Отчаяние

       Тикали часы. На кухне было мрачно, соответствующе настроению в комнате. За столом сидели двое, отец и сын.        Они выяснили между собой многое. Все это началось с простого «стукнемся?» и протянутой руки, а закончилось слезами и объятиями. Микаель Конвальд был Миккелем Нильсоном, который был ещё совсем мальчишкой.        Но у Йонаса остался один вопрос, который он наконец-то смог задать.        — В какой момент ты понял, что я... это я? — спросил парень, не отрываясь, от маятника часов на стене.        Микаэль прикрыл глаза рукой, окунаясь в воспоминания.        Ему тогда было пятнадцать лет, когда он понял, что ему нравится эта девчонка, тусующаяся с его от... с Ульрихом, Ханна. У неё была самая милая улыбка из всех, что он когда-либо видел.        Тогда на дворе была осень. Руководство школы, поддавшись американцам, устраивают осенний бал.        Буквально за пару дней до бала. Миккель решается пригласить Ханну.        — Ты... — начал он, краснея и заикаясь, совсем как придурок, подумал, тогда Миккель. — Ты хочешь пойти с... со мной на б-бал?        Ханна смотрела пронзительно на него своими темными, зачаровывающими глазами. И улыбнулась.        — Было бы клево, — ответила тогда она.        В этот момент и началась совместная история Ханны и Миккеля. В этот момент парень начал чувствовать чувство дежавю.        — Это началось, когда я пригласил ее тогда в девятом классе на бал. — начал Микаэль, хмурясь. — С того момента, меня начало преследовать чувство дежавю каждый раз, общаясь с Ханной.        Миккель нервничал, стоял перед зеркалом, рассматривая себя и нервно поправляя галстук. Инесса, когда узнала о бале, была в восторге, что наконец-то ее мальчик Микаэль больше не мальчик, потому что он идёт на бал с парой!        Поджав губы, парень в очередной раз одернул отутюженный пиджак. Он чувствовал, что что-то уползает от него, но что?        — Улыбочку! — пропела Инесса, заглядывая в комнату с фотоаппаратом, конечно же, не предупредив Миккеля.        — Мам... — выразительно посмотрел на женщину парень, разводя руками.        — Буду показывать вашим детям, — самодовольно произнесла она, размахивая карточкой фотографии. На ней сразу же проявилось фото, с нервным Миккелем, одергивающий пиджак. — Ты такой хорошенький. Посмотри.        Поджав губы, Миккель протянул руку и взял фотографию, застывая. Миккель был сфотографирован со спины, стоящим прямо перед зеркалом. За зеркалом виднелся интерьер его комнаты, а в зеркале... В зеркале Миккель видел Йонаса. Того, кого он последним видел в 2019 году, того, кто проводил его в тот туннель, и теперь ему придётся провести всю жизнь здесь, того, в чью честь даже назовёт ребёнка.        Микаэль взял альбом с полки, вытаскивая эту фотографию. Он, конечно, знал, что Йонас внешностью пошёл в него, и что его сын миллионы раз видел эти фото, но он чувствовал, что ему надо это показать.        — Это я перед тем самым осенним балом, как ты знаешь, — сказал Микаэль, передавая фото сыну. — После того как я увидел это фото я увидел на нем не себя, а тебя.        Йонас, хмуро глядел на фото. Он тоже это видел, потому что его мама и бабушка, не переставая, все детство Йонаса говорили ему, как он похож на отца.        — Но окончательно я понял, что ты мой сын, только когда Ханна была беременна.        Ханна лежала слева от Миккеля, читая книгу с именами для детей. Она была уже седьмом месяце и чувствовала, что лучшего времени для выбора имени уже будет.        — О, как тебе Леона?        Миккель оторвался от скетчбука с набросками, хмурясь и думая над именем.        — Как лев? — поинтересовался он.        — Ага. Леона Конвальд, — задумалась женщина. — Нет, мне уже не нравится. А тебе?        Это точно был вопрос с подвохом, Миккель это чувствовал так же, как карандаш в руке.        — Я считаю, — он замялся буквально на секунду, — что Леона не плохое имя, и мы можем оставить его на заметку, если ничего лучшего мы не найдём. Хорошо?        — Окей, — кивнула Ханна, и Миккель записал это имя на краю бумаги.        — Про мальчика уже думала? — спросил Миккель, ухмыляясь, зная, что сейчас начнётся.        — Давай, пожалуйста, не будем думать о мальчике, — захныкала она. — Ты же знаешь, что я хочу девочку, и я чувствую, что именно девочка, а не мальчик. Ну признайся, ты тоже хочешь дочь, — ткнула она ему в плечо, но все же решила открыть имена для мальчиков.        — Бруно... — задумчиво произнесла она, продолжая стать имена. Миккель задумчиво хмыкнул, но решил что это неплохое имя, поэтому записал его, но с пометкой «не точно».        — Йохан, — сказала Ханна, разворачиваясь к мужу. — Мне нравится это имя, но будто бы не полностью.        — Что ты имеешь ввиду?        — Мне не очень нравится имя, но мне нравится то, как оно начинается. «Йо»... «йо»... — задумчиво промычала она, откидываясь на подушки.        — Давай тогда найдём имя, начинающейся с «йо»? — нервно посмеялся он с незаметным подозрением. Это все слишком странно.        Ханна проигнорировала его, продолжая задумчиво глядя на стенку.        — Йоанн? — хмыкнула она под нос. — Йозеф?        До Миккеля начало медленно доходить. Что он не зря чувствовал дежавю, общаясь с женой, ведь он уже слышал эту манеру речи, и похожее поведение. Он не зря увидел в зеркале тогда около десяти лет назад...        — Йонас, — воскликнула Ханна, взмахивая руками, и Миккель вздрогнул. — Идеальное имя для нашего не-мальчика. Доволен?        Но Миккеля уже не было в комнате.        — Тогда я убежал в ванную комнату и расплакался как мальчишка. Ты мой сын, тот, кто отвёл в пещеры, был моим сыном, — прошептал Микаэль, поднимая глаза на сына, и утешительно улыбнулся.        Йонас трясся в слезах, сжимая собственные плечи. То, что рассказал ему отец было... восхитительным и разбивающим его на много маленький частичек одновременно. Йонасу было одновременно и больно и приятно.        Микаэль протянул руку, подзывая Йонаса, на что тот сразу же кинулся в объятия.        — Хэй, полегче, — посмеялся его отец, обнимая сына в ответ.        — Прости, прости, прости меня, — шептал ему в грудь Йонас, всхлипывая. Сейчас ему не было приятно, была только боль, съедающая Йонаса изнутри. Ему так хочется... хочется просто быть рядом с отцом, вместе есть тосты по утрам, а потом гулять с друзьями на озеро. Хочется быть тем, каким он был до двадцатого июня.        Но у него этого никогда не будет. Он, сам того не желая, втянулся во всю эту хрень про путешествия во времени. Он никогда не будет прежним. Он видел себя через тридцать три и через шестьдесят шесть лет. Йонас все ещё в этой херне. И всегда в ней будет. Когда-либо и где-либо.        Он по уши погряз в этом дерьме.        — Все в порядке, сынок, — сказал Микаэль, гладя Йонаса по голове в попытке успокоить. Это всегда помогало, в каком бы возрасте не был его сын. — Все в порядке.        — Как все может быть в порядке? — спросил Йонас, ещё крепче вцепляясь в отца. — Это все из-за меня. Я тебя тогда потерял в лесу, я тогда отвел в пещеры. Из-за меня тебе пришлось расстаться с мамой, папой, Магнусом и... и Мартой, — запнулся Йонас, вспоминая Марту. Боже, он столько ей наговорил сегодня. Но жалеть он будет об этом позже.        — Но я нашёл Ханну, — твёрдо сказал Микаэль, отодвигаясь от сына, но только для того, чтобы посмотреть на него. — И у нас появился ты. Поверь, может до пятнадцати, шестнадцати лет я очень тосковал и винил тебя во всем, но потом я встретил Ханну, и я даже забыл, что я не из того времени. Но потом у меня появился ты, и в моей жизни появился новый смысл жизни, — Микаэль, улыбаясь со слезами на глазах, погладил Йонаса, который впервые на памяти Микаэля плакал так сильно, большим пальцем по щеке. — Я люблю тебя, сынок, всегда любил и буду любить.        — Ты... не... п-помогаешь мне, — всхлипывая сказал Йонас, отодвигаясь от отца, чтобы вытереть слезы с лица. В последнее время много навалилось на него, и сейчас его просто прорвало. Вся футболка отца была в его слезах, но тот казалось этого не замечал. — Боже, я такая размазня.        — Слезы никогда не были слабостью, сынок. Это показатель того, что у тебя есть душа. И ещё это показатель, что ты не чёрствый. Ты живой, а значит чувствуешь эмоции и...        — Как ты можешь так спокойно говорить? — воскликнул Йонас, перебивая Микаэля, и встал со стула. — Как? Я испортил твою жизнь и...        — Йонас.        — ... и теперь тебе придётся у-у-убить себя тоже из-за меня...        — Йонас, — продолжил Микаэль, раздражаясь, что Йонас совершенно не услышал и не слышит его.        — ... и как ты можешь говорить, что все в порядке, когда не в порядке...        — Йонас! — воскликнул Микаэль, вставая. — Ты меня не услышал, — сказал он четко и взял сына за плечи, заставляя взглянуть прямо в глаза. — Я говорю, что сейчас у меня единственный смысл в жизни, и это ты, сынок. Что я даже убью себя. Потому что я люблю тебя.        — Ты не помогаешь, — прошептал Йонас, чувствуя как слезы снова текут по щекам.        — Я знаю, — ухмыльнулся Микаэль, обнимая сына.        Это были самые сладкие пятнадцать секунд в жизни Йонаса, после того как началось «это все». Он просто стоял в объятиях отца и было все прекрасно. Все было словно бы как прежде.        — Я знаю, что вам сейчас это очень необходимо, но времени у нас не много, — сказал кто-то за Йонасом, и чей голос он узнал сразу.        — Я люблю тебя, — сказал Йонас в плечо отцу.        — Я тебя тоже, сынок, — сказал Микаэль и отпустил Йонаса. — Будь храбрым.        — Обязательно, — прошептал тот, и пошёл следом за Клаудией, не прерывая зрительного контакта с отцом.        Но это не могло быть вечным. Йонас зашёл за угол, и это был последний раз, когда он видел отца живым и здоровым. Сердце сжалось настолько сильно, что у Йонаса буквально не стало всех сил, захотелось только лечь в кровать и уснуть. Желательно бы навсегда.        — Это всегда так больно? — спросил он у пожилой женщины.        — Всегда.