Loyaulte me lie

Это всё холод, вечная сырость — сама земля, утопающая в туманах, пробуждает в её сознании нечистые помыслы. Порой она сама себе невыносима. Тогда становится на колени и молится к Пресвятой Деве, просит: смягчи моё сердце, видишь, как оно грубеет здесь! Всецарица, кажется, слышит её в тишине вестминстерских покоев, плохо обставленных и до сих пор необжитых. А потом нужно идти к жениху, плясать, вышивать с Лиззи и Сесили, не поднимать головы, когда взор королевы прижимает тебя к полу. Снова раздражение не умерить молитвой. Тогда Екатерина вспоминает словно сделанный из тёплого песка и солнечных лучей Архиепископский Дворец во всегда приветливом Алькала-де-Энарес, апельсины, шутки младших сестёр, подбадривающий взгляд отца и руки матери — мозолистые, с длинными красивыми пальцами, руки воина, которые были и самыми нежными. Мама учила её защищать себя, но важнейший урок был отнюдь не в том. «Приобретай друзей, Каталина, своим добрым сердцем». «Ищи в людях достоинства, прощай слабости тем, кто не чёрств». Однако же она сама черствеет. Нет ни сил, ни желания, к примеру, поздравлять Лиззи с именинами, с натянутой улыбкой проговаривать никому не нужные избитые фразы, приобнимать и целовать в обе щеки. Йоркская Роза только что закончила танцевать со своим монаршим родителем, музыканты получили передышку, зал наполнился восторженными восклицаниями и шелестом платьев. Чтобы не затмить виновницу празднества, Екатерина оделась подчёркнуто скромно: только весьма неприметное, в сравнении с её прежними забытыми уже нарядами, платье из тёмно-синей парчи со вставками и рукавами из бардового шёлка. Рыжие волосы в простой косе, на груди вместо украшений серебряный крест — подарок, что на прощание преподнесла Хуана. Отправляя свою гордость, своего первенца в незнакомую страну, ожидали ли Изабелла и Фердинанд такой подлянки от её властителя? Наследнику Эдуарда Плантагенета всего двенадцать, его испанской невесте — пятнадцать. И пока принц не достигнет надлежащего для бракосочетания возраста, Екатерина останется всего-то дорогой гостьей. Дорогой. Приданное, что надо. Король Эдуард сиял от счастья, обозревая его. Несомненно, когда-то Его Величество, был деятелен и целеустремлён — иначе бы на английском троне по-прежнему сидел Генрих Шестой. Вторая принцесса обожает болтать обо всём на свете, и нрав у неё поприятнее, чем у Лиззи. От Сесили Екатерина и узнала многое из прошлого окружающих её ныне людей. Например, король Эдуард побывал в изгнании из-за неугомонной Маргариты Анжуйской и её воинственного отпрыска. Теперь мать и сын скрываются где-то во Франции — настал их черёд. Этот сын тоже зовётся Эдуардом, — как же опостылело ей сие славное имя! — и женат на Анне Невилл, на которой в юности надеялся жениться герцог Глостерский. Видно, герцог крепко любил таинственную леди Анну, раз до сих пор не обзавёлся семьёй и законнорожденными детьми... Екатерина старается не думать о том, что бастарды королевского возлюбленного брата, Джон и Кэт, чуть младше неё самой. Не то, чтобы её это задевает. Нет, нисколечко! Не должно. В обществе Ричарда ей хочется быть, — не казаться, — старшее, а значит, умнее, смелее и... не пустым местом? Пока она не стала женой наследного принца, пока не родила дюжину здоровых мальчиков для укрепления короны и мира между Англией и родной Испанией, имеет её слово здесь хоть какой-то вес? Когда Екатерина слегла с горячкой, одиночество обрушилось на неё штормовой волной. Только фрейлины влажным платком обтирали лоб и обессилевшее от постоянной ломоты тело — но и Лина, и Мария всё куда-то отлучались. Принц не навещал её вовсе, королева Елизавета заглянула лишь единожды, презрительно морщась то ли от вида болящей почти невестки, то ли от запаха микстур. Герцог прислал записку с пожеланиями поскорее поправиться, чтобы «вновь сиять», а ещё немного мёда из северных луговых трав. — Поздравляю, милая сестрица, храни тебя Господь! — инфанта делает реверанс, чуть склоняя набок голову, отступает на шаг. Какой восхитительный наряд! Прямо как у твоей ледяной матушки, только ещё хуже. — О, Кейтлин, спасибо тебе! Ты не знаешь, где Тедди? — Я не видела его с прошлого утра, — вздыхает Екатерина. — Надеюсь, он в добром здравии. — Не грусти, Кейтлин, он придёт обязательно. Как будто это меня заботит. Не коверкай моё имя. Отчего она становится такой злой? Эти люди добры к ней, хотя искренности в них мало — её они делят между собой, как бедняки заплесневелый сухарь, а пришлым и крохи не достаётся. Она пришла к ним с открытой душой и вскорости осознала, что лучше молчать. В этой семье, в этом городе каждое проронённое тобой слово легко превращается в оружие, которое поднимет и повернёт при случае против тебя любой. Вудвиллы действительно были бедны, если уж верить тому, что бормочет престарелая герцогиня Сесилия. Она не может простить сыну женитьбы на королеве, называет Елизавету алчной мещанкой. Ричард тоже не питает особой приязни к государыне, но причины тому Екатерина узнать доселе не удосужилась, да и не пытается. Она и без того стала непозволительно восприимчива к сплетням. Тедди, её будущий супруг, и впрямь появляется примерно спустя четверть часа. Целует сестрину руку, произносит нечто торжественное и бессмысленное, даже не взглянув в сторону Екатерины, откланивается и садится по правую руку королевы. Елизавета гладит сына по аккуратно стриженным пшеничным кудрям, не прекращая беседовать с какой-то задыхающейся от волнения дамой. Екатерина размышляет, что делать теперь. Может, сказаться уставшей и провести остаток вечера в молитве? Было бы прекрасно. Но король здесь — прознай он, что «любезная дочь» чувствует себя неважно, поднимется шум. Найти себе компанию и дотерпеть до завершения в пустом разговоре — много проще. Более того, разговор не должен быть непременно пустым. Куда подевался герцог Глостерский? Там, где он раньше коротал время в компании сэра Томаса Маркенфильда, возвышается ярким объёмным пятном Джейн Шор или попросту миссис Шор, как её тут именуют. Всем известно, женщина эта, — обожающая броские наряды и вольту, — главная фаворитка короля. А ещё любовница нескольких менее могущественных господ. Инфанта давно умеет отделять страсть, овладевшую человеком, от самого человека — при встрече она всегда дружелюбна к миссис Шор, да и как посмела бы осуждать ту за прелюбодеяние, если её, Екатерину, одолевают недостойные мысли? «Эдуард, принц Эдуард — твой суженный, твоя судьба, — повторяет она себе раз за разом. — Твой долг». А ноги, предательски лёгкие, несут её в дальний угол залы: там, у окна, немного согнувшись, замерла знакомая среднего роста фигура. — Милорд, — зовёт она тихо, как если бы они заговорщики, задумавшие хитростью свергать поочерёдно всех правителей Европы. — Я не помешаю Вам? — Миледи Каталина, — Ричард спрыгивает с подоконника и берёт её ладонь в свою, намереваясь сначала поднести к губам, но осекается и едва сжимает. — Это, поверьте, невозможно. Невозможно. Как и мне отменить предначертанное. — Здесь ужасные морозы, — начинает Екатерина после недолгой паузы. — В прошлом году было ещё тяжелее. Право, англичане обожают толковать о погоде, поскольку переменить предмет разговора в этих краях — предприятие рисковое. Рассуждая о дожде, грязи на дорогах и ветре, ты никого не обидишь ненароком. Но с герцогом не так: с ним можно говорить обо всём, даже о Боге. Познания Ричарда в теологии значительно превосходят её собственные, а что до сути вещей, он в разделяет её воззрения. Герцог выслушает Екатерину с участием, говори она с ошибками, страхом или неосторожностью, и никому не скажет, что видел её в тот день. Он сам здесь чужак. Сесили удивляется: «Раньше дядя совсем редко наведывался в Лондон, это на него совсем недавно что-то нашло». — Принц очень печален, — сетует инфанта по-привычке. Если Ричард запоминает все её жалобы, то в его глазах она превратилась в несчастнейшую из невест. — Я всё стараюсь развеселить его, но он бегает меня. — Избегает, — с улыбкой поправляет Глостер. — Что? — Правильнее было бы сказать «избегает». Екатерина усмехается. От него веет спокойствием и надежностью. Надо думать об Эдуарде, говорить об Эдуарде. — Признайте, милорд, я делаю успехи. Когда я только приехала, принц изъяснялся со мной исключительно на латыни. — У Вас цепкий ум, Ваша Светлость, не сочтите за лесть. И не сочла. — Я предполагала, что ему трудно даётся латынь, что он стесняется, — Она вертит кольцо на мизинце. — Но вышло, что он стесняется меня. Ричард пожимает плечами и глядит во двор — снег валит с неба огромными пушистыми хлопьями. — Тедди неплохо учится, однако ему мало что интересно, он не увлечён, а одними книгами сыт не будешь. — Что бы Вы мне посоветовали сделать? Герцог опять смотрит на неё, и в его глазах искрит новая идея. Екатерина подавляет улыбку, Ричард наклоняется вперёд и отвечает едва ли не шёпотом: — Оторвите его от материной юбки. О, коли что и невозможно, так это отделить Эдуарда-младшего от королевы. Все её дети на деле одинаковы, все дышат полной грудью лишь в непосредственной близости к ней, оборачиваются, ищут одобрения на каждый шаг. — Но как? — Екатерина тоже понижает голос. — Я пробовала всё. Охоту, шахматы, я ему пела. Ещё пыталась поцеловать две недели назад, воображая, что передо мной Вы, а не он с его рыбьим очами. Помилуй Боже. — Это пустое, не обижайтесь, — отмахивается Ричард, смеясь. — Будем действовать вместе? Если Вы согласитесь, я готов Вам помочь, — Екатерина кивает, ещё не совсем понимая, что к чему. — Мальчику показать бы подлинную жизнь. Он должен увидеть, как управлять землями, решать тяжбы, помогать людям. Приезжайте летом ко мне в Йорк, оба. Я договорюсь с Его Величеством, и Тедди получит в моём уделе полную свободу. Йорк? Но это на Севере! Там, вероятно, ещё холоднее, чем в столице. Зато там нет ни королевы, ни Лиззи. И Ричард есть, там он вместо короля. Они будут видеться каждый день. — Принц почувствует себя лучше и рассмотрит, наконец, то сокровище, какое ему даровал Господь, — заканчивает удовлетворённо герцог. — Его небесной красоты наружность? — переспрашивает Екатерина, уже предугадывая ответ. — Вообще-то, Вас! И они хохочут так громко и самозабвенно, что задремавший над стаканом Энтони Вудвилл подскакивает озирается по сторонам. Ричард переводит дух, убирая упавшую на лоб тёмно-каштановую прядь, и рассказывает ей о Йорке — она внимает с неподдельным интересом. По числу жителей город уступает только столице Англии, его белокаменные стены защищают от вражеских набегов тридцать тысяч северян («Люди эти никогда не скажут одного, думая другое. — Тогда они мне уже нравятся!»), река Уз омывает его, а городские ворота укреплены башнями и барбаканами. В округе девять церквей, а над ними высится великолепный Минстер («Мы обязательно посетим этот собор все вместе, Каталина. — Когда, Вы говорите, его закончили строить?»), а воздух, что за дивный воздух! Затем разговор сворачивает в иное русло — инфанта пересказывает события детства, проведённого с мамой в походах («Силы небесные! Я впервые почуял смерть в семнадцать, а Вы были дитя... — Ох, да бросьте!»), после они говорят о своих библиотеках («У меня очутилась прекрасная копия «Комедии» Данте, с примечаниями и на языке оригинала. — Я читала только на латыни, хотя итальянский немного знаю... — Книга станет Вашей, когда приедете ко мне»), и незаметно между ними вновь встаёт Тедди. Тедди же изучает античных авторов, и Ричарду любопытно, не считает ли инфанта такое занятие душевредным. Естественно, нет, ежели принц умеет отделять зёрна от плевел. Ответ радует герцога, а Екатерина задаёт каверзный вопрос в отместку. — Иногда я сочувствую ему, — врать приноровилась, и ведь не стыдно. — Он должен всю жизнь провести с той, которую выбрали родители. Их Величества избрали меня сами, им никто не присоветовал, так ведь? Ричард замолкает — выражение лица его в один миг сделалось испуганным и виноватым. Он ненавидит ложь и притворство в других, стало быть, сейчас она услышит правду. — Напротив, — герцог кашляет. — Напротив. Король послушал совета близкого человека... — он запинается, а невдалеке начинает петь Лиззи, тонким слабым голоском. Что-то про наивную девушку, которая оставляет любимому белую розу на память. Ничего, меж тем, нового. — Вас, — помогает собеседнику Екатерина, силясь выглядеть так же безмятежно, как и минутой ранее. — Я могла и догадаться. Внезапно Ричард, — ей чудится, что он побледнел. Или это лунный свет? — порывисто берёт её за предплечье, и оказывается совсем близко. Внутри у Екатерины всё, до резкой боли, сжимается, гулкие удары собственного сердца её на миг оглушают. — Миледи, — говорит герцог Глостерский. — Не имеете ли вы ввиду, что грядущее замужество принесёт Вам горе? Если так, то не молчите — всё можно повернуть вспять. Я не хочу!.. — он выдыхает и говорит ещё неслышнее. — Не позволю Вам так испортить себе жизнь. Никаких уверений в том, что время расставит всё по местам, а принц превратится из неказистого птенца в статного сокола. Екатерина отстраняется, выдавливая из себя неловкую улыбку. Ричард, вторя её движениям, отворачивается и отчаянно аплодирует отмучившей последнюю строчку песни племяннице. Это искушение, Лина, оно пройдёт. Ты же знаешь. Теперь не подведи. — Милорд, Вы меня не поняли, — окончательно совладав со смущением, инфанта неспешно расправляет складки на платье. — Я всем довольна, и... Более того, на людях вроде нас с Вами лежит большая ответственность. Как Вы говорите, loyaulté me lie?* Карта бита. — Именно, — подтверждает Ричард, а Екатерина получает доказательство: адмирал английского флота, великий констебль и лорд Севера повержен. — Вам тоже следовало бы выдумать девиз. — Я и выдумала. Покорная и преданная — как Вы находите эти два слова? — Достойно Вас в полной мере, миледи. «Наши чаяния не всегда совпадают с Божьим промыслом, — как-то обмолвилась Хуана. — Пусть там, среди угрюмых англичан у тебя будет чем утешиться». Утешение своё она отвергнет, если будет необходимо, до семидесяти семи раз. Гости разбредаются по комнатам, слуги снуют между столов. Маленькая принцесса Анна подкрадывается к Екатерине сзади и атакует ту с кошачьим визгом. Завязывается сражение. Как-то их слишком много для одного дня. — Это правда, что итальянец будет рисовать тебя как Магдалину, с лампадкой? — девочка шепелявит — намедни она рассталась с передним молочным зубом. — Фламандец, Ваше Высочество. Образ кающейся распутницы предложил король, без злого умысла, но как же кстати. Остаётся только раскаяться по-настоящему и на исповедь.