Дом, где ты жила...

По небу Флоренции расползался кровавый закат. Солнце устало и мрачно освещало крыши ярко-красными лучами, окрашивало Арно в багровый цвет, исполосовало улицы косыми линиями. Там, куда солнце не могло проникнуть, прыгали отсветы "костров тщеславия" — Флоренция только начала оправляться от господства Савонаролы. Город засыпал. После правления этого религиозного фанатика, после сожжения его на костре городу просто необходимо было отдохнуть, восстановить силы, набрать в грудь воздуха и шагнуть навстречу потоку времени. Сейчас же город пытался задремать, пытался воспользоваться так удачно подвернувшимся закатом, чтобы загнать своих непокорных жителей домой. Сначала это получалось плохо — поддерживаемые неистощимым энтузиазмом, люди разбрасывали костры, пытаясь извлечь из их то, что было пожертвовано совсем недавно, а при случае и прихватить приглянувшееся чужое.Но чем ниже опускалось солнце к земле, тем меньше становилось людей а улицах. Вскоре на свежем воздухе гуляли лишь несколько влюбленных парочек, тройка монахов, не желающие прерывать свой затянувшийся разговор о духовном, и еще один человек в темных одеждах и капюшоне, которого монахи приняли за своего брата и потому не обратили на него внимания... Эцио покосился на священнослужителей и, убедившись, что его не узнали, свернул в небольшой проулок. Прошло всего несколько дней с момента его "выступления" перед народом, и он уже был известен даже самому последнему бродяге на улицах Флоренции. Надо бы уехать отсюда, а то и шагу ступить нельзя — узнают. Тем более, что дело уже сделано — Частица Эдема снова в руках ассассинов, можно возвращаться в Монтериджони. Однако быстро это не сделаешь... "А организованность?.. А скрытность?.. Чем меньше Родриго узнает, тем для нас лучше, так что не спорь, будь добр," — эхом прозвучали в голове Эцио гневно-ворчливые слова дяди. — " Но раз уж тебе так невтерпеж чем-нибудь заняться, иди, что ли, походи по городу, может, хоть новости узнаешь.." И чем это, интересно, может быть полезно, если весь город знает тебя чуть ли не в лицо?! Che cazzo... Он снова свернул на какую-то улицу, углубившись в размышления. Что он узнал сегодня? Немного, вернее, почти ничего. Местная аристократия, как всегда, пыталась прибрать к рукам власть, Медичи, прослышав о кончине Савонаролы, собирались вновь вернуться во Флоренцию и встать во главе города, Борджия, кажется, что-то заподозрил и шлет уже куда меньше отрядов и куда больше шпионов — недавно поймали одного из них недалеко от дворца Питти.. Он проскользнул мимо очередной арки, мельком глянул на виднеющийся в проеме дом. Очень знакомый дом... Эцио пошел было дальше, — в конце концов, нет ничего удивительного в том, чтобы увидеть знакомые дома в родном городе, — но внезапно вернулся. Этот дом теперь был совершенно не таким, каким Аудиторе его знал 20 лет назад. Небрежно заколоченные окна, наполовину выбитая входная дверь, забрызганные грязь и местами кровью стены... Дом казался сумрачным, одиноким, заброшенным... Впрочем, почему "казался"?... Эцио медленно приблизился к двери, неосознанно постучав. Deja vu. Как и когда он впервые попытался "нормальным способом" проникнуть в комнату Кристины... — Ehi! — оторвал Аудиторе от его мыслей чей-то крик. Краем глаза он, не поворачивая головы, увидел в проеме арки какую-то старую женщину, пристально его рассматривающую. — Ehi! Я к тебе обращаюсь, sordo idiota! Здесь, — она широким жестом указала на находящиеся перед ней дома, — никто уже не живет, sentire? Non e vive nessuno! Так что можешь chiedale l'elemosino в каком-нибудь другом месте, sordo monaco! Эцио медленно повернул голову в сторону ругающейся женщины. Та пригляделась, охнула, узнав в sordo monaco "того самого" ассассина, и скрылась за аркой. Эцио опомнился, отвернулся и, натягивая поглубже капюшон, толкнул незапертую дверь. В доме царил хаос. Мебель разбросана, на стенах еще видны остатки бечевок для картин, под ногами хрупали осколки дорогих венецианских ваз и фарфоровых чашек. И все, абсолютно все уже покрыто заметным слоем пыли. Non e vive nessuno... Эцио осторожно, стараясь не наступить на осколки, прошел к лестнице, поднялся на второй этаж. Аккуратно открыл висящую на одной петле дверь... И здесь царила разруха. Не было больше тех немногих картин, украшавших ранее стены, шкатулок с драгоценностями, богатой одежды... Остались лишь разбитый шкаф, обшарпанный стол и разваленная кровать. Пустая. Эцио отшатнулся, едва не потеряв равновесия, схватился за косяк двери. "Такого не может быть... Ведь я принес Кристину сюда..." Сознание поспешно выхватило из памяти фразу: "Во всех пустых ныне домах, подвергшихся нападению стражников Савонаролы, будет проводиться обыск, дабы перевести в казну города то немногое, что там осталось, и забрать невинно убиенных". — Cazzo! Эцио резко дернул дверь, стремительно спустился и выбежал из дома, не разбирая дороги, понесся по улицам. "Почему я не обратил внимания на это объявление?! Почему я тогда не похоронил ее, не уберег? И где мне ее теперь искать?! Che cazzo!" Справа замаячила беспокойная фигура глашатая, встрепенувшегося при виде потенциального слушателя. — Свежие новости, messere! Совсем недавно поймали еще одного папского шпиона! Скоро в Арно выбросят около 30 убитых стражей Савонаролы женщин! Дом Медичи снова заявляет о своих правах... Эцио резко остановился: — Что ты сейчас сказал?! Глашатай растерялся: — Что сказал… Э-э… Дом Медичи… — Нет, про убитых женщин… — А! – обрадовался городской герольд и продолжил заученной скороговоркой: — Скоро в Арно выбросят около 30 женщин, найденных недавно в разграбленных стражниками Савонаролы, — глашатай вздрогнул, — домах. Примерно около 170 трупов мужчин тоже будет необходимо отдать реке, ибо у города нет средств, дабы похоронить их достойно. Их собираются бросить в Арно через два дня и.. — Постой, — перебил Эцио мужчину. – Когда женщин хотят выбросить? — После захода солнца, messere. За процессом будут наблюдать… — Где сейчас находятся их тела? – продолжил спрашивать Эцио. Глашатай внезапно выпрямился. — Mi dispiache, messere, но это государственная тайна, и я не могу… — Я заплачу. Глаза у оратора загорелись: — Quanto? — Тысячу флоринов — Poco, — в зрачках глашатая светилась алчность. – Пять тысяч Эцио быстро глянул на солнце, благо здесь его было видно. Оно уже коснулось горизонта. Времени мало… Аудиторе схватил глашатая за грудки, подержал, пристально глядя в полные страха глаза, сильно ударил по лицу. — Bene, я все скажу! – завопил мужчина, зажимая нос. Между пальцев у него текла кровь. – Их всех перевезли к причалу около дворца Синьории… Но где они точно, я не знаю! Отпустите меня! Эцио оттолкнул вестника, достал с пояса тонкий кошель, бросил под ноги. — Пятьсот флоринов. Из-за глупого упрямства, — и бросился прочь. *** Он не помнил, как добрался до дворца Синьории. Не помнил, как нашел Кристину, как дрался со стражей, как его ранили, как он вез, прячась от стражей порядка, девушку сквозь город. Он пришел в себя, лишь очутившись у Каса-ди-Веспучи. Лишь когда он поймал взгляд пустых, мертвых глаз, когда сердце полоснула ножом осознанная лишь сейчас горечь утраты... *** ... Они поймали ее в ловушку. Окружили, прижали к стене церкви Санта-Тринита. Потеряли бдительность, унижая ее, смотря в полные страха глаза, предвкушая ее дальнейшие мучения. И потому остолбенели, глядя, как падает один из них с метательным ножом в спине. — Эцио?! — она с удивлением на лице смотрела куда-то за их спины, заставляя их обернуться. И увидеть человека в черных одеждах и капюшоне, державшего наготове еще один нож. — Кристина, беги! Она рванулась вправо, в образовавшуюся дыру, но один из стражей с гримасой ярости на лице вскрикнул: "Шлюха!" и , выхватив из ножен меч, рубанул по ее ногам. Она упала, прокатившись по мостовым камням, оставляя за собой тонкую красную дорожку. Стражник с дикими глазами занес над ней меч — и, выгнувшись дугой, повалился на спину, пытаясь дотянуться слабеющими пальцами до торчащего в горле ножа. Оставшиеся двое тоже выхватили мечи, бросившись к пытающейся подняться девушке, но путь им преградила черная расплывчатая тень. Она ударила в шею одного стража, полоснула, обезоруживая, по руке другого. Остановилась. — Может быть, сдашься? Стражник поднял на ассассина глаза, криво усмехнулся. И резко вскинул вверх левую руку. Плечо Эцио резанула острая боль. Зашипев, он ударил стража скрытым клинком в живот, с неприятным хлюпаньем выдернул оружие из обмякшего тела, обернулся. И встретился с испуганным взглядом Кристины, сжавшую рукоять вошедшего ей под ребра кинжала... ... — Requieascat in pace... любимая... Он стоял на коленях посреди дворика около Санта-Тринита, прижимая к себе покинутое жизнью тело той, что была так дорога ему, что все эти годы жила в его сердце... Господи, за что?... За что?!... Он скривился, нагнувшись еще ниже к земле, лишь бы не чувствовать эту боль, полощущую по сердцу, лишь бы только удержать ее в проржавевших тисках остатков самообладания... В раненое плечо внезапно впился металл. Эцио, слегка отпрянув, разглядел причинивший ему боль фамильный медальон, на поверхности которого были видны уже чуть подсохшие и совсем свежие капли крови... Он осторожно снял украшение с шеи Кристины, сжал его в ладони. "Я всегда буду с тобой..." *** Он аккуратно положил Кристину на кровать, мельком глянул в узкую щелку, оставшуюся от окна. Из-за горизонта скромно выглядывал рожок месяца, готовившегося выплыть из Арно и триумфально оглядеть ночной город... Эцио отошел от окна, принес с лестницы заранее взятый с улицы горящий факел. И бросил под деревянную кровать. Он спускался на первый этаж нарочито медленно, как будто испытывая судьбу. Огонь наверху пожирал потолок и кровать с телом Кристины, выедая дыры, в которые грозились свалиться спешащие избегнуть злой участи деревянные предметы. Эцио так же неторопливо покинул дом, прошел несколько шагов вперед, обернулся. Огонь постепенно охватывал второй, первый этажи, крышу здания, воцарялся в Каса-ди-Веспучи единоличным хозяином, взметая верх, к небу, жаждущие добычи ладони. Вскоре дом был похож на огромный факел, по которому огонь перебирался на соседние крыши. Эцио легко прикоснулся к висящему на его шее медальону, склонил голову. На выгравированной на металле букве "А" огонь прощально высветил темные рубиновые капли. Перевод: Sordo — глухой Sentire? — слышишь? Non e vive nessuno — Никто не живет chiedale l'elemosino — просить милостыню monaco — монах Quanto? — Сколько? Poco — мало