, когда она снова садилась со мной.       Но вместе с этим Фарли продолжала появляться рядом. Она почти не говорила (до тех пор, пока ее не спрашивали профессора) и никак не обозначала свои мотивы. Фарли всегда была готова к уроку и выглядела идеально, независимо от того, было ли патрулирование накануне и сколько времени ей пришлось потратить на домашние задания.       И у нее был чертовски красивый почерк.       Будь она парнем, мне кажется, я бы даже не выбирала объект для воздыханий в этом мире. Раз уж все вокруг иногда так напоминает мангу про Ту Самую Серую Мышь.       — Тоже идешь посмотреть матч? — решила спросить я, потому что приветствием все не ограничилось — Фарли пошла рядом со мной, застегнув мантию. Ветер и правда был довольно прохладным, а минус согревающих чар состоял в том, что они очень сильно сушили кожу, если держать их над собой долго. Я думала о том, чтобы стащить у Гермионы идею и сделать огонек в банке, но решила, что это будет даже более некрасиво, чем отнять у ребенка конфетку.       Фарли кивнула, посчитав, что уже исчерпала лимит использования голоса в разговорах со мной. Я могла бы задать ей миллион неловких вопросов, чтобы хоть что-то узнать, но решила, что будет гораздо более комфортно просто молча идти рядом.       Меня не напрягало молчать, особенно с теми людьми, которые не очень любили разговаривать.       Я видела квиддичное поле издалека, потому что на него выходили окна гриффиндорской башни, но, пожалуй, переоценила его размеры, когда думала, что вообще ничего не увижу. Даже с последнего ряда на гриффиндорской трибуне просматривалось все — и очень большое количество игроков в форме, и квоффл, которые они передавали друг другу для разминки перед игрой. Я выцепила две рыжие макушки в общей куче и еще одну — на передних рядах. Поддержать Гарри пришли все наши первокурсники, и это был едва ли не первый случай в неформальной обстановке, когда Гермиона сидела вместе со всеми, между Невиллом и Лавандой.       Фарли села со мной, достаточно близко, чтобы я смогла ощутить едва слышный аромат шоколада, который дополнил общую картину весьма причудливым способом. Цвет трибуны ее не смущал. Капитан команды Рейвенкло, шестикурсник Дэй Таркс, тоже не обращал на это никакого внимания и сидел на три ряда ниже нас.       Возможно, дело было в том, что гриффиндорская трибуна находилась почти посередине, и с нее открывался неплохой обзор. Лучше нее была только трибуна для гостей и преподавателей, окрашенная в нейтральные цвета. Она располагалась значительно выше остальных, вероятно, чтобы профессора могли сориентироваться по обстоятельствам и отреагировать быстрее, если что-то пойдет не так. Но, похоже, сейчас наглости залезть на нее хватило только у близнецов, после того как некоторые игроки разлетелись в разные стороны по команде Вуда. Похоже, основной состав, за исключением Гарри, Алисии и Кэти Бэлл, не собирался принимать участия в матче.       Вуд был самым старшим как в основном составе, так и в запасном, и тот, и другой состояли по большей части из вторых и третьих курсов. Сейчас они выглядели гармонично, потому что среди запасных игроков Хаффлпаффа тоже в основном были младшекурсники, но я видела их основной состав, возвращавшийся в четверг с тренировки перед самым отбоем. Все остальные на фоне их капитана, Эдит Фрай, мелкой и бойкой семикурсницы с короткими пепельными волосами, казались просто гигантскими. Я понимала, что какая разница, кто сколько весит, если Гарри Поттер все равно так или иначе поймает снитч, но все же ощутила легкую тревогу за тех, за кого отвечала.       Пусть зона моей ответственности и не распространялась на поле — сейчас ее несла мадам Хуч, замершая на метле совсем низко от земли. Под ней стоял сундук с мячами, из которого только что вылетели бладжеры.       Мне слегка поплохело, и я подумала, что, пожалуй, не буду ходить на все игры. Может быть, только на самые важные, где нужно будет убедиться, что Гарри не убьется, но в остальном это будет, пожалуй, слишком для моей нервной системы.       Не то чтобы я сильно любила людей, просто из-за чертовой эмпатии мне не нравилось смотреть на то, как им становилось больно.       Так или иначе квиддич был довольно травмоопасным спортом.       — Привет, Уизли.       — Привет, Флинт, — отозвалась я, не отрывая взгляда от квоффла, который мадам Хуч только что запустила в толпу.       Флинт сел близко ко мне, даже ближе, чем мы сидели в библиотеке, и в горьковатом аромате, который, судя по всему, обычно долетал до меня на последних нотах, начало ощущаться что-то медовое. Нет, я не помнила ничего подобного из прошлой жизни, похоже, как и в случае с Пенни, это были отголоски памяти Перси. Оставалось гадать, почему.       Почему это было настолько важным для нее, что осталось даже после ее смерти.       Сразу стало на порядок теплее, и я продолжила делать вид, что не заметила, как Фарли в попытке устроиться удобнее на жесткой скамье подобралась ко мне еще ближе.       У ледяной принцессы был теплый бок, и меня это несказанно обрадовало. Я подумала, что это идеальный момент, чтобы спросить у этих двоих, что они знают о Перси и почему сидят здесь со мной вместо того, чтобы присоединиться к своим — стайка слизеринцев устроилась на соседней трибуне несколько минут назад.       Но вместе с этим я почувствовала неясную тоску, представив, как от моих вопросов идиллия разрушается, и я остаюсь в одиночестве.       В конце концов, у меня было еще три года на вопросы, и один день, солнечный и яркий от мелькавших по полю красных и желтых пятен, ничего не изменит.       — Поттер неплох, — неожиданно сказал Флинт, подав Вуду какой-то знак, когда тот пролетал мимо. Похоже, это был какой-то капитанский язык — пару таких знаков до этого и от Флинта, и от Таркса уже получила Фрай. — У него есть все шансы заставить ее пожалеть о своем проекте.       — Ее? — переспросила я. Из капитанов «она» была только одна. Вряд ли Флинт стал бы так фамильярно говорить о мадам Хуч.       — Это, — Флинт обвел поле неопределенным жестом, — выпускной проект Фрай. Она выбивала его все лето, пока деканы не сошлись на том, что полеты — это школьная дисциплина, и правила не запрещают брать их тоже. Фрай хочет стать младшим тренером через пару лет после выпуска, успех добавит ей шансов. Она считает, что тренировки в игровой форме между разными командами дадут результат в два или три раза лучше, потому что у каждого нового игрока уже будет опыт перед официальным выходом на поле. Она будет в ярости, если упустит снитч из-за первокурсника. Что?       «Что?» относилось, видимо, к моему пристальному взгляду. Я не могла заставить себя смотреть в другую сторону. Во-первых, за последние две минуты Флинт сказал больше слов, чем за прошедшие две недели. Они с Вудом понимали друг друга с полуслова, поэтому очень мало говорили, когда мы все вместе пересекались за тем самым кошмарным столом в библиотеке.       Во-вторых, люди всегда притягивают взгляд, когда говорят о том, что любят. Они меняются и становятся намного живее. Флинт впервые на моей памяти не закупоривал свои эмоции и даже слегка улыбался. У них с Вудом, вероятно, из-за многолетней дружбы, была очень похожая мимика и манера речи в такие моменты. Разве что Вуд говорил громче и эмоциональней, а в речи Флинта то и дело проскальзывали ироничные нотки.       — Ничего, — сказала я и ойкнула, почувствовав, как голова Фарли опустилась мне на плечо. А оглянувшись, увидела, что она уснула. — Кажется, ты усыпил Фарли.       — Она уже спала, — хмыкнул Флинт, но стал говорить на порядок тише. — Первокурсников мучают кошмары из-за, — он помрачнел и уставился куда-то на противоположную сторону поля, — того, что не все выросли в подземельях с призраком, который любит выть и греметь цепями. Мы по очереди сидим в гостиной с теми, кто не может уснуть, но Гринграсс и Паркинсон бегают к ней каждую ночь. Им нельзя давать зелье, иначе они никогда не привыкнут.       — Это жестоко, — буркнула я, осторожно убирая волосы с лица Фарли. Они оказались очень гладкими на ощупь, и я разжимала пальцы почти с сожалением. Мне безумно нравилось трогать все приятное и иногда приходилось одергивать себя, чтобы не увлекаться.       — Это часть нашего воспитания, — пожал плечами Флинт, подав еще какой-то таинственный знак повернувшемуся к нему Тарксу. — Считается, что так мы избавляемся от выдуманных страхов и учимся мыслить трезво в любой ситуации. И шляпа не отправляет к нам тех, кто не справится.       Шляпе не помешало бы заиметь диплом по психологии, раз она такая умная. Если бы меня в одиннадцать лет из тепличных условий отправили жить в подземелье с воющим призраком, я бы умерла от ужаса уже в первую ночь.       Поэтому слизеринцы были такими эмоционально скованными? И поэтому так хорошо друг к другу относились?       И неужели психика волшебников из-за того, что они делали невероятное каждый день, была настолько гибкой?       Я наложила на Фарли легкие согревающие чары и осторожно укрыла сложенные на коленях руки полой своей мантии. Фарли не выглядела вымотанной до этого момента, и я даже не подозревала, что с первокурсниками могут быть такие проблемы. По сравнению с этим неуверенность Невилла и неумение Гермионы находить контакт с людьми были полевыми цветочками. А ведь оставались еще Рейвенкло и Хаффлпафф — у них могли быть свои истории, совершенно отличные от наших.       Я посмотрела на Гарри, который пока не доставлял особых проблем. Он сиял, и дело было не только в умении держаться на метле. Просто Гарри Поттер, не блиставший в учебе, живший с ненавидевшими его магглами, уставший от внимания, впервые делал то, что одновременно и отлично получалось, и очень нравилось. Из всех игроков он перетягивал взгляд на себя, и даже когда я старалась переключиться на игру в целом, чтобы понять ее прелесть, мое внимание все равно возвращалось к Гарри.       Спустя час, полтора, два часа на поле он выглядел все увереннее. Внимательно слушал все наставления от капитанов, следивших за игрой и время от времени бравших тайм-аут для краткого разбора полетов.       Я поймала себя на мысли, что, возможно, это был один из тех немногих случаев, когда Гарри мог позволить себе побыть простым ребенком, восторженным и счастливым.       Еще не знавшим, что его ждет долгий и сложный путь.

***

      — Кажется, я оставила перья с чернилами на чарах, — закусив губу, сказала Пенни, обреченно отставив в сторону рюкзак, в котором копалась больше десяти минут. — Ты не одолжишь мне?       — Конечно, — кивнула я, пододвинув к ней свой футляр с перьями и поставив чернильницу на середину парты, и мне стоило больших усилий не начать задавать вопросы.       У Пенни пропадали вещи. Они находились потом — в неожиданных местах, когда переставали быть актуальными. Как, например, учебник по трансфигурации (минус пять баллов за неготовность к уроку) и эссе по зельям (первый в жизни Пенни «тролль», минус десять баллов и отработка).       Пенни продолжала улыбаться. Но когда я, вспомнив историю Луны Лавгуд, обратилась к ней с прямым вопросом, она довольно резко ответила, что это дела факультета.       И продолжала садиться со мной под неодобрительными взглядами на всех совместных уроках.       Я понимала, что дело, скорее всего, в нашей дружбе, но не могла понять, почему. Все разговоры на эту тему пресекались.       Отработкой Пенни были табели, которые каждый месяц отправлялись с коротким письмом от декана родителям учеников. На собрании старост это обозначили «наказанием для отличников», потому что при переносе оценок требовались ответственность и внимательность. Я вызвалась помочь, потому что иначе Пенни просидела бы до глубокой ночи, и, пообещав не использовать магию, демонстративно отдала палочку Стивенсону. Я ничего не теряла — вечер четверга был самым свободным за всю неделю, и даже если мы засидимся, завтрашнее занятие по ЗОТИ я как-нибудь переживу.       — Возьму Гриффиндор и Слизерин, — бодро сказала я, придвигая к себе красный и зеленый журналы и ящички с письмами, стоявшие на них. — Хочу первой узнать, останется ли Вуд капитаном и есть ли у Флинта шансы очень расстроить профессора Снейпа.       Пенни слабо улыбнулась и тоже села за работу. Я не стала доставать ее болтовней и новыми вопросами. Будь она на пару лет старше и знай я ее хоть немного лучше, возможно, у меня получилось бы дожать ответы и подумать над проблемой вместе, но я плохо представляла, как вести себя с подростками в таком ранимом возрасте и в таких неприятных ситуациях.       В конце концов, я бы тоже никому не говорила, если бы меня травил собственный факультет. И не хотела бы, чтобы кто-то лез.       Правда, это не значило, что я собиралась оставить все как есть. Ведь можно было вычислить главных зачинщиков и взять у близнецов пару уроков пакостей. И, конечно же, взять их на дело с собой. Это был самый отчаянный вариант, но сейчас, глядя на расстроенное лицо Пенни, я склонялась к нему все больше.       Табель находился под запиской декана, поэтому я волей-неволей пробегала по ней глазами. Профессор МакГонагалл и профессор Снейп писали в очень схожей сухой манере и во многих местах использовали одни и те же фразы, из-за чего я не могла выкинуть из головы картину их субботних посиделок с огневиски и словесными перепалками.       Письма в ящичке Гриффиндора начинались с первогодок. Развернув то, которое предназначалось Петунии Дурсль, я нерешительно замерла. История Гарри была грустной даже в таких мелочах — его родственники скорее взбесятся новому письму с совой, чем заинтересуются, как учится их племянник. Я не уверена была даже, что это письмо будет вскрыто, перед тем как попасть в камин.       Гарри учился неплохо. Их с Роном оценки отличались примерно так же, как оценки Фреда и Джорджа, то есть практически никак, а профессор МакГонагалл не поскупилась на пару фраз о его успехах в квиддиче.       Время на выполнение задания растягивалось в том числе и из-за того, что нужно было ждать, пока высохнут чернила. Приходилось раскладывать письма по соседним партам, из-за чего я чувствовала себя как в типографии. Строгая обстановка кабинета трансфигурации, в котором мы сидели, только добавляла очки фантазии.       Мы пропустили ужин (как я потом пообещала своей внутренней Перси, в самый-самый последний раз), но я осознала это только тогда, когда Пенни робко пододвинула ко мне разломанную на несколько неровных частей плитку шоколада.       — Спасибо, — улыбнулась я, понимая, что еще ни разу не пробовала волшебные сладости. Дома в них не было необходимости, потому что Молли готовила дивные десерты по субботам и воскресеньям. А первый поход в Хогсмид был запланирован только после Хэллоуина.       Волшебный шоколад оказался поистине волшебным. Уже после первого кусочка я поняла, почему Фарли питала к нему свою милую слабость, которая в какой-то момент перестала быть тайной, и некоторые слизеринские первокурсники заваливали ее вкусняшками прямо за завтраком, когда распаковывали посылки от родителей. Возможно, кто-то специально проговорился, каким образом можно было благодарить ее за заботу.       Вуд сохранил за собой право быть капитаном («несмотря на свою занятость, проявляет неожиданное и похвальное рвение к учебе», без приписки, правда, что это стоит ему всего незанятого квиддичем времени), Флинт пока что сохранял честь факультета (я была готова проклясть его «лидерские качества» и «преданность одному делу», потому что в глазах рябило от буквы «У» и приходилось несколько раз все перепроверять, прежде чем заносить в табель), а на Фарли, судя по всему, лежала миссия сохранить веру в человечество («служит примером для подражания ученикам своего факультета» и не имеет ни одной оценки ниже «П»).       Свой табель я заполняла с некоторой опаской, подозревая, что оценки по зельям, которые я имела, были самыми худшими за все время учебы Перси. Среди них я могла гордиться только «В» за свою гигантскую работу (что в журнале, что на моем эссе она была выведена так коряво, будто у профессора Снейпа в этот момент скрутило желудок), но надеялась, что взгляд Молли до этой строчки просто не дойдет, а Артур порадуется сплошным «П» по маггловедению. В конце концов, им было за что зацепиться — «отлично справляется с обязанностями старосты» и «активно поддерживает связь с учениками других факультетов, подавая положительный пример остальным». Каких именно факультетов, декан упоминать не стала, но осознавать, что все мои отношения с другими людьми все это время находились на виду, было слегка неприятно.       — Спасибо, — серьезно сказала Пенни, упаковав в конверт последнее письмо за несколько минут до отбоя. — Мне кажется, я бы с ума сошла здесь одна.       — Ты мой друг, Пенни, — так же серьезно ответила я, отправляя перья и чернильницу в рюкзак. — Я не могу бросить тебя в сложной ситуации.       Я ожидала, что это заставит ее улыбнуться — как всегда, когда речь заходила о дружбе.       Но в тот момент Пенни заплакала. 1.12       Край чего-то острого ощутимо впивался в ладонь, но я игнорировала этот факт до тех пор, пока горячая рука не легла на мое плечо. Вуд обычно не был таким деликатным, с него бы сталось от души долбануть меня по спине, но в этот раз его лицо выглядело настолько обеспокоенным, что я почти сразу пришла в себя.       Что-то теплое коснулось моих пальцев с другой стороны, и, повернув голову, я машинально разжала их, позволяя Флинту аккуратно вынуть из них сломанное перо. Проследила за движениями палочки, отмечая, что цвет его магии был почти таким же темно-синим, как растекшиеся по столу чернила, исчезнувшие после нескольких заклинаний, и что ни одно из них он не произнес вслух.       Похоже, спустя почти полтора месяца учебы у меня появилась суперспособность засыпать с открытыми глазами.       — Все нормально, — я постаралась, чтобы голос звучал как можно бодрее, но получилось устало и жалко. — Я просто не выспалась.       Я не спала. Пенни плакала больше часа, а потом долго сидела молча, уткнувшись в мое плечо, и в итоге мы вышли из кабинета трансфигурации уже ближе к полуночи. За это время она не произнесла ни слова, сколько бы я ни спрашивала. Я ожидала подростковых драм, но не знала, что они прилетят ко мне с самой светлой и надежной стороны.       — Тебя не было за завтраком, — осторожно сказал Вуд. — И за обедом.       И за вчерашним ужином меня тоже не было, что очень многозначительно повисло в воздухе.       За ночь я успела написать три письма Молли, подумав, что у нее должно быть больше опыта в понимании подростков, но первые два получились слишком горькими. Третье было дежурным и слегка суховатым, в стиле Перси, и я отправила его, как только Аид вернулся с ночной охоты. Пролежала завтрак и сходила на ЗОТИ, похоже, только для того, чтобы забрать у Стивенсона свою палочку.       — Нужно было подумать, — пожала плечами я.       Я пришла в библиотеку не унывать, мне просто нужно было, чтобы меня не отвлекали. Проблемы следовало решать по мере возможностей. Всегда помогало переключиться с одной на другую, потому что иногда решения находились сами собой.       Передо мной лежал лист пергамента, поделенный на четыре неровных столбика. «Грейнджер», «Трансфигурация», «Непреложный Обет» и «Пенни». В первые три я вписала по нескольку пунктов, а в четвертом было только несколько клякс, потому что, не узнав ничего о причинах такого бойкота, я не могла что-то сделать.       — Они сумасшедшие, Уизли, — сказал Флинт, и я обнаружила, что они с Вудом беззастенчиво вторгались в мое личное пространство, поэтому быстро перевернула пергамент, впрочем, уже ни на что не надеясь. — И не оставят ее в покое, пока не добьются своего. Ты не сможешь защитить ее в их башне.       Это было неправильно — заставлять кого-то отказываться от друзей. Это бесило меня даже больше, чем то, что я до сих пор не знала, чем рейвенкловцам так не угодила именно наша дружба.       — Не смогу, — легко согласилась я. — Но ведь это же не значит, что нужно оставить все как есть. У нее хватило смелости стать первым другом для мерзкой зануды Перси Уизли, и теперь мерзкая зануда от нее не отстанет.       Повисла тишина, из-за которой я почувствовала себя беспомощной. Сдаваться было не в моих правилах, какой бы бесполезной ни стала моя жизнь к моменту попадания в это тело. Теперь вокруг меня происходила подростковая драма, но не могло быть стопроцентно безвыходных ситуаций.       — Я попробую что-нибудь узнать, — сказал Вуд, уже в своей привычной манере похлопав меня по плечу. При этом у него были все шансы опрокинуть меня вместе со стулом, но от этого даже как-то полегчало. — Скоро вернусь.       Я сняла очки и потерла уставшие глаза. Скорее всего, магия, разлитая в каждом кубическом сантиметре Хогвартса, делала мое видение мира намного ярче, но прямо сейчас это было довольно утомительно.       — Как много ты не помнишь, Уизли?       В Хогвартсе не было глупых детей. За месяц это из тезиса превратилось в аксиому. Я часто думала об этом, но забыла в самый неподходящий момент.       Я знала, что ни Вуд, ни Флинт не были идиотами, как бы сильно ни старались оставить последние мозги на поле. И знала, что эмоционально волшебники взрослеют гораздо быстрее обычных людей.       И зачастую довольно рано становятся наблюдательными засранцами.       — Это очень странный вопрос, — попыталась увильнуть я, понимая, что есть вероятность, что сейчас мне придется много лгать.       Но в итоге пришлось удивиться.       — Дай мне свои руки.       В худобе Перси было свое очарование, и я принимала ее как данность, понимая, что исправить ситуацию будет сложно. К тому же я почти все время ходила в мантии, поэтому мне не приходилось чувствовать разницу. А сейчас, когда рукава сползли вниз, я почувствовала себя сахарной, хрупкой. И это было малоприятное ощущение — для девушки, которая привыкла полагаться только на себя и свои силы и не планировала что-то менять.       — Все в порядке, Уизли, — сказал Флинт, бегло осмотрев мои запястья с двух сторон. Он был в целом довольно неулыбчивым и ироничным парнем, но я еще ни разу не видела его таким серьезным. — Действующие Обеты всегда видно, чтобы никто не мог солгать о них. Если не осталось следов, значит, он был снят. Или тот, кто у тебя его взял, уже мертв.       Или мертв тот, у кого его брали, но я не посчитала нужным это добавлять. Вместо этого спросила:       — Откуда ты знаешь?       Этого не было ни в одной книге, даже в той, что я брала в запретной секции. Я прочла много довольно неприятных подробностей, но нигде не было информации о том, какие следы от клятв остаются. А ведь могли бы и написать для общего развития и позаботиться о попаданцах, у которых нет возможности перенять знания с молоком матери.       — Мой отец — специалист по клятвам и проклятьям, — пожал плечами Флинт, позволяя мне высвободить руки. — Это скучно и сложно, но самые простые вещи он объяснял.       — «Скучно и сложно», — передразнила я, почувствовав, что на этом можно уйти от темы с моей памятью, — для человека, который колдует невербально?       — Это легче, чем каждый раз проговаривать формулы. И ты мне не ответила.       Я надела очки, пообещав себе, что дождусь Вуда с новостями и пойду спать. И буду спать до утра, а там все пусть само разруливается.       — Вы с Фарли что-то знаете, — заметила я, засунув руки в карманы мантии. До того момента, как они оказались в теплых ладонях Флинта, я и не осознавала, насколько заледенели пальцы. — Что-то, о чем я не знаю. И поэтому ты думаешь, что я чего-то не помню?       — Если бы помнила — держалась бы от нас подальше.       Это не звучало как угроза, с таким выражением люди обычно говорят что-то вроде «сегодня будет дождь», живя в Шотландии, где новостью было бы только «сегодня будет отличная погода».       Мы смотрели друг другу в глаза, но никто не собирался начинать говорить первым. Я была рада, что из меня не пытались вытрясти мою тайну, мне никогда не нравилось лгать, хотя в силу богатого опыта получалось весьма неплохо.       Вуд показался из-за стеллажей очень вовремя, избавив нас от необходимости продолжать разговор. Он не выглядел особо воодушевленным, но мрачным его тоже сложно было назвать.       — Таркс пообещал поговорить со своими, — сообщил он, плюхнувшись на стул. — Но сказал, что это не даст результата, пока вы общаетесь. Не знаю, что ты им сделала, но они очень тебя не любят.       — Я тоже не знаю, что я им сделала, — пробурчала я, взглянув на висящие над окном часы. Оставалось чуть больше часа до ужина, и, наверное, стоило хотя бы показаться своему факультету на глаза. — Но они могли бы издеваться надо мной, в конце концов.       — Это было бы очень глупо с их стороны. Они сумасшедшие, но не тупые.       Я уже вставала, чтобы вернуть взятые книги на полки, потому что все равно не смогла бы продолжать что-то делать, но эта фраза вернула меня на место.       — В каком смысле?       Я переводила взгляд с Вуда, который уже понял, что сказал что-то не то, на Флинта, который выглядел так, будто с ним не знаком, и судя по тому, что они очень красноречиво смотрели в разные стороны, они имели прямое отношение к тому, что со мной за это время ничего не случилось.       — Спасибо, очень мило с вашей стороны, — мне требовалось много усилий, чтобы голос звучал и вполовину не так ядовито, как хотелось бы, — но в следующий раз вам лучше будет спросить, хочу ли я справиться со всем сама.       Я все же ушла расставлять книги, чтобы никому не нагрубить, хотя прекрасно понимала, что в следующий раз меня тоже не спросят.       Но, вернув на полку пухлый том, в котором рассказывалась история магических клятв (сто литров воды на ложку полезной информации), я осознала две вещи: во-первых, сегодня практически сама собой решилась проблема с Обетом, и он мне ничем не грозил, а значит, в случае чего, я могла рассказать кому-то о деле Перси.       А во-вторых, кажется, я была бы не против плотного ужина.

***

      В понедельник утром пришло осознание, что до Хэллоуина осталось три с половиной недели, а у меня до сих пор не было плана. Соваться к троллю было бы самоубийством, а значит, нужно было сделать так, чтобы Гермиона к нему тоже не попала.       Или хотя бы уходила плакать в другие туалеты, а лучше — в свою комнату в гриффиндорской башне.       Ее отношения со всеми были никакими. Никто не проявлял к ней враждебности, все предпочитали не замечать, только Лаванда упрямо пыталась взять над ней опеку, игнорируя ледяные стены. Мне нравилась Лаванда, она была идеальным источником сведений и всегда охотно ими делилась без цели подлизаться или побыть в фаворе. Обо всем, что происходило внутри их курса, я узнавала от нее, когда они с Парвати подсаживались ко мне в гостиной с просьбой выучить с ними какое-нибудь простенькое косметическое заклинание или обсудить базовые уходовые зелья, которые не навредили бы одиннадцатилетним девочкам. Заклинания были полезными, особенно когда не хотелось светить синяками под глазами, а болтовня оказывалась практически бесценной, поэтому один вечер в неделю я жертвовала без сожалений и мечтала найти еще кого-нибудь со второго курса. Третий курс благодаря близнецам был все время на виду, к тому же их было всего шестеро, и в силу малочисленности они вели себя довольно осторожно и не попадались на нарушениях. Ответственность за четвертый курс мы со Стивенсоном в случае чего договорились делить пополам, но выходило так, что он сам за ними присматривал, потому что они почти слились с компанией старшекурсников. Мой напарник был амбициозным золотцем, и мы с ним здорово упрощали друг другу жизнь.       Трансфигурация предметов мне по-прежнему давалась очень плохо, даже после рекомендаций Билла, и я подозревала, что во втором семестре потеряю на чем-то новом столько же баллов, сколько в этом заработаю на заклятии исчезновения. А потом завалю СОВ и поставлю крест на продвинутом курсе. Отличный план, Перси будет мной гордиться.       — Доброе утро, Фарли, — сказала я, когда на парте рядом со мной появился знакомый черный рюкзак. Я рано проснулась, поэтому пришла на завтрак одной из первых, а потом самой первой зашла в аудиторию истории магии.       — Доброе утро, Уизли, — невозмутимо отозвалась Фарли, и я закусила губу, чтобы не улыбнуться внезапным новшествам. Думаю, это можно считать новой ступенью в отношениях.       Аудитория начала заполняться людьми, но Пенни, которая обычно тоже приходила рано, все не было. Мое дивное настроение, которое было со мной с момента пробуждения, портилось с каждой минутой и наконец рухнуло окончательно.       Это случилось одновременно с ударом колокола, когда Пенни стремительно прошла мимо, даже не посмотрев в мою сторону, и села в одиночестве, но ближе к своим. Мы не виделись за выходные, не пересеклись даже в библиотеке, и я не знала, что могло случиться.       — Ты сделаешь только хуже, — неожиданно сказала Фарли, удержав меня за руку, когда я уже планировала встать и пересесть к Пенни. — Оставь ее.       — Я не могу сделать лучше, пока не узнаю, что происходит, — возразила я, но, посмотрев на ссутуленные плечи Пенни, сдалась. Это было горько и грустно, хотя я была уверена, что вся боль, связанная с друзьями, осталась в прошлой жизни.       Сердце Перси любило Пенни. А для меня было важно сохранить эту дружбу.       — Профессор Бинс! — неожиданно громко сказала Фарли, и от этого вздрогнули даже те, кто уже принялся досыпать. Как оказалось, этого было достаточно, чтобы отвлечь от лекции даже самого занудного призрака в мире. — Я плохо себя чувствую. Может Уизли проводить меня в больничное крыло?       Под бормотание вроде «да-да, Фригзби, идите» я позволила вытащить себя из аудитории и затащить в один из учебных классов для тех, кто не мог заниматься в гостиной. Сейчас здесь никого не было.       Я села за один из столов, и Фарли опустилась напротив, достав из кармана плитку шоколада и положив ее передо мной со словами:       — Ешь.       Ее голос был тихим и спокойным, но возражать почему-то не хотелось. И тем более было бы глупо отказываться от шоколада.       — У каждого факультета свои правила и порядки. Ты должна понимать, что не можешь просто влезть и изменить их. Шляпа отправляет на Рейвенкло тех, кто не способен любить кого-то, кроме своей тяги к знаниям, и кто сможет выжить в таких условиях. Клируотер сможет, если перестанет мозолить всем глаза дружбой с тобой.       — Я не собираюсь становиться Темным Лордом и устраивать геноцид рейвенкловцев, — мрачно сказала я и под строгим взглядом Фарли отправила в рот первый кусок шоколада. Кажется, она накормила меня, чтобы я ее не перебивала. Так вот как становятся Идеальными Старостами. Нужно будет взять на заметку.       — Они сумасшедшие, Уизли.       Это я уже слышала, но слово «сумасшедший» в исполнении Фарли звучало гораздо забавнее.       — Достаточно сумасшедшие, чтобы ненавидеть кого-то, кто учится лучше, чем они.       Я едва не поперхнулась. Книжный Перси отлично учился и встречался с Пенни, был никаким старостой, но все же прожил свою долгую и относительно счастливую жизнь. Моя Перси и правда могла учиться лучше всех на курсе, но эта суперспособность ушла вместе с ней, а пальма первенства в конце года перейдет к Фарли. Прилагалась ли к этой пальме особенная ненависть со стороны рейвенкловцев, или для этого нужно быть самой рыжей?       — Но они бы переварили даже то, что ты стала старостой, если бы не твоя выходка на зельях. Ты знала, что профессор Снейп берет только один выпускной проект на седьмом курсе?       Я мотнула головой, потому что мой рот был занят шоколадом. И к тому же мне не хотелось перебивать Фарли, потому что я и не подозревала, что она умеет так много говорить.       — Его рекомендации очень многого стоят, — продолжила Фарли, и на пару мгновений мне показалось, что ее лицо сделалось уставшим и печальным. Сколько времени она тратила по утрам, чтобы выглядеть безупречно, и что прятала под косметическими чарами? Сколь многих трудов стоили ее оценки? — И очень многие стараются привлечь его внимание заранее, чтобы увеличить свои шансы. Это один из самых легких способов сделать себе имя, если хочешь заниматься исследованиями, потому что все знают, что он, мягко говоря, не предвзят в таких вопросах и не будет поручаться за кого попало. Он дает большие исследования ученикам, которых отмечает, но обычно это происходит на шестом курсе. В твоем случае, я думаю, это было наказанием, но многие считают иначе. Если у тебя получится стать старостой школы и взять проект по зельям, то ты займешь сразу два места, которые могли бы стать неплохим пропуском в хорошее будущее. Поэтому они ненавидят тебя, Уизли. И они не дадут тебе дружить с Клируотер, потому что будут считать, что она во всем тебе помогает.       Она замолчала, и я придвинула к ней шоколадку, в которой осталось чуть больше половины. Мне нужно было немного времени, чтобы переварить все это и подумать о том, что я раньше видела только в фильмах. Хогвартс — исследовательская площадка с бешеным конкурсом во взрослую жизнь. Я не планировала конкурировать с чокнутыми исследователями, готовыми загрызть любого, кто встанет у них на пути. Но и Пенни терять тоже не планировала, особенно после удачной формулировки «мозолить глаза своей дружбой».       Потому что в таком огромном замке, находившемся в волшебном мире, будучи старостой, знающей расписание всех ночных патрулирований, можно было и не мозолить.       — Я надеюсь, когда-нибудь ты расскажешь мне, почему помогаешь, — задумчиво сказала я, подперев голову рукой. — Когда захочешь, конечно. Но сейчас — спасибо. Ты помогла мне понять много дурацких вещей.       — Клируотер будет спокойнее без тебя, — твердо сказала Фарли. Я отметила, что при этом она избегала даже малейшей возможности посмотреть мне в глаза. Я решила ничего не спрашивать о том, что они с Флинтом знают, пока не пороюсь в выручай-комнате — вполне возможно, что и не придется.       Но все же надеялась, что ими двигало не чувство вины.       — Будет, — кивнула я. — Но я хочу, чтобы ты стала моим другом со временем. И за это время тебе стоит смириться с тем, что я не отказываюсь от друзей. Особенно если кто-то пытается меня заставить.       Мы доели шоколад в абсолютном молчании.       А с последним кусочком у меня появился план.