Дефект

Мейсон Уивер дефектная, когда дело касается доверия мужчинам. Треснутая, неправильная, с браком. Отец изменяет матери уже много лет. Возможно, больше, чем младшему брату. И она знает это. Знает, хотя и продолжает улыбаться и называть его папочкой. Она любит его, безмерно любит, но это всё никак не меняет тот факт, что её отец – лжец. Что её отец притворяется, что в их семье всё прекрасно. Он целует Одри на людях в щеку, а Мейсон хочется пойти и проблеваться. Любви между родителями давно нет. На чём вообще держится их брак, она не имеет ни малейшего представления. Её отец лжёт снова и снова, а у неё не хватает смелости уличить его во лжи. Лишь опустить взгляд, поджать губы и повторять себе, что так оно, наверное, и должно быть. Все лгут, все кругом лгут. И она быстро учится никому не доверять. В четырнадцать парень впервые в жизни зовет её на свидание. И Мейсон бегает по комнате, подбирая лучшее платье под новые туфли. Она всё ещё старается верить в любовь, хотя кажется, что после поступка отца в подобное уже никогда не поверится. Когда её впервые целуют, она не чувствует совершенно ничего. Ни бабочек в животе, ни желания порхать. Ей противно. Мокро и неприятно, и мокро. В семнадцать она уже прекрасно знает, что мужчинам всё равно, что она хороший фотограф, свободно говорит на немецком и испанском и может забраться вверх по очень трудной скале, имея при себе лишь полную уверенность в успехе. Им важнее, какая у неё задница. Девственность она теряет по пьяни на каком-то празднике. Сознательно. Чтобы доказать самой себе, что ей задурят голову рано или поздно, если она не выстроит самостоятельно определённый сценарий своей жизни. В любовь она уже не верит, давно не верит. Как и мужчинам. Совершенно. В двадцать в сознании выбито как на камне: ей скажут что угодно, чтобы провести с ней время. Что у неё там внутри никого не волнует. Ровно до тех пор, пока под понятие «внутри» не попадает вагина. Мейсон смотрит на старого друга Бена и думает, что он ведь по сути такой же. Самовлюблённый красавчик, который может склеить любую минут за пятнадцать или семнадцать. От этого противно. Приходится держать в голове образ двенадцатилетнего мальчика, который вместе с ней воровал конфеты с кухни. Она не верит Бену, когда он говорит, что обязательно вернётся поздно вечером после свидания и поможет ей проявить снимки. Они же договаривались, значит, он выполнит своё обещание. И правильно, что не верит. Потому что тот вспоминает о своём обещании спустя пару дней. Они все врут, все без исключения. Но если принять это за константу, то становится уже не так обидно. Непреложная истина. А она просто не умеет доверять мужчинам. И в этом нет ничего ужасного. Да, бракованная. Да, треснутая немного. Но если широко улыбнуться, взять камеру и пойти куда-нибудь на природу, то скола никто и не заметит. Всё летит в пропасть с бешеной скоростью, когда на неё, как ушат с ледяной водой, выливается осознание того, что вообще-то есть сбой в её теории, в её недоверии. Не такая она и бракованная. С самого первого часа нахождения на Острове Черепа, Уивер даже не думает, что их "невероятно удачливая" группа забредет куда-то не туда. Тот парень-следопыт (Джеймс, верно?) знает что делает. К тому же ему хорошо заплатили. А ещё, иногда, он похож на дикого зверя. Джеймс тянет носом воздух, пытаясь что-то учуять, подобно хищнику, выслеживающему свою добычу. Он осматривает деревья, ощупывает землю и постоянно прислушивается. Раз в несколько минут, когда они останавливаются посреди джунглей, думая, как обойти очередное препятствие, он закрывает глаза на пару секунд, суммируя всю информацию, и твёрдо заявляет: «Туда» – указывая куда-то направо. И никто даже не думает противиться. Почему-то все эти действия вселяют какую-то уверенность. Даже несмотря на то, что Джеймс говорит, когда Сливко чуть не проваливается в какую-то солидную яму, что он может однажды вот так не заметить, не среагировать, не успеть, и кто-то из них получит серьёзное ранение. Мейсон почему-то уверена, что не среагировать этот человек просто не способен. Слишком уж сильно он похож на зверя. А ещё ему хорошо заплатили. Медленно, но верно она осознает, что верит ему. Верит. Этот следопыт — чёртов мужчина, а она ему, кажется, верит. Безоговорочно. Потому что они на острове уже два дня, и это Конрад. Уверенный и вечно хмурый парень, которого раздражает тупость окружающих и склонность нарушать правила. Её пугает, что она ему верит. Что с самого начала верила и не замечала, внимания не обращала даже. Потому что Джеймс — мужчина. Они все врут, они все рано или поздно врут. И она постоянно пытается доказать, что может обойтись и сама. Она побывала в куче горячих точек, при этом делая отличные снимки! Она и сама может справиться с кучей препятствий (а в джунглях их достаточно). Не помогает совершенно, потому что как бы далеко она ни ушла, как бы ни ухмылялась, она всё ещё ему верит. И это ненормально. Это её топит. — Ты ведёшь себя инфантильно, — раздражённо кидает он ей, когда вытаскивает из-под лап очередного гигантского жука, который пару секунд назад был камнем. А она подходит к нему вплотную, практически специально копируя его манеру поведения. Задирает голову, чтобы смотреть чётко ему в глаза. И цедит: — А ты просто напыщенный индюк, который ничего не видит у себя под носом. Не один он, она ведь тоже не замечает очевидного. Не видит, как летит без тормозов на бешеной скорости с горы под названием «рассудок». Как смотрит на него почти по-щенячьи, как готова сломать ему пару рёбер за то, что он такой идиот, который за хорошие деньги может броситься к жуткой неизвестной твари, чтобы отвлечь её от людей. У неё ведь проблемы, сдвиг по фазе. Он ей нравится. На полном серьёзе. И сколько бы ни было ухмылок препираний и уверенности в себе, за этим всем ей не удаётся спрятаться от себя. Не получается. Она проверяет плёнку на наличие царапин (после стольких испытаний это вполне возможно) и как-то слишком обыденно, даже не отвлекаясь признаётся ему, выдает всё как на духу. А Конрад замирает смотрит долго в стену, молчит. Она целует его порывисто и ведь совсем не боится, что он назовет её извращенкой, больной на голову и потерявшей рассудок. Мейсон уверена, что растоптать её, размазать в грязь этот человек просто не способен. Слишком уж долго он живёт в коже военного. Слишком сильно за неё саму боялся. Всё это имеет срок годности, и рано или поздно к ней вернётся здравый смысл. Вернется, иначе и быть не может. В этом Уивер уверена абсолютно. С этим спорить нет смысла, врать себе бесполезно. Но она ночью почему-то, когда в очередной раз почти до утра работала со снимками, прокрадывается к нему в комнату, залезает под одеяло и облегчённо выдыхает, когда он в полудреме, почти заснув, притягивает ее к себе и целует куда-то в плечо. Мейсон Уивер дефектная, когда дело касается мужчин; она им совершенно не верит. А Джеймс — единственный, наверное; единственный, кого она может вспомнить и назвать — никогда и ничего ей не обещает.