Poor poor Persephone

1.1       Мне кажется, каждый среднестатистический неудачник, бесцельно проживающий день за днем, в глубине души ждет этого момента — когда он откроет глаза и увидит над собой незнакомый потолок, а потом выяснит, что оказался в другом мире, чтобы стать крутым, всех спасти и прожить свою жизнь на порядок лучше.       Так вот, незнакомый потолок — одна штука. Другой мир, судя по тому, что, проснувшись, я инстинктивно вытащила из-под подушки волшебную палочку — одна штука. Во всем остальном — полный провал.       — Перси, милая, — раздалось за дверью. — Все хорошо? Позавтракаешь с нами?       В этом волшебном мире (столько разных чудес) я — Перси Уизли, и я — «милая». Потому что я — девочка.       — Все хорошо, — прочистив горло, ответила я и, поколебавшись, добавила. — Мама. Я читаю. Спущусь к обеду.       Называть кого-то мамой непривычно, потому что до этого у меня уже десять лет как не было такой возможности.       Пропустив завтрак, выиграла себе три-четыре часа на то, чтобы немного освоиться. Как бы только не потратить их на гляделки с зеркалом. Мне повезло прийти из того времени, где можно с легкостью наплевать на общепринятые стандарты и общественное мнение и не отвоевывать свое право считать, что некрасивых людей не существует. Убрав снобское выражение с лица Перси Уизли (я побоялась, что оно вросло намертво) и растянув губы в улыбке, я обнаружила, что она была просто очаровательной. Худая и высокая, со скромными объемами, с россыпью веснушек на лице и с гривой непослушных, но очень мягких медно-рыжих кудряшек (когда я проснулась, они были собраны в кошмарную косу, делавшую ее лоб еще выше), она даже близко не была похожа на того, кого можно было бы назвать Перси Уизли в моем понимании. Но, конечно, ей — то есть теперь уже мне — далеко до тех красоток, на которых обращали внимание в то время. Ложка дегтя — массивные и просто отвратительные очки в роговой оправе, совершенно непохожие на те, которые снова вошли в моду в моем мире. У Перси плохое зрение, и без очков на первых порах мне не обойтись.       Но это не самая большая моя проблема.       Самая большая проблема — это предсмертная записка, лежащая на столе рядом с флаконом из-под зелья и мешочком с деньгами. Я наткнулась на нее почти сразу, после того как проснулась с жуткой головной болью, и прошло не меньше десяти минут, прежде чем пришло понимание, что письмо написано на английском. Строчки воспринимались плохо, потому что болтать на нем я могла без умолку, а читать давно не приходилось. Кроме того, читать письмо, написанное пером по пергаменту, не приходилось вообще.       «Дорогая мама!»       Было очень странно, что Перси обращалась только к маме и ни разу не упомянула в письме отца. Отец был — он сиял теплой улыбкой на семейной колдографии в рамке, стоявшей на столе.       Но в письме была только мама. Даже не родители — мама.       «Рассчитываю на твое понимание. Я накопила достаточно денег, чтобы тебе не пришлось беспокоиться о том, как оплатить похороны. Надеюсь, тебе хватит такта не приглашать много гостей».       От этой строчки волосы (которые и так торчат во все стороны) встали дыбом и в первый, и во второй, и в третий раз. Первые минуты я жалела о том, что мне не досталась память Перси, без которой придется очень нелегко, а потом подумала, что вместе с памятью мне могла перейти ее депрессия, и даже немного порадовалась. Проблемы следовало решать на трезвую непредвзятую голову.       «Сообщаю, что тебе больше не придется волноваться обо мне. Я не подхожу нашей семье и тому времени, в которое родилась. Надеюсь, Джинни будет радовать тебя больше, чем я».       Перси не больше пятнадцати, и это вполне стандартные мысли для подростков — они возникали у каждого, кто сталкивался с трудностями и с непониманием в семье или среди сверстников. Я решала такие проблемы сама, зарывшись в книги или игры, но вряд ли у Перси был такой широкий простор для эскапизма. После отъезда Чарли она осталась старшей, и это могло значительно сократить внимание родителей.       Внимание мамы.       «Я не виню тебя за то, что ты отдаешь Джинни всю свою любовь. Она чудесная девочка».       Это, наверное, единственная не ядовитая фраза во всем письме. На имени Джинни у Перси оба раза дрогнула рука — оно выбивалось из безукоризненно ровных строчек.       Я не знала, что произошло, и что заставило Перси чувствовать себя нелюбимой. Но в «Перси, милая» в исполнении Молли было очень много тепла и беспокойства. Равнодушные люди не могут говорить с такими интонациями, даже если очень сильно постараются. А Молли, надеюсь, такая же прямолинейная, как и в каноне.       «Я ухожу, потому что не чувствую себя счастливой. Это не твоя вина».       В исполнении подростков «это не твоя вина» обычно значит что-то диаметрально противоположное. Я почти уверена, что Перси чувствовала смутное удовлетворение, когда писала это. Возможно, это был первый в ее жизни подростковый бунт, жуткий и фатальный.       «Сожги мои вещи. Не хочу, чтобы ты меня вспоминала.       Персефона».       Дочитав письмо в третий раз, я вынесла для себя две вещи. Во-первых, у меня теперь просто кошмарное имя. Но не то чтобы прежнее нравилось мне больше. Во-вторых, нужно сделать все возможное, чтобы Молли никогда не прочла это письмо. Возможно, она и не успевала уделять всем семерым детям одинаковое внимание, но, не разобравшись, я не могу ее ни в чем обвинять.       И письмо, и флакончик из-под яда я бросила в школьный сундук, который нашла под кроватью — оставлять их в комнате было чревато, а сжигать пока не хотелось. Волшебная палочка меня слушалась, по крайней мере, она была приятно теплой, и от простого взмаха ничего вокруг не разлетелось. Колдовать не рискнула, даже простенькие заклинания, потому что еще не знала, чем это могло обернуться.       Над столом висели четыре старенькие книжные полки, одну из которых занимали подшитые конспекты за четыре курса, между которыми, как оказалось, были мастерски спрятаны дневники. Если бы не записка, я бы начала подозревать, что Перси готовилась к подселенцу в свое тело. Она делала записи каждый день, скрупулезно описывая все, что происходило, и ее природное занудство только сыграло мне на руку. Только последние записи были не очень информативными — близнецы неудачно пошутили (опять), поругалась с мамой (по-видимому, очень серьезно, потому что не захотела писать подробнее), не планирую есть вместе со всеми до конца лета, отец работает сверхурочно, потому что в этом году Рон поступает в Хогвартс, и нужны деньги, чтобы собрать его в школу.       Мой взгляд в очередной раз зацепился за мешочек с деньгами. Он был старым, потрепанным, но очень увесистым. Пролистав последний дневник до месяцев в школе, я внутренне похолодела — каждый день Перси отмечала, за кого сделала домашние задания и сколько за это получила. Она придумала анонимную систему с выполнением домашних заданий два года назад, на втором курсе, когда в голову пришла идея начать копить на свои похороны. К ней обращались не только однокурсники, но и ленивые богатенькие дурачки с младших курсов.       Кроме того, в прошлом году Перси писала некоторые эссе для пятых, шестых и седьмых курсов, чтобы поддержать легенду о том, что аттракцион невиданной щедрости выпускается и закрывается. А значит, она была уверена, что в школу больше не вернется.       Что ж, это и к лучшему, вряд ли моих знаний хватит, чтобы продолжать ее дело.       Вздохнув, я развязала шнурок и высыпала монеты на стол, чтобы разложить их аккуратными столбиками и сосчитать. Обычно попаданцы — люди, у которых есть какие-то специфичные знания, интересный образ мышления или стальные яйца. У меня есть только три года работы официанткой и еще три — в колл-центре. Единственный полезный навык, который я из них вынесла — это способность найти сходу два-три возможных варианта решения любой проблемы. И сейчас я рассматривала ситуацию как очередной кейс, обращение пользователя, сложный косяк на сайте, с которым следовало разобраться, поэтому мои эмоции и моя внутренняя белка-истеричка были отставлены в сторону. В мешочке оказалось сто девяносто два галеона, двадцать три сикля и восемь кнатов. Это достаточно серьезные деньги для школьницы из бедной семьи, возможно, она посвящала работе все свободное время. Хотя некому было за нее беспокоиться: судя по дневникам, у Перси не было друзей.       Но о каких-то своих переживаниях она тоже не писала, по большей части сухо и четко излагала факты. Иногда, правда, позволяла себе ядовитые ремарки, которых с возрастом становилось все больше. У нее не было других дневников, я просмотрела все конспекты и залезла во все ящики стола, чтобы убедиться в этом. Все, что мне удалось понять — это то, что ей было очень одиноко.       Настолько, что она методично зарабатывала деньги, чтобы купить яд и, покончив с собой, не создать родителям еще больше финансовых проблем. Это было так грустно, что, отвлекаясь от попытки разложить все по полочкам, я чувствовала себя так, будто вот-вот расплачусь. Волшебный мир, мир магии, в котором все становится намного проще. В котором люди умирают от болезней намного реже. В котором дети попадают в сказочный замок.       Этот волшебный мир не смог уберечь одну маленькую девочку от глубокого, разрушительного одиночества.       Конечно, она могла накрутить себя самостоятельно, раздуть из мухи слона, не идти на контакт со взрослыми. Скорее всего, ее резкий, занудный и отвратительный характер послужил причиной тому, что с ней никто не хотел общаться. Возможно, люди, общавшиеся с ее талантливыми старшими братьями, завысили планку до такой степени, что она испугалась и с головой ушла в учебу, лишь бы соответствовать.       Это было грустно, особенно с учетом того, что соответствовать теперь придется мне.       Большие круглые часы на стене застучали, привлекая к себе внимание. В первый раз они здорово напугали меня, но потом все стало ясно. На них не было стрелок, только несколько отметок: «Время завтракать, Перси», «Не забудь пообедать, Перси», «Перси, спускайся на ужин», «Перси, заканчивай читать и ложись спать», и последняя — «А теперь точно ложись спать. Спокойной ночи, Перси». Часы были сделаны с любовью и чуть-чуть выбивались из строгой обстановки в комнате. Вместе с колдографией они добавляли капельку волшебства и уюта.       Сейчас часы показывали, что время обедать. Я закрыла дневник — последняя короткая запись была сделана тридцатого июля девяносто первого года, значит, сегодня тридцать первое. До школы еще месяц. За это время нужно будет ухитриться и проглотить программу первых четырех курсов, чтобы избежать картины «Перси Уизли очень изменилась за лето — конкретно так отупела».       Я спускалась на обед с надеждой, что какая-то часть памяти все еще цела, и мне не придется зазубривать предметы, чтобы хоть немного в них разбираться. Нора была очень уютной и чистой, и не выглядела как хламовник. Мебель в гостиной, хоть и разномастная, была расставлена таким образом, что отдельные композиции выглядели гармонично. Возможно, если кто-то и обнес свалку, то использовал найденное с умом.       И, зайдя на кухню, я поняла, кто.       На первый взгляд Молли Уизли, мать семерых детей, которые могли разнести все почище трех драконов, выглядела как обычная домохозяйка. На ней было простое домашнее платье, темно-коричневое, прибавляющее ей пару-тройку лет, а из пучка на затылке, в который были небрежно собраны рыжие волосы, выбивалось несколько прядок. Но вместе с этим у нее была идеально чистая кожа и ухоженные руки, а спина держалась безукоризненно прямо. Она не создавала впечатления тихой и кроткой хранительницы очага, но и на базарную бабу, какой представлялась раньше, тоже не была похожа. Сложно быть худышкой после шести родов, даже, судя по всему, в мире магии, но вместе с этим язык не повернулся бы назвать ее толстой.       Нет, даже если Молли Прюэтт сбежала из дома в семнадцать, чтобы построить свой рай в шалаше, воспитание и манеры, которые вбивались в нее все детство, ее не оставили.       И прямо сейчас мне казалось, что со временем перестанет быть трудно называть ее мамой. Потому что Молли Уизли — идеальный собирательный образ Мамы.       И если она даже сейчас так красива, то не удивилась бы, если бы Артур Уизли ее попросту украл, а после развил стокгольмский синдром — залог «долго и счастливо» большинства российских семей.       — О…       — …только не говорите мне…       — …что сама герцогиня…       — …оказала нам честь.       Засмотревшись на Молли, я упустила из вида тот факт, что остальные, за исключением отца, уже собрались за массивным столом из светлого дерева. Близнецы бросились в глаза сразу — два одинаковых элемента, выбравших единственную пару одинаковых стульев, одинаково державшие приборы. Даже пятна от соуса на щеках были совершенно идентичными. Магия, не иначе, можно даже не думать о том, чтобы пытаться их различить. Они могли быть разными, там, внутри, у них могли отличаться вкусы и мнения, но сейчас они получали ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что никто не смог бы сходу ответить, где Фред, а где Джордж.       Джинни, сидевшая слева от них, была маленькой копией матери и по совместительству самым красивым ребенком, которого я вообще видела в жизни. Она уныло перебирала ложкой суп в тарелке, но все же робко улыбнулась мне, когда я села напротив, и я улыбнулась в ответ раньше, чем успела подумать, будет ли это в духе Перси.       Не было — но Джинни, проигнорировав удивленное цоканье близнецов, подмигнула мне и уткнулась в тарелку. Маленькая кокетка. Скорее всего, между сестрами была особая связь, и Джинни была маленькой принцессой не только для своих старших рыцарей.       Рон сидел справа от меня и доедал свою порцию, бросая голодные взгляды на пирог с почками. Вопреки моим худшим опасениям, ел он, может, и не предельно аккуратно, но точно не как маленький поросенок. А еще — генетическая лотерея, несмотря на шикарные исходные данные, не стала напрягаться на нас с Чарли, после того как поработала над Биллом, но всем младшим достался едва ли не лучший набор внешности из возможных.       — Письмо из Хогвартса, милая, — сказала Молли, положив передо мной конверт. — Пришло за завтраком.       — Спасибо, мама, — выдавила я, когда вслед за письмом на столе появилась еще одна тарелка с супом. Есть хотелось очень, потому что Перси, судя по тому, как висело на мне домашнее платье, устроила демонстративную голодовку, но письмо было гораздо важнее.       Изумрудные чернила показывали, что мне только что воздалось за неудачное попадание.       «Мисс П. Уизли,       Комната на втором этаже,       Нора,       Оттери-Сент-Кэчпоул»       Можно выбросить девушку из поттер-фандома, но поттериану из девушки не выбить никогда. Я могла сколько угодно шутить про письмо из Хогвартса, но прямо сейчас испытала такой трепет, что невольно затряслись руки. Во взрослом мире положено считать, что ждать чуда, когда тебе двадцать пять — бессмысленно и бесполезно.       Для меня же ожидание чуда было единственным осмысленным и полезным. И теперь я держала его в тонких руках Перси Уизли.       Письмо казалось объемным и, вскрыв его, я поняла, почему. Когда вытащила письмо, на стол упал маленький значок с буквой «С».       Черт возьми. Только не это.       — Вау…       — …сестрица Персефона…       — …Хогвартс назначил тебя…       — …соплохвостом факультета Гриффиндор?       Это была дурацкая шутка, не смешная, но и не обидная. Однако после нее стало неуютно тихо, и пять пар глаз уткнулись в значок с одинаково удивленным выражением. Да, Перси блистала в учебе, но вряд ли у нее были лидерские качества, необходимые для того, чтобы держать факультет в узде. Что с этим делать, я не имела никакого понятия, потому что у меня таких качеств тоже не было. Серый кардинал и капельку манипулятор — это про меня, без этого в общепите не выжить, но за последние три года люди надоели мне настолько, что я общалась с ними только по существу. Кроме того, тонким чертам лица Перси не пойдут милашества, с помощью которых мне приходилось раньше добиваться своего. Придется что-нибудь придумывать.       — О, милая, это чудесно! — слишком, слишком запоздало воскликнула Молли: напряженная тишина успела породить неприятные чувства, и никакая искренняя радость не смогла бы их перебить. Мне стало немного обидно за Перси, успехи которой вызывают у семьи в первую очередь недоумение. Этому есть, конечно, рациональное объяснение, но я в этом теле, а не в другом, и мне полагается быть немного субъективной. У меня из всех живых родственников столько не наберется, сколько сидит сейчас за столом, но у нас было принято поддерживать друг друга при любом раскладе.       Мне предстоит много работы: нужно будет не только устроить себе экстренное погружение в магию, но и наладить отношения с семьей, потому что уже поздно переставать быть изгоем в школе, но не хочется оставаться изгоем еще и дома. Кто знает, вдруг маги действительно живут больше ста лет.       — Старостам полагается подарок, — воодушевленно продолжила Молли, стараясь игнорировать гнетущую атмосферу. — Что ты хочешь? Может быть, сову?       Судя по тому, как напрягся рядом Рон, новая сова была бы непосильной тратой, и мой каприз мог отправить его в школу в обносках.       — Нет, мама, — решительно мотнула головой я. У Перси нет друзей, зачем ей сова? Они есть и в Хогвартсе, и в Хогсмиде.       Рон не расслаблялся, и теперь напряглись уже близнецы. Похоже, Перси устроила действительно серьезный скандал, и теперь они не ждали от нее ничего хорошего.       Может быть, она сделала это специально? Чтобы всем было… Легче?       — Я буду рада получить новые очки, — продолжила я, понимая, что отказ от подарка вообще может проделать еще одну трещину в отношениях. — Если это не очень дорого.       — Конечно, милая, — отозвалась Молли и грозно посмотрела на одного из близнецов, который, судя по всему, хотел вставить комментарий. — Ты не будешь против, если в этот раз их буду выбирать я?       Она сделала такой выразительный акцент на словах «этот раз», что у меня зародилось нехорошее подозрение, что этот страх, через который я сейчас смотрела на мир, выбирала сама Перси.       — Конечно, мама, — кивнула я, вспомнив обстановку гостиной. — Я доверяю твоему вкусу.       Я еще раз скользнула взглядом по новообретенным братьям и сестре. Даже домашняя одежда у них была чистой и аккуратной, она была подобрана по размеру и не выглядела так, будто вот-вот развалится. Ни в доме, ни в одежде не было демонстрации нищеты, скорее наоборот. Мы бедные, но мы не позволим другим помнить об этом каждую секунду.       Я вздохнула. С каждой минутой эта семья нравилась мне все больше. 1.2       Перси не была талантлива. По крайней мере, она сама так считала. Биллу без труда давалось все, за что он брался, и родители гордились им. Он получил потрясающую работу и вместе с этим — возможность помогать семье деньгами. Пятого августа я получила от него два галеона вместе с длинным письмом, над которым чуть не расплакалась от благодарности: старший брат писал о книгах, в которых можно найти полезные заклинания для старосты. В первую очередь он порекомендовал мне выучить сигнальные чары, с помощью которых можно будет ловить нарушителей на выходе из башни и беречь факультет от потери баллов. Потом рассказал пару старых школьных историй, видимо, посчитав меня достаточно взрослой для них. А в конце добавил, что я могу писать ему в любой момент, если будет трудно. А если будет очень трудно — он попробует приехать домой на пару дней в рождественские каникулы, и мы сможем обсудить все лично.       Чарли играл в квиддич и потрясающе управлялся со всякими фантастическими тварями. Это было далеко от понимания Перси, потому что Билл был ее идеалом, но увлечения Чарли она очень уважала. В нижнем ящике ее стола я нашла отличные рисунки драконов, порядком пожелтевшие от времени, и повесила их на стену вокруг часов, благодаря чему комната стала выглядеть живее. Чарли тоже прислал письмо, скорее даже короткую записку с поздравлениями, спешно накорябанную на заляпанном сажей пергаменте. Я написала оба ответа в тот же день и теперь жду, когда мы поедем за покупками к школе, чтобы отправить их. Не уверена, что Стрелка справится.       На фоне обоих братьев Перси казалась себе… Тусклой. Обычной. Первые годы учебы она провела полностью в тени Билла, а потом была «младшей сестрой капитана квиддичной команды». Ей не давались заклинания, даже самые простые, и весь первый курс она посвятила тому, чтобы отработать их, довести до автоматизма, а потом это вошло в привычку. Как и упорный труд.       И благодаря этой привычке у меня появилась надежда. Потому что пусть у меня и не было памяти самой Перси, зато осталась память ее тела. Идеальные движения палочкой получались сами собой, потому что рука помнила каждое заклинание. Писать пером по пергаменту тоже оказалось не так сложно, потому что тело как будто делало все само, и голова едва за ним успевала. С теорией было намного сложнее, но здесь хотя бы пригодилась рабочая привычка поглощать и усваивать гигантские объемы информации за короткие сроки. Конспекты за первый курс я проглотила меньше чем за неделю, потому что первокурсникам не давали ничего сложного даже с точки зрения неподготовленного человека. Второй курс я начала после небольшого перерыва, устроив себе выходной в тот день, когда мне подарили очки. А потом я сидела и смотрела, как Артур Уизли — на первый взгляд неказистый откормленный подкаблучник — творит над ними чудеса. Когда он брал в руки волшебную палочку, то автоматически становился моложе лет на десять. До этого момента я не знала, как относиться к нему, потому что фотографию у себя на столе видела намного чаще. Артур приходил поздно вечером и уходил рано утром. Мы с Джинни дождались его только один раз, когда увлеклись волшебными шахматами. Ей из чувства упрямства хотелось хоть раз обыграть Рона, мне просто было интересно, как это работает. Игроки из нас обеих были неважными, поэтому мы больше веселились и ставили рекорды вроде «самое абсурдное поражение двадцатого века», поэтому не заметили, как прошло время. Тогда Артур выглядел усталым и выжатым и улыбался так натянуто, что его становилось жаль. Но в другой день, накладывая на мои очки различные чары и закрепляя их рунами для долговременного эффекта, он вызывал только восхищение.       Это был мир магии, черт возьми. И Артур Уизли был первым волшебником, показавшим мне, насколько эта магия потрясает воображение. Новые очки шли лицу Перси намного больше. Оправа была гораздо тоньше и не делала ее похожей на древнюю библиотекаршу из провинциальной библиотеки. Это прибавило очков тридцать к общей симпатичности, что в очередной раз доказывало: некрасивых людей не существует. Существует только неправильно подобранный имидж.       Правда, даже правильно подобранный имидж не поможет мне сдать все СОВы на «превосходно». А я просто обязана это сделать — не столько для того, чтобы потешить самолюбие и порадовать родителей, сколько для того, чтобы почтить память Перси. Она ведь даже не догадывалась, что ее тело займет глупенькая маггла, но тем не менее сделала все возможное, чтобы эта маггла не утонула в каком-нибудь волшебном болоте.       Второй курс дался тяжелее, но вместе с этим — намного веселее, потому что в одну из ночей, по пути в уборную, я не смогла побороть любопытство и, заглянув в приоткрытую дверь в комнату близнецов, увидела, как один из них колдует над котлом. Значит, мне ничего не будет, если я начну отрабатывать заклинания вместе с теорией.       И они, черт возьми, получались. Сначала слабо и неуверенно, потому что глубоко внутри мне было страшно, и я не хотела оказаться под копытами у буйвола, а потом уверенность пришла сама собой, и тело, знавшее наизусть каждое движение, не подводило. В каждом конспекте у Перси было две-три страницы заклинаний и описаний к ним, которые подходили ей по уровню, но не изучались в программе. Возможно, она советовалась с профессорами и брала дополнительную литературу.       И тем не менее успевала проходить программу далеко вперед, чтобы делать домашние задания для старших курсов.       Нет, Перси Уизли зря считала себя обычной и серой девочкой. И карьера в министерстве — далеко не предел ее возможностей. Я не верю, что она была настолько узколобой, чтобы не понимать этого.       А значит, случилось что-то еще. Что-то, что осталось между строк.       Я изучала ее дневники, когда выдавалась свободная минутка, но единственное, что показалось мне подозрительным — это инициалы «П.К.» в некоторых записях.       «Сегодня мы с П.К. работали в паре на гербологии» или «Проект П.К. по чарам получил высший балл. Это было красиво». Я не знала, кто такой «П.К.», не знала даже, парень это или девушка, потому что в записях не было ничего, указывающего на пол. Но Перси писала про этого человека чаще всего, возможно, она была влюблена. Всех остальных учеников и профессоров она называла по именам. Была даже пара записей вроде «Вуда снова вышибли на десятой минуте игры. Как он собирается сдавать СОВ в следующем году, если оставит все свои мозги на поле?», из чего я заключила, что Перси нравился квиддич, и она с удовольствием ходила на каждый матч.       Раскладывать ее 50 оттенков сухости и невозмутимости на эмоциональные составляющие было тяжело, но со временем у меня начало получаться. Правда, я все еще не знала, как вести себя в школе, и откладывала мысли об этом на потом. Дни таяли один за другим, и в середине августа мы наконец собрались на Косую Аллею.

***

      Утро выдалось хмурым, отчасти потому что Рон узнал, что поедет в Хогвартс со старой палочкой Чарли. У него не хватило смелости сказать матери, которая уже расписала, куда можно пустить сэкономленные деньги, что палочка никак на него не отреагировала.       В конце концов его лень в учебе можно было объяснить угасшей верой в чудеса: ведь и первый, и второй курс палочка его не слушалась, а на третьем эти неудачи уже плотно укоренились глубоко внутри.       Этот поход на Косую Аллею был испорчен и для него, и для меня, потому что дурацкая эмпатия, преследовавшая меня всю прошлую жизнь, в этой никуда не делась. Подумав, я взяла из похоронной заначки двадцать галеонов. Частично хотела попробовать оплатить наши покупки, потому что Молли, которой на людях приходилось уделять близнецам повышенное внимание, становилась немного рассеянной в остальных случаях. А еще — все-таки купить Рональду волшебную палочку и дать ему шанс показать себя и стать не только лучшим другом знаменитости. Рон мне нравился так же, как нравилась принцесса Джинни и неугомонные близнецы, которых я называла братец Фордж и братец Фордж, что их устраивало. Возможно, это тело помнило не только движения палочкой, но и какие-то эмоции, потому что я чувствовала что-то похожее на любовь и тепло. И к тем, кто был рядом, и к тем, с кем была знакома только по письмам на бумаге. Перси хранила письма от братьев в верхнем ящике стола, под рукой, а значит, часто перечитывала их. И они писали не всей семье, а ей, возможно, отдельно. Я хотела бы прочитать ее ответы, чтобы понять ее больше, потому что вряд ли они были такими же безжизненными, как записи в дневниках.       Перси любила свою семью. Поэтому я считала справедливым тратить оставленные ею деньги на тех, кого она любила. Мне они были ни к чему. Я не планировала строить хитрые планы, пускать их в оборот и становиться миллионером, мне бы просто суметь найти работу после школы.       А в случае, если канонные события не изменятся — желательно еще и выжить потом.       Путешествие по каминной сети оказалось кошмаром клаустрофоба, и, вывалившись на грязный пол «Дырявого котла», я пообещала себе сдать экзамены на аппарацию с первого раза в следующем году. Пусть это было неприятно, но явно лучше нескольких секунд панического кошмара, что я что-то перепутаю и застряну.       «Дырявый котел» вполне оправдывал свое название. Здесь было мрачно и грязно, а толпа людей после двух недель почти полного уединения вызвала у меня новый приступ паники. Я покосилась на Молли, которая держалась прямо и гордо, и решила брать с нее пример. Высокомерное выражение вернулось на лицо Перси как влитое и, поймав свое отражение в маленьком зеркале рядом с выходом на задний двор, я еле сдержалась, чтобы не вздохнуть. Нужно отвыкать смотреть на людей как на дерьмо, если я хочу с ними общаться.       В детстве мир Гарри Поттера ассоциировался у меня с европейской рождественской ярмаркой. В какое бы время года ни происходили события, я представляла все через призму пряничных домиков. И Косая Аллея не выбила из меня это ощущение. Она была широкой, и многочисленные лавки и правда выглядели слегка кривыми. Вывески, одна ярче другой, создавали впечатление, что из полутемного бара мы попали прямиком в калейдоскоп. Это был мир магов — магов, которые любят творить чудеса. Любят яркие мантии и шумные праздники. Магов, которые достаточно долго жили в состоянии войны, поэтому с огромным удовольствием отмечали своей магией каждый мирный день.       Я не верила, что попала в сказку — учитывая обстоятельства, при которых это произошло, — но это не мешало мне дышать и наслаждаться каждой секундой, которую мы здесь провели. Мне нравилось волшебство, и я относилась к нему с тем же восторгом, с которым маленькие дети приходят в цирк (потому что они еще не знают, в каких условиях живут животные; возможно, у нас с этими детьми одна и та же причина для радости).       Я грешила, что Молли будет рассеянной из-за близнецов, однако сама в своем восторженном экстазе умудрилась прохлопать покупку мантий, учебников и канцелярии, и очнулась только от отвратительных запахов в Аптеке Малпеппера, слегка подкосивших мне картину мира. Мы ходили по магазинам всей толпой, потому что так было намного легче за нами проследить, и когда братец Фордж едва не разбил банку с неприятным на вид ингредиентом, я умудрилась одновременно и оттеснить Молли от прилавка, чтобы оплатить заказ, и сунуть в открытый кошель горсть сиклей и кнатов, рассудив, что галеоны будут более заметными. Форджи умеют устроить представление на пустом месте, и, кажется, стоит найти способ использовать их талант. Немного позже, когда разберусь, как удержать полную башню буйных подростков или хотя бы не оказаться под ее обломками. Не чайными же церемониями их успокаивать, в конце концов.       Ингредиенты отправились в бездонную сумку Молли, в которой до этого уже скрылось все остальное.       — Мама, — начала я после выхода из аптеки, рассудив, что сейчас достаточно удачный момент для авантюры, потому что Молли из-за выходок дорогих братцев уже начинала выглядеть утомленной, хотя постоянно одергивала себя и бодрилась. — Я хотела отправить письма Чарли и Биллу. Рональд хотел посмотреть на метлы, я могу присмотреть за ним, пока ты покупаешь все остальное.       Молли посмотрела сначала куда-то вдаль, вероятно, прикидывая в голове планы, а после перевела задумчивый взгляд на меня.       — И Джинни возьмем с собой, — успела сказать я до того, как она ответит. Принцесса, хоть и вела себя прилично на людях, непрерывно висела на ее руке, чтобы не потеряться, и постоянно дергала с вопросами.       С моей стороны это был железный аргумент, и через пару секунд руку Джинни сжимала уже я, пропустив Рона немного вперед, чтобы дать ему иллюзию самостоятельности.       Мы действительно отправили письма, и за такие далекие расстояния мне пришлось расстаться с оставшимися сиклями и порадоваться, что совы в Хогвартсе будут доставлять письма Биллу совершенно бесплатно. Впрочем, я буду пользоваться ими только в том случае, если кто-нибудь знающий заверит меня, что такие дальние перелеты — это норма для волшебных сов, и никто из них не угробится по пути. Пусть Перси и относилась прохладно к волшебным зверушкам, лично мне они ничего плохого не сделали.       О том, что мы идем смотреть не на метлы, Джинни, судя по хитрым взглядам, догадалась намного раньше Рона, который уже успел воодушевиться и бормотал что-то про «новый Нимбус-2000». Оставалось только надеяться, что покупка волшебной палочки заставит его забыть об этом.       Когда Джинни дернула Рона за руку, заставив остановиться у лавки Олливандера — кажется, он намеренно смотрел в другую сторону в этот момент — тот выглядел так, будто небеса только что рухнули ему на голову, но, спасибо шахматному мышлению, вовремя сложил два и два и зашел внутрь с гордо поднятой головой. Будь на моем месте Фред или Джордж, Рон бы сейчас задавал тысячу и один вопрос, сомневаясь в них, но приятно было осознавать, что мне он верит.       Мистер Олливандер уже продал ту самую палочку Гарри Поттеру, но таинственность сохранил и для нашего визита.       — Мисс Уизли. Вяз и сердечная жила дракона, тринадцать дюймов. Удивительная палочка для удивительной волшебницы.       Это не было похоже на лесть, но мне все равно пришлось заставлять себя улыбнуться и вежливо поздороваться, а заодно и тихонько толкнуть младших, чтобы они сделали то же самое. Олливандер выглядел как чудак, полностью закопавшийся в свое любимое дело — растрепанный, с блуждающим взглядом — но при этом в его присутствии я начала чувствовать себя чужой. Может ли быть, что создатели волшебных палочек видят и чувствуют намного больше, чем другие?       — Я правша, — выпалил Рон, как только мистер Олливандер повернулся к нему, чтобы начать задавать вопросы. Тот, загадочно улыбнувшись, пустил в пляс свою знаменитую линейку. Оставив ее делать измерения, углубился куда-то вглубь магазина, задумчиво напевая себе под нос какой-то незнакомый мотив. После всех чудес Косой Аллеи здесь было тихо, мрачно и спокойно, но, в отличие от «Дырявого Котла», по-своему уютно. Возможно, потому что здесь не было людей.       — Уверен, мистер Уизли, — раздалось откуда-то сбоку, и стеллажи разошлись, выпуская хозяина магазина с коробочками в руках. — Вам подойдет одна из этих. Возьмите любую коробку.       Это явно был какой-то хитрый трюк, потому что Рон подошел именно к той палочке, которую вытащил первой.       Ива и волос единорога, четырнадцать дюймов. Ей не пришлось лежать еще два года в ожидании, и она встретила своего человека намного раньше. Мне не жаль было отдать семь галеонов, и я высокомерно проигнорировала монетки, которые Рон достал, чтобы отдать мне. Мне казалось, что он копил явно на что-то другое, поэтому так расстроился, когда решил, что палочку придется покупать самому, вот только я не смогу подарить ему метлу, даже к следующему году.       Правда, после сегодняшнего это вряд ли его расстроит. Он вышел из лавки сам и бодрым шагом направился направо вместо того, чтобы свернуть налево и пойти навстречу матери и близнецам, и мне оставалось только закатить глаза и идти следом. Не забыл.       Смогу ли я полюбить квиддич так, как его любят все в семье Уизли? Так, как его, возможно, любила Перси? Даже Джинни, выпустив мою руку, восторженно прилипла к витрине в окружении других детей, а мне оставалось только отойти от них на несколько шагов, потому что высокий (для пятнадцатилетней девушки, конечно) рост позволял видеть все даже отсюда. Всегда хотела быть высокой, несмотря на то, что меня убеждали, что это не совсем удобно. Я чувствовала себя прекрасно, об косяки не билась даже в низенькой ванной, доставала что угодно с верхних полок и видела все издалека. Такой бы рост да на концерты… Но если уж маги живут по сто лет, то в будущем меня ждет не один концерт.       — Уизли.       Я хотела сделать вид, что мне показалось. Голос был незнакомым, а люди, к сожалению, не имели привычки носить бейджи с именами даже на улицах. Но это был бы дурной тон даже для выскочки и отличницы, поэтому пришлось повернуться.       Внешнее сканирование ничего не дало. Парень, смотревший на меня, был высоким, темноволосым и широкоплечим — под это описание так или иначе попадала едва ли не половина персонажей. Почти все, кто не Уизли, не Малфои и не профессора. На его плечи была небрежно наброшена мантия, под которой виднелась маггловская одежда, которой, к счастью, маги совсем не брезгуют, даже чистокровные. Если учитывать комплекцию… Кто-то из квиддичной команды? Оливер Вуд? Но вряд ли кто-то с родного факультета держал бы дистанцию и смотрел таким прохладным взглядом вместо того, чтобы махнуть рукой и пройти мимо.       — Да? — спросила я, слегка наклонив голову. Надеюсь, то, что я не назвала его по имени, нельзя расценить как оскорбление, и меня не вызовут за это на дуэль.       Память ничего не дает, совершенно ничего, как и в том случае, когда я пыталась расшифровать это «П.К.» в дневнике.       Парень молчал еще несколько секунд, и его взгляд совершенно не изменился. Потом он бросил:       — Увидимся в школе.       И прошел мимо, слегка задев полами мантии, от которой шел едва заметный на полной запахов улице, но смутно знакомый горьковатый аромат.       Спасибо, что не перчатку под ноги кинул, хотелось сказать мне, но я сдержалась. К тому моменту, как Джинни удалось опомниться и оторвать Рона от витрины, чтобы вернуться ко мне, парень уже давно затерялся в толпе.       Что ж, действительно.       Увидимся в школе.