После всего

      Похоже, сегодня удача благополучно решила отвернуться от Солоны Амелл, как, впрочем, делала уже несколько дней. Иного объяснения той череде неудач, в которую попала девушка, найти невозможно. Сначала — бунт магов в башне Кинлох, откуда невредимым не выбрался никто. Потом — куча горьких эликсиров, что пришлось влить в себя во имя исчезновения всех синяков и ушибов. Радовало только то, что кому-то было хуже: Винн, казалось, упадёт в обморок от количества целебных заклинаний, которые пришлось прочитать за вечер, а у Алистера вообще сломано бедро, в то время как сама Солона отделалась кучкой ожогов и вывихнутой ногой. Дальше — несколько дней в попытках убедить Грегора, что все выжившие в порядке, и нет, она не собирается превращаться в двухметрового мясного монстра в рясах. Признаться, это было самой сложной частью.       И вот, когда уже тела убраны, демоны перебиты, храмовники кое-как угомонились, а нога уже позволяла совершать небольшие прогулки, ещё одно невезение: нигде нету Каллена. Солона уже несколько часов петляла переходами башни, заглядывала в каморки, шкафы, тёмные уголки, даже придумала байку о Винн, которой срочно нужно понадобилось убедиться в его здоровье, и осторожно расспрашивала других, но тщетно — храмовник будто испарился.       Нога уже начинала бунтовать из-за такой непомерной нагрузки, потому девушка была вынуждена опираться на свой посох, как какой-то старик, и то и дело запутывалась в полах немного длинноватого плаща. Доковыляв до очень знакомых кованых дверей, она толкнула приоткрытую створку.       «И куда он подевался? Такое ощущение, что избегает меня, — думала Солона, медленно волочась между стеллажами книг. — А, может, и действительно избегает. Мне лично было бы не по себе встретить меня после всего, что произошло».       Библиотека была помещением, которое, хоть и пострадало не меньше остальных комнат, но зато радовало тишиной. Найти любимое ещё со времён ученичества место оказалось очень легко: в уголке, между книжным шкафом и огромной пустой урной, чья функция интересовала не один детский ум, можно было удобно примоститься у окна. Так как местные книги касались истории возникновения Круга, это абсолютно обнуляло возможность случайного прихода какого-то ученика. Потому, Солона и решила направиться сюда: ей просто необходимо было побыть одной, вдали от чрезмерной опеки Винн, глупых шуток Алистера и бесконечного бормотания Грегора.        И придумать, что же сказать Каллену.       Одному Создателю известно, с каким волнением и радостью она ждала возвращения в башню Кинлох. Казалось бы, всё должно быть наоборот, нужно бежать подальше от этой тюрьмы, подальше от всех тех, кто стремился контролировать каждое движение, каждый шаг, каждое действие. Но всё, что было ей дорогого, осталось именно тут: лучшая подруга Нерия, которая умела рассмешить всех даже в самой, казалось бы, безнадёжной ситуации, маленькие девочки-близняшки, что любили умыкнуть её печенье, Первый Чародей Ирвинг, который относился к ней так по-отцовски тепло. Даже Андерс, рассказы о побегах которого стали чуть ли не праматерью всех шуток. Солона любила их всех.       А ещё она любила Каллена.       Но почему, чтобы понять это, ей нужно было уйти в Стражи, измерять своими шагами пол-Фереллдена, и услышать исповедь несчастного юноши, пыткой которого стал её образ?       Глупая! Глупая! Глупая!       Она воспринимала как само собой разумеющееся, если рослый храмовник достанет ей свиток из верхней полки. Или дотащит стопку книг до стола в соседней секции. Или защитит от надоедливого Андерса, который весьма недвусмысленно предлагал ей показать несколько, как он выразился, взрослых фокусов. Или поможет дойти к целителям несколькими этажами ниже, когда она, тренируясь в магии льда, отморозит себе руки и ноги. И даже когда по башни стали ходить слухи о том, что Каллен совсем неравнодушен к юной магессе, Амелл отмахивалась от расспросов глупых сплетниц и продолжала заниматься своими, как думала, очень важными делами. Не замечала, как бедный храмовник краснеет, когда оказывается ближе метра к ней, как неловко отводит глаза, когда она тепло улыбается ему, как начинает заикаться, если в шутку спросить что-то личное.       Какая же она эгоистка! Сейчас ей просто-таки хотелось биться лбом о стену, коря себя за дурость и невнимательность. Он постоянно заботился о ней, и девушка непроизвольно начала привыкать к этому молчаливому вниманию. И отвечать тем же. А потом, когда, казалось бы, вот-вот раскроется секрет той лёгкости на душе, того теплого комочка, что поселился у неё в груди, всё в одночасье рухнуло. Вся её прежняя жизнь разлетелась на мелкие осколки, оставив только тусклые воспоминания. И чёрный дорожный плащ, подаренный в день отъезда. Точнее, как сказать, подаренный… Просто накинутый ей на плечи, и только по приезде в Остагар пришло понимание, что, в общем и в целом, у неё нет-то никакого дорожного плаща, а если бы и был, то явно не такого размера, что можно утонуть.       И сейчас, укутавшись им как пледом, она должна собраться и придумать, что же делать. Амелл умирала от такой безысходности, не зная, что хуже — жить в ожидании, что время сжалится над ней и позволит стереть из памяти милый образ, или в неизвестности, не понимая, действительно ли он верит своим словам.       «Это только глупая страсть, несбывшаяся мечта мальчишки».       Если бы он знал, как эти слова ранили Солону! Даже сейчас слёзы были готовы покатиться из её глаз, но прикосновение холодного стекла ко лбу приводило её в чувство, и магесса так и продолжала сидеть на подоконнике, закинув ноги, приобнимая колени и пустым взглядом смотря в даль.       За окном западное солнце стремилось удивить всех своей красотой: оно золотило мглистые верхушки Морозных гор, танцевало на беспокойной водной глади, косыми лучами падало на лицо девушки, запутывалось в её каштановых волосах, а она же в ответ только измученно улыбалась и подставляла щёки теплу. На её белой шее искрами отблескивал маленький амулет, который вывалился из-под незашнурованного воротника синей рубашки, а ему вторила серебряная вышивка широкого кожаного пояса на талии.       В этот момент она была очень красивой, по крайней мере, так подумал человек, который по совершенной случайности завернул в этот укромный уголок. И по совершенной случайности оказался тем, кого искала Солона.       Гость тихим шагом подошёл и прислонился к стене как раз напротив Амелл, сложив руки на груди и с интересом наблюдая за волшебницей. Но та была так занята своими мыслями, что заметила храмовника лишь когда его доспехи звякнули от неосторожного движения.       — Каллен? — Лицо девушки удивлённо вытянулось.       Вот она, шутка судьбы: весь день искать, а он является, как ни в чём не бывало, как раз тогда, когда ей совершенно нечего сказать!       — Извини, я не хотел тебя побеспокоить. — Юноша трухнул головой, будто выходя из транса, и сделал шаг к главному проходу, но, сообразив, что пустая, провонялая кровью и гарью библиотека не является лучшим пристанищем для раненой, обернулся. — А что ты тут делаешь?       — Тебя искала, если честно. Да вот только с ног сбилась, — её рука легко потёрла щиколотку, где из-под края сапожка виднелись бинты, — и решила немного передохнуть.        — Меня? Зачем?       Солона невольно закусила губу. На язык сам просился один-единственный вопрос: правда ли то всё, что было сказано в бреду у двери зала Истязаний? Правда ли, что он отныне будет презирать её лишь за то, что она маг? Услышать ответ было страшно. И одновременно необходимо.       Но, вместо, казалось бы, очевидного действия, её мысли сделали поворот назад, к другим, более давним воспоминаниям, и Солона неожиданно для самой себя спросила совсем не то, что хотелось:       — Когда мы впервые встретились… Почему ты мне помог? Ты тогда мог очень хорошо зарекомендовать себя перед Грегором, выдав ученицу, которая балуется запретной магией, — она секунду помедлила, как бы раздумывая, стоит ли договаривать, но, мысленно кивнув самой себе, продолжила: — Вместо этого же мою поцарапанную руку залили целебным зельем и замотали платком. Вот я и хочу знать, почему ты тогда так поступил, Каллен.       Казалось, храмовника совсем не удивил вопрос. Даже наоборот, он вздохнул так, будто давно ожидал чего-то подобного. Юноша избегал смотреть ей в глаза, вместо этого глядя в какую-то точку на полу и нервно перебирая пальцами.        — Это не могла быть ты. Любой другой маг, но не ты.        — Всё равно не понимаю.       — Просто… — Каллен на секунду замялся, подбирая слова. — Поверь, я уже готов был сообщить, как бы прискорбно потом ни было, ведь это мой долг. Но ты так глядела на ту рану, будто впервые в жизни вообще видишь кровь. Будто тебя совсем не занимает мысль, что подобный инцидент — смертный приговор любому магу, если кто-то заметит. Не знаю, как ты, но я лично никогда не видел, чтобы малефикар боялся собственной крови. Ошибкой это было или нет — я часто думал об этом. Но думаю, ваш орден согласился бы с последним. Да и честно признаться, милая, но перепуганная девочка мало похожа на малефикара.       Он на секунду осмелился взглянуть на её лицо, но Амелл, казалось, был совершенно безразличен его ответ, как и всё и все в этой комнате. Она лишь продолжала холодным взглядом смотреть в пустоту, только предательски дрогнувший голос выдал её волнение.       — Н-но… разве что-то изменилось с того момента? Неужели я уже… не та Солона? Последние слова прозвучали как-то жалко, неестественно. Девушка отвернулась к окну в попытке спрятать навернувшиеся на глаза слёзы. Да, многое изменилось. Но в ней всё ещё осталось что-то от той весёлой и немного наивной девчушки, которая зимой устраивала каток в аудитории, распевала частушки на пару с Нерией, могла подшутить даже над Ирвингом, не боялась рассказывать анекдоты храмовникам, а одному и них даже таскала пирожки с обеденного стола.       — Да… То есть нет. То есть… Тебя не было тут, в башне. Ты почти не видела того безумия, что тут творилось! Маги убивали не только храмовников — это ещё можно понять. Но они убивали своих собратьев, не мигая глазом! Это ужасно и бесчеловечно. И не меняет того факта, что т-ты тоже м-маг. Но я н-не знаю.. Н-не могу представить...       — Не можешь представить чудовище на месте той ученицы? — Она испугалась, насколько вяло и беспомощно прозвучал собственный голос, но заметное дрожание скрылось в тягостном вздохе храмовника.       - Н-нет.       Как бы ни было, Каллен не изменял своим привычкам, иногда это даже выглядело мило. Солона бы даже рассмеялась, если бы знала, о чём он сейчас думает. «Так, Каллен, не заикаться. Не смотреть ей в глаза. Не наблюдать, как она нервно дышит, как едва заметно сжимает руки, как… О Создатель, почему она так красива? Нет, об этом тоже не думать. А если она спросит о…»       — Каллен, можно ли спросить…ты жалеешь, что не сказал мне раньше?       «Чёрт, она спросила».       Может, он бы даже сумел дать внятный ответ, придумать что-то правдоподобное, выкрутиться, перевести разговор на другую тему, если бы она просто продолжала выглядывать в окно, задавать вопросы тем же бесцветным тоном, делая вид, что его тут даже не существует. Но Солона, как назло, сейчас сидела, по-детски заинтересовано склонив свою красивую головку набок, и с требовательным выражением пыталась заглянуть ему в лицо.       И он знал — не сможет соврать, глядя прямо в её большие глаза. Как и не сможет сказать правду. Ни за что, ведь он храмовник, а она — маг. Даже пусть и не такая, как остальные. Так будет только хуже, ведь боль от потери друзей ещё слишком сильна; возможно, он всегда будет видеть в ней в первую очередь мага, и всегда бояться того, ЧЕМ эта прекрасная девушка может стать. Она заслуживает счастья, настоящего, тёплого, таинственного. Может, когда-то… В другом месте, в другое время, в совсем другой вселенной… Но сейчас он не имеет права даже мечтать о ней.       Решение уже почти сформировалось в его голове, но внезапно все мысли прервал громкий, заливистый смех. Каллен непонимающе уставился на Солону, чувствуя, как его щёки медленно заливаются краской. Последняя же, по всей видимости, увидела что-то такое страдальческое на его лице, истолковала это по-своему, и теперь чуть не покатывалась от хохота, бормоча что-то вроде: «Нет ничего плохого в том, что тебе кто-то нравится. Даже если эта кто-то — вредная волшебница в мужских штанах и с заляпанным сажей лицом».       Но, как это обычно бывает, когда сидишь на узком подоконнике, то очень легко потерять равновесие. Особенно если при любом движении болью отзывается обожжённое плечо, ноги укутаны в плащ, да и вообще не за что ухватиться. В один момент Солона осознала, что совершенно не чувствует опоры под собой, а мир будто уплывает от неё. Она уже зажмурила глаза, готовясь встретиться с твёрдыми плитами на земле. Но ни удара, ни искр из глаз, ни невыносимой боли не последовало. Магесса внезапно застыла, подхваченная неведомой силой. Эта же сила усадила её обратно на узкий выступ, но не отпускала. Девушка чувствовала холодную сталь под ладонью, чьё-то дыхание в своих волосах, сильные руки, которые поддерживали её. И тихий голос у себя над ухом: «Ну что же ты делаешь? Не думаю, что убиться о пол — лучшая смерть для Серого Стража».       Вместо ответа она только тихонько засмеялась и ещё сильнее уткнулась носом в шею храмовника, а сердце забилось так сильно, будто прямо сейчас собралось выскочить из груди. Странно, но её никто никогда не обнимал. Вот так нежно и сильно одновременно. Так, что душа замирает. Так, что хочется остаться в этих объятьях навечно, чувствуя себя защищённой. И нужной.       Наконец Солона набралась смелости поднять голову и заглянуть Каллену в глаза. Где-то в глубине души она боялась увидеть там страх, или ещё хуже — ненависть. Но он смотрел на неё с такой нежностью и беспокойством, что не оставалось сомнений — юноша любит её, несмотря ни на что.       Ведомая непонятным порывом, Солона подалась вперед и поцеловала его. Робко и ненавязчиво, но пытаясь в короткие мгновения вместить всё тепло и нежность, что испытывает по отношению к нему. Каллен вздрогнул от такой неожиданности, но только сильнее прижал девушку к себе, не желая отпускать своё сокровище. Сейчас больше ничто не имело значения, кроме юной волшебницы, которую он осмелился полюбить.       В тёплых лучах западного солнца застыли двое. Красноватый свет предавал рыжий блеск её волосам, отскакивал от стальных пластинок его доспеха, отбивался в счастливых глазах. Девушка осторожно отворачивалась, пытаясь за выбившимися из пучка волосами скрыть румянец, но юноша нежным движением руки убирал пряди за ухо и снова целовал её.       Неизвестно, существует ли у них будущее, но, как говорят, всегда стоит надеяться на лучшее. Зато теперь они имеют воспоминания, которые можно трепетно хранить где-то глубоко-глубоко, куда не проникнуть ни одному демону.       И ещё одну причину жить. Чтобы однажды обязательно вернуться.        — Когда-нибудь всё изменится. Обещаю, — тихо шептала Солона на ухо Каллену. И он ей верил. Не мог не верить.       Любовь — странная вещь. Эта плутовка может легко миновать тысячи, но обязательно показаться тем, кому по воле обстоятельств, случая, предназначения нельзя позволять себе прислушаться к сердцу. Но она только улыбается и ставит двоих против всего мира. Казалось бы, жестокость, но любви ведомо больше, чем нам. Она знает, что только так можно пробудить в человеке желание изменить что-то, принести свет в серое бытие неуютных времён, просто желание жить.       Они могут быть вместе только в другом времени, в другой вселенной. Но что мешает создать эту вселенную самим?