Тёплый вечер

Тоньо знает, что в нём нет ничего особенного. Ему не страшно и не горько от этого, это просто на самом деле так, а священник редко спорит с данностью. Тоньо рассеянно улыбается и тыльной стороной ладони прикрывает глаза от полуденного солнца. В них ещё долго пляшут цветные пятна. «Это как впустить свет внутрь себя»,- думает Тоньо и невольно вновь улыбается. Улыбается, хотя на душе у него немного тревожно. Падре сворачивает с Ла Рамбла и идёт по узкой улице среди цветов на балконах, причудливых занавесей из сохнущих на верёвках простыней, сорочек и платьев, среди солнечных бликов на камнях брусчатки и в окнах. Слышно, как кто-то лениво переругивается, какая-то сеньора дежурно отчитывает детей и молодая девушка с возмущением рассказывает о каком-то Франческо. Её слушатели одобрительно поддакивают и смеются. Тоньо любит этих людей, крикливых и грубых, но словно пропитанных солнечным светом. «Как будто от солнца вся их эмоциональность, и громкий смех, и песни глубоким голосом; и бронзовая кожа да золотисто-карие глаза – тоже от солнца», - думается Тоньо. Священник упрямо отгоняет от себя тяжёлые мысли. Да только что поделать, если они весь день лезут в голову, и ты никому не скажешь: «Понимаете, дон или донна, мне отчего-то кажется, что со мной что-то не так. Настолько не так, что хоть возьми и расплачься". Так сказать никому нельзя, потому что нужно слушать, слушать и думать о чужих бедах, улыбнуться и что-то подсказать, и «у меня внутри тоже немного солнца», и поделиться этим солнцем, и, может быть, взять за руку. А ещё нельзя выдать, что ты грустен или обеспокоен чем-то, когда рядом падре Мартинес, потому что он скривится и отпустит шутку. И думай, как ему ответить, если его шутки до того неприятны, что так и хочется огрызнуться. «Я бабочка-подёнка», - неожиданно для себя думает Тоньо. «Нет. Нет-нет, я не должен так думать!» Вокруг шумит улица, за спиной тянутся к небу шпили костёла – солнце украсило их жидким золотом. Тоньо спешит домой.