Семена Великого Древа

      Время шло к ночи, хотя под плотным пологом из переплетенных ветвей уже царил сумрак — последние лучи закатного солнца почти не пробивали густую листву. Коримус спешил, пробираясь на главную поляну, к Великому Древу, дававшему жизнь и благословение всем элин. Короткий серый мех, покрывавший все тело, заставлял его практически сливаться с серовато-зелеными мшистыми стволами и кочками, которые он ловко перескакивал, однако, попадись он на глаза мертворожденному, тот решил бы что копыта — залог неуклюжести. Время от времени приходилось пригибаться — низкие ветви цеплялись за рожки, неприятно царапая затылок. После таких пробежек его часто саднило, вызывая неодолимое желание почесываться между рогов.       Поляна Великого Древа, открывшаяся перед ним, стоило расступиться последним кустарникам, была огромна, как и исполинский ствол, вздымавшийся вверх посреди нее. Находясь на одном краю, невозможно было увидеть другой. Но сегодня, там почти что желудю было негде упасть. Элин собрались вокруг Древа во всем своем разнообразии: в свете юрких огоньков блестела кожа древесных дев, более других похожих на мертворожденных женщин, но лишенных признаков млекопитающих; шуршали прозрачные крылья зей, пока их вытянутые тела балансировали на ветках, а черные опалы фасеточных глаз отражали свет созревающих плодов; ревельи и нурии принявшие животный облик держались плотной группкой; а крохотные, едва крупнее светящегося огонька сильи, в дневное время порхающие с бабочками по цветам, расселись в величественных рогах нурий. Не видел Коримус лишь Стражей границ, существ мистических даже для него, хранителя истории своего народа.       Белый ствол Великого Древа мягко сиял, как и созревающие на могучих ветвях плоды. Вместе с разлетевшимися по поляне огоньками они озаряли поляну мягким голубовато-сиреневым светом, настраивающим сознание на атмосферу таинства что вот-вот должно было произойти.       Собравшиеся расступились, пропуская Коримуса ближе к Древу. Как и Эннемэлен, давным давно посадившая Древо, и потому являвшаяся Гласом его воли, он был символом неразрывности связи прошлого и будущего, вечного и переменчивого, питающих Древо корней и недолговечной листвы. Но она еще не появилась. Пользуясь временем Коримус огляделся и не смог сдержать скорбного вздоха. В этом году плодов стало еще меньше. Он помнил времена, казалось, это было совсем недавно, когда их сияние было ярче лунного и солнечного света проникающего сквозь листву. Если так пойдет и дальше… В далекие века, элин уже не раз переживали упадок, его собственный наставник и предшественник говорил о них. Его родное Древо погибло, а вместе с ним и многие элин, спасло лишь то, что удалось сохранить семена.       Вздрогнув, Коримус приложил ладонь к стволу, ощущая пульсирующий ток сока внутри. В месте соприкосновения, теплая на ощупь кора засветилась ярче, узнавая и приветствуя его. Успокаивающая волна пробежала по телу, стараясь смыть тревогу. Именно ее он пытался воссоздать в своей музыке, но Древо было неповторимым, особым, чтобы можно было передать его связь с каждым из элин.       За спиной пробежал вал приглушенных голосов, и он поднял свое лицо, настраивая зрачки продолговатых, словно кошачьих, глаз на более яркий свет. На три роста выше его, кора Древа тихо треснула, выпуская стремительно растущие новые ветви, которые тут же сплелись в подобие круглого помоста. Ствол ярко озарился белым, на миг ослепив всех, что как и Коримус подняли глаза. Из этого сияния на встречу им шагнула та, кого все ждали — Эннемэлен — Глас Древа.       — Приветствую вас, братья и сестры! — голос ее высокий и ясный, долетел до каждого края поляны, заставив присутствующих зашуметь, выражая свои приветствия.       По своему обыкновению она была в длинном белом платье, больше подобавшем женщине мертворожденных. Весь облик ее напоминал принцесс и княжон из их баллад и легенд — ясные светлые глаза на нежном лице, струящиеся по спине золотистые волосы — именно таких всегда похищали людоеды и лесные чародеи. Чудесная сотканная магией иллюзия, но не страшно было утверждать, и элин и мертворожденные равно сочли бы ее прекрасной.       Спустившись вниз, она так же приложила к стволу ладонь, так что тонкие светлые пальцы почти коснулись его коротких, темных, покрытых шерстью почти до самых ногтей. Тихо кивнув, Коримус поднес к губам свирель. Эннемэлен запела. За ней, Песнь приветствия подхватили остальные, каждый на свой манер. Звучание не было важным — они пели сердцем, обращаясь к новым братьям и сестрам, пока еще покоившимся в плодах. Их ждали, пока еще не знакомых сородичей, надеялись на скорую встречу, обещали любовь. В эти дни их ждали особенно горячо.       Как всегда, новые собратья пришли в мир на рассвете, когда ночной сумрак сменился утренним, а к хору элин присоединились птичьи голоса. Свет плодов угас, с его последним отблеском прочные шкуры разломились. Пока новые сородичи, еще немного ошеломленные открывшимся им миром, оглядывались, похожие на только что вылупившихся бабочек, каждому из них Эннемэлен называла их имена. Сегодня все это навевало приступ ностальгии, а с ней наваливалась усталость. Церемония для него закончилась — как хранитель истории он понадобится спустя месяцы, когда появившиеся сегодня на свет элин немного освоятся в своей жизни. Можно было отправиться домой и вздремнуть.       — Коримус! — голос настиг его в шаге от Древа.       Он остановился. Не уйдешь, когда Глас зовет тебя.       — Чем могу быть полезен?       Коримус рассматривал ее, слегка наклонив голову. Вокруг становилось светлей, хотя полностью, сумрак никогда не покидал поляну под Древом. Внезапно, Эннемэлен показалась болезненно осунувшейся, тусклой, хотя иллюзорный облик все так же был при ней. Грустно улыбнувшись, словно поняв его мысли, она легким жестом пригласила его за собой. Ветви снова сплелись в импровизированный помост, уже дожидаясь.       Он знал, что девы живут в стволах старых деревьев, добровольно расступавшихся для них подобием широкого удобного дупла. Глас Древа не должна была быть исключением, однако место, куда Эннемэлен привела его не было дуплом. Подобно его собственному жилищу, ее дом, стоявший на широкой, как хорошо протоптанная дорога ветке, был сплетен из тонких живых побегов самого Древа. Внутри было куда меньше: только мох образовывал две импровизированные «кочки», конечно мягкие, чтобы на них удобно было сидеть.       — Я редко провожу время здесь, внутри, — призналась Эннемэлен, предложив ему сесть. — Не люблю замкнутые пространства, как, наверное, многие из нас, элин. Это мертворожденные жаждут запереться в своих каменных клетках.       — Но традиция угощать гостей присуща тоже им, — одна из ветвей распрямилась точно на против лица Коримуса. На ней мгновенно зацвел цветок с душистым нектаром — бери и пей.       — Стоит раз побывать в их мире, и некоторые привычки въедаются в тебя намертво. Древо, как я не хотела чтобы до этого дошло… опять…       Ее слова пугали. Они действительно переживали то, что описывал ему наставник. От собственной правоты похолодела спина.       — Магия Древа тает. Корни больше не питают его, — подтвердила Эннемэлен. — Ты видел, с каждым годом, нас приходит в мир все меньше, а уходит больше. И, быть может, этого ты не замечал, но даже музыка твоей свирели звучит слабее.       — Нам нужен Ритуал Обновления? — он уже знал ответ. Знал, но хотел думать, что Эннемэлен, дух и голос Древа, знает иной способ спасти ситуацию.       — Именно.       Одно короткое слово. Коримус прикрыл глаза. Древо погибнет. Найти Источник и вырастить новое — все, что остается?       — Когда-то мой наставник сказал, что погибли почти все элин… — он произнес это почти шепотом. — Но не сказал, почему мы не пытались прорастить семена раньше. Ведь все живое умирает — циклы повторяются?       Он взглянул ей в глаза, но Эннемэлен опустила взгляд, бледная до прозрачности. Он мог корить себя что не задал вопроса раньше — начиная жить, редко задаешься вопросом, когда и как жизнь окончится. И потом не вспоминаешь страх прошлого, отдаваясь течению дней, лет, десятилетий. Корила ли себя Эннемэлен? Все пережив, она должно быть, хотела просто забыть…       — В этот раз все хуже. Мертворожденные уничтожают Глифы, без них волшебная завеса разделяющая наши миры исчезнет. Они мелочны и завистливы, раз обнаружив, они не позволят нам существовать.       — Но откуда…       — Это выше моего понимания. Никто и никогда не мог найти Глифы…       А Стражи не должны были к ним подпустить.       — Лишившиеся Глифа в большинстве своем сошли с ума. — ответила она на невысказанный в слух вопрос.       Коримус лишь единожды видел Глиф воочию. Шел тридцатый год его жизни, наставник забрал его в один из своих долгих походов по лесу, в которых мог пропадать месяцами. Та часть леса была незнакома еще юному Коримусу: деревья там росли очень плотно, почти не пропуская дневной свет, перемежаясь с колючим кустарником и замшелыми валунами. «Смотри», — сказал наставник, останавливаясь возле серого бока одного из них. Мгновение спустя тот вспыхнул, наполнив пространство рокочущим звоном, а из окружавшего их зеленоватого сумрака соткался неизвестный Коримусу символ. Но самым удивительным было другое — вся местность поплыла, меняясь перед глазами. Деревья поредели, впустив сноп золотисто-оранжевого света, исчезли кустарники и камни, под копытами оказалась плотная, утоптанная земля. В дали показалось огромное открытое поле.       «Это Глиф, один из многих», — объяснил наставник, пока его будущий приемник ошарашено озирался по сторонам. — «Они защищают нас, скрывая от мертворожденных».       — Я готов.       Эннемэлен посмотрела на него удивленно.       — Однажды мой предшественник сказал мне: «Ты поймешь». Но в те дни я ничего не понял. Да и во все последующие годы. Вспоминая, все задавался вопросом, почему он ушел…       Наставник стоял к нему лицом, а садящееся за бескрайним полем солнце светило лучами ему в спину. Глубокая тень надежно укрыла от взгляда его лицо, заставляя гадать даже над тем, какое у него было в тот момент выражение. Каким-то торжественным движением он разломал свою флейту. Он точно вкладывал что-то в этот жест, но глядя на ее беспомощные обломки в пыли, Коримус не мог придумать, что же именно. «Однажды ты все поймешь», — уверенно звучал голос наставника. — «Но не ходи за мной сейчас». И как только его голос замолк, все вокруг снова изменилось. Вернулся плотный лесной полог и колючие кусты, а с ними и густой зеленый сумрак, в котором Коримус остался один.       — Возможно, сейчас я понял…       Или просто ухватился за воспоминание как за спасительную ниточку.       — Он знал, что все повторится. Думаю, он искал альтернативный способ спасти элин. Ответ не всегда под ногами, часто он там, откуда не ждешь. Теперь я должен пойти и найти его. И новый Источник, если понадобится.       — Нет, Коримус. Я не хочу, чтобы ты покидал нас. Я пригласила тебя по иной причине.       Эннемэлен выпрямилась, точно мертворожденная княгиня на троне. По крайней мере, так их любили изображать сами мертворожденные. Руки она сложила на коленях.       — На поиски Источника отправится Аэль. Я лишь хочу, чтобы ты лучше подготовил ее.       — Аэль?! — Коримус потряс головой. — Но почему? Она лишь десять лет как пришла в наш мир. Почему ты выбрала ее?       — Не я. Древо выбрало. Она действительно юна, но ей интересен тот мир. Ты как будто недоволен?       — Ей не просто интересен тот мир. Она восхищена им, — ответил он качая головой.

***

      Эннемэлен он покинул, даже не выпив предложенный нектар. Желание спать пропало, и вместо того, чтобы направиться к себе, на облюбованную для жизни солнечную полянку, пошел бродить по лесу, совсем как его наставник когда-то. Нужно было найти Аэль, где бы та ни была, Коримус был уверен, стоит ему сыграть одну из своих мелодий, юная дева сразу появится. Он не мог себя заставить и должен был сначала разобраться в себе, понять, почему выбор ее на роль исполнительницы ритуала — Истинного Семени — застрял в нем занозой.       Почти все представители элин имели долгую жизнь. Древесные девы могли жить столетиями. Если многие существа появлялись на свет маленькими и беспомощными: котята и щенки слепыми, птенцы бесперыми, и нуждались в опеке старших, с элин все было немного не так. В мир они приходили физически созревшими, и если первый год проводили возле Древа, то лишь потому, что еще слишком сильна была ментальная связь с ним. Как и все живые существа они учились и обретали опыт, но как бы юна не была Аэль, она не беспомощный птенец. И Эннемэлен обещала, что не отпустит ту одну.       Аэль не имела опыта общения с мертворожденными. А многие его имели? Покидать сень Древа разрешалось лишь тем из них, кто способен был обратиться. В том мире они должны были носить облик животного или мертворожденного, и не менять его при свидетелях. Но даже ревельи и нурии редко уходили вовне.       Присев на кочку, Коримус задумчиво вертел в пальцах свирель. Как и все ее сестры, Аль обожала танцевать под его мелодии. Но в отличие от них, настойчиво искала встреч с ним. В то время это тяготило его. Уединенные прогулки, исследования родных сказаний и доступных книг, написанных мертворожденными, казались предпочтительнее пустого сплетения нот ради веселого танца. Он даже не заметил, когда все изменилось. Быть может, в грозовую ночь, когда она с таким интересом слушала его истории? Или когда упросила его выучить ее грамоте мертворожденных и прочла все его книги?       Коримус вспомнил ее глаза, в которых, казалось, поселился солнечный свет, озорное выражение тонкого лица. Аэль была любопытна. Научив ее читать, он обрел собеседника, он же и привил ей восхищение другим, опасным миром.       — Привет, Олений хвостик! — Он на столько ушел в размышления, что перестал замечать что-либо вокруг. Звонкий голос почти заставил его подскочить, как и легшие на глаза ладони.       — Аэль… — ладони отнялись от лица, — Ты искала меня?       — Угадал! Это я и я искала тебя. Я отправлюсь в мир мертворожденных, представляешь?! Эннемэлен говорит, ты должен рассказать мне об особом ритуале, который мне нужно будет провести.       Коримус почувствовал укол. Эннемэлен не пожалела сил найти Аэль и рассказать ей о намечающемся путешествии, однако, о ритуале должен рассказывать он?       — Глас Древа так и сказала?       — Да. И я вся — слух.       Только что пританцовывая — явно от радости и возбуждения — она резко опустилась рядом, показывая свою готовность. Но, заглянув ему в лицо, притушила эмоции. — Ты разве не рад за меня? Вспомни все сказания что мы читали. Я увижу все сама.       — Даже их сказания полны смерти… Я боюсь, что реальность много жестче. Легенды сильно приукрашивают действительность.       — Они не чувствуют жизнь и природу как мы, разбрасываются жизнью, своей и чужой, а потому мы зовем их мертворожденные, — почти монотонно продекларировала Аэль. — Ты говорил мне это. А так же говорил, мы мало что знаем о них на самом деле. Нельзя безусловно верить чужому опыту, не получив своего — это тоже ты говорил. Откуда мы знаем, что мир вне сени Древа так ужасен? С чужих слов. Чужого опыта…       Казалось, она переживала, нервничала. Цветные огоньки-искры, часто сопровождавшие Аэль в лесу, сменили свои цвета с зеленых и оранжевых на густо-синие, и пульсируя вились у нее над плечами и макушкой.       — Опыт может быть очень болезненным, Аэль. Разрушительным и даже убийственным. Ты сможешь принять такой опыт? Уверена, что готова?       Она правильно вспомнила его слова и верно ими апеллировала. Наверное, наблюдай он подобную сценку со стороны, Коримус согласился бы с отважной девой, жаждущей сильнее глотнуть жизни, узнать и испытать все лично. Такой опыт бесценен. Вот только перед ним была не абстрактная дева, а Аэль — романтичная, мечтательная, по детски наивная. Она же уверенно кивнула.       — Даже если все так, как ты сейчас говоришь… Здесь всегда все однообразно. Я могу танцевать. Могу гулять по лесу, нежится в нагретой траве, купаться в озерах и снова танцевать. День за днем, день за днем, день за днем… — на ее вытянутый палец села крупная бабочка, раскинув узорчатые крылья. — Эта бабочка скоро умрет. Как думаешь, она грустит об этом? А если бы могла жить веками, грустила?       — Думаю да. Все сопротивляется смерти столько, сколько сможет.       Аэль посмотрела на него неожиданно серьезно.       — Тогда и я буду. Что бы со мной не случилось. Смотри, — она разжала другую ладонь, показав ему крупный желтый лист. — С дерева, которое я лечила. Мы с сестрами ежедневно находим все больше желтых деревьев. И желтеет не только листва.       Прямо под их ногами, с кочки пробивались золотисто-желтые травинки и стебли. Разглядывая их, Коримус подивился, как раньше это ускользало от его взгляда. Древо хранило их лес от смены сезонов, что властвовали в землях мертворожденных.       — Когда герои легенд сталкиваются с бедой, они решают ее, — продолжала Аэль, пока он разглядывал клочки отмирающей травы. — Я буду таким героем. Я излечу весь наш лес, наполню свою жизнь… м, яркостью… не знаю, как объяснить.       — Страстью? Чего в избытке у мертворожденных, так это страстей.       — Может быть! Коримус, Древо не ошибается. Я хочу увидеть их замки, их танцы, услышать их музыку и попробовать пищу! Хочу сделать в своей жизни что-то запоминающееся! Это шанс! — Она вскочила на ноги, закружилась, широко раскинув руки, подняв в воздух стайки бабочек, живых огоньков и одуванчиково пуха. — И сколь короткой или длинной не окажется жизнь, я не буду жалеть!       Когда Аэль остановилась, и бабочки облепили ее, рассевшись на цветах вплетенных в волосы и свитую из лиан тунику, а так же на руках, плечах, и даже тонком, слегка вздернутом носу, она повторила:       — Древо не ошибается. Ну что, расскажешь?       Такой была неисправимая Аэль. Такой он ее сделал.       — Не доверяй чужому опыту, не набравшись сперва своего. Мой опыт в вопросе основан на преданиях элин. Свой личный есть лишь у самой Эннемэлен.       — Ты зануда! Опять мне искать ее?       — Могу сказать лишь то, что ты должна будешь посадить особое семя, чтобы Древо могло вырасти вновь. Но расти оно может только у подходящего Источника. Семя у тебя будет, а вот Источник потребуется найти. Видимо, он должен резонировать с семенем.       — Странно, — Аэль потерла мизинцем кончик носа, — возле Древа нет ни одного родника, или даже ручья… Но спасибо!       Она обняла его, потеревшись щекой о правый рог, для чего ей потребовалось нагнуться. — Однажды, я все выясню!

***

      К моменту, когда Коримус добрался до дома, смятение никуда не ушло. Быть может, все же стоило поспать. Сны сами, бывало, приносили ответы, да и на свежую голову легче думалось, и на мир смотрелось легче.       Убранство дома не отличалось обилием и богатством. Элин вообще не использовали мебель, она была им ненужна. Даже сам его «дом» был по сути зарослями высоких густых кустов. «Стены» и «крыша» были созданы их густо переплетенными ветвями; они не имели четкой формы, но защищали от ветра и дождя. Но было одно отличие его жилища от других — в его доме были полки. Сплетенные, как и все остальное из живых ветвей, они содержали книги, свитки и странные маленькие безделушки мертворожденных. Каждая оплетена отдельной веточкой, как драгоценность, хотя элин не пользовались письменностью, и, как правило, не имели пристрастия к вещам. Были такие как он — хранители истории — обязанные помнить ее досконально и наизусть, так же как любые сказания и легенды народа. Вся эта коллекция досталась ему от предшественника, а тому, возможно, от его предшественников. Хотя Коримус и старался пополнять ее, добавить смог немногое — потрепанную книгу легенд, не все листы которой читались, и две половинки сломанной флейты.       Задумчиво проведя по ним пальцем, Коримус взял в руки свою собственную, вздохнул, прикрыл глаза и настроился. Желание повторить то, что он не делал уже очень долгое время, возникло внезапно, но слишком неодолимо. Он подул во флейту, извлекая нежный, и в то же время тоскливый звук, быстро налившийся тревогой. Эта мелодия была не его, ее играл наставник, вызывая его к себе. Коримус лишь чуть изменил ее, пытаясь таким образом нащупать своего предшественника где-то далеко в мире. В далекие годы, когда тот только покинул сень Древа, Коримус играл ее часто, экспериментируя и изменяя звучание, но результата так и не получил. Не было его и сегодня. Раздосадованный отсутствием ответа, а так же вновь ощутив укол в груди, он все же лег спать, решив, что завтра снова поговорит с Эннемэлен.       Найти ее было не трудно. Никто не знал, где и как проводила свои дни Глас Древа, но она тут же появлялась, лишь только была кому-то нужна. Но проснувшись сырым дождливым утром, Коримус искал ее пол дня. Когда устав и сбившись с ног, он опустился в сырой мох у корней старого дуплистого дуба, подкрепляясь мякотью сочных спелых плодов, заметил вьющийся над рогами огонек. Бедняга слабо мерцал тускло-оранжевым. Огоньки не любили дождь и чрезмерно ветреную погоду, предпочитая в такие дни прятаться в зарослях густых чащ и дуплах, и все же, несколько храбрецов вызвались помочь ему.       — Благодарю, — Коримус слабо подул в свою флейту — огоньки не понимали обычную речь.       Закрутив спираль, огонек шустро повел его на север, к овражку, дно которого облюбовали малина с земляникой. Играть Коримус не решился, подозревая, что неспроста ему пришлось сегодня побегать. Когда колючая гуща с целыми клоками его шерсти осталась позади, глазам предстал плоский серый валун, и величественно восседавшая на нем Эннемэлен.       — Коримус, — она смотрела ему прямо в глаза, но голос, диссонируя с образом, звучал устало, словно сама она не спала этой ночью, решая сложные вопросы. — Ты все еще не уверен. Все так же хочешь меня разубедить.       Как он и предполагал, Эннемэлен знала его намерения. Не было смысла тянуть. Он набрал в грудь воздуха, но тут же лишился инициативы:       — Не стану спрашивать тебя, почему ты сомневаешься в ней. Спрошу другое — кого ты видишь на ее месте? Если бы все и правда зависело от меня, кого бы ты посоветовал?       Это был хороший вопрос, и почему-то, Коримус не был готов к нему. Ощутив страстное желание шлепнуть себя по лбу, он задумался, перебирая в голове жителей леса, но чем больше проходило времени, тем сильнее осознавал, что не назвал бы никого. Многие были бы слишком чужды по ту сторону завесы, девы же не сильно отличались от Аэль. Он сам должен был отправиться туда. О чем и сказал.       — Нет, Коримус. Я не хочу, чтобы ты покидал нас. Таких как ты больше нет, и у тебя нет преемника…       — А ее легко заменить?       — Дев много, но дело не в этом, — спешно отмахнулась Эннемэлен. — Кроме тебя, больше некому сплетать музыку, Коримус. А она способна на то, что не сможет магия дев. Ты хранишь всю нашу историю. Даже если мы не часто ходим к тебе с вопросом, у нас есть возможность…       Возможность. Слово отдалось соленым привкусом на языке. Само собой напросилось сравнение себя со своей же коллекцией на полке. Велика же ценность!       — Еще,. — собеседница посмотрела на него задумчиво, — ты уверен, что твое желание навеяно исключительно заботой об Аэль и судьбе Древа?       — Что… ты имеешь в виду?       — Ты долгие годы жил отшельником. Не искал общества с того дня, как Сфолоний покинул нас. Она все изменила.       Эннемэлен подняла лицо, позволив слабому рассеянному свету упасть на светлую кожу. В облике читался немой вопрос обращенный в пространство, к небу.       — Я тоже не хотела бы разлуки с теми, к кому привязана. Древо знает, как не хотела… Будь это правда в моих силах, я выбрала бы другую из сестер. — Сошедшиеся брови сделали лицо подобием скорбной костяной маски. — Но Древо не ошибается.       Да, он чувствовал себя брошенным после ухода наставника. Как шелуха без семени, или опустевшая скорлупка, он лишился важного. Первые дни он не мог сосредоточить мысли или найти себе занятие, лишь бесцельно блуждал по лесу. Ночами приходили спутанные тревожные сны. Он избегал любого общества — не хотелось вопросов, слов утешений — все они казались мусором в ту пору. Он даже от Древа пытался закрыться. А когда новое положение стало привычным, уединение срослось с ним, как срастаются, бывает, стволы деревьев.       Фраза напомнила ему кое о чем.       — Почему ты сама не рассказала Аэль о Ритуале? Ты провела его, знаешь о нем все.       — Я могла бы. Подумала, тебе будет приятнее, если Аэль придет к тебе. Захочешь, может, дать напутствие…       — И за завесой она будет опираться на выдумку? Сказок ей там хватит. — Эннемэлен молчала, и он продолжил. — Если Древо выбрало Аэль, тогда я пойду с ней. Я научил ее понимать язык мертворожденных. Я показал их мир через легенды, что попали к нам. Как бы ни было мне тошно с уходом учителя, она — моя ответственность.       Слушая его, Эннемэлен качала головой. Он знал, что она скажет.       — Нет, — голос звучал печально. — Я не позволю.       — Ты, или Древо?       — Мы оба.       Коримус привычно потянулся почесать лоб между рогов, но одернул себя, не завершив жеста. История помнила мало случаев, чтобы кто-то из элин ослушался воли Древа, или его Гласа. На ум пришел всего один, закончившийся печально — несчастного подвергли Сэласин,ритуалу проращивания грибницы, которым обычно провожали усопших. Эннемэлен загоняла его в угол.       — Древо подарило нам новых собратьев. Скоро их первое Пробуждение, они готовы укорениться в нашем лесу.       Бывало, Коримус задавался вопросом, а каким было второе пробуждение? Он не мог вспомнить ни одного упоминания о нем, но если было первое, разумно предполагать, что должно быть и второе. Возможно, его наставник не успел рассказать ему?       — Мы всегда участвуем в нем вместе. И я всегда говорю одно и то же. Ты легко можешь меня заменить, — произнес он в слух.       — Тебе ли нужно объяснять? У каждого из нас своя роль. Я не могу исполнять твою, Коримус. Как и ты не сможешь исполнить роль Аэль.       Похоже, спор ее утомил. Поднявшись с камня, она величаво проплыла мимо, а поравнявшись с ним тихо обронила:       — Прошу, будь мудр…

***

      Состоявшаяся беседа не давала покоя, пока ноги несли Коримуса прочь от оврага. Он не понимал Эннемэлен. Ее аргументы не казались весомыми. Ему стоило верить, что Древо не ошибается, история их не помнила таких ошибок, а предположить обратное казалось кощунством. Но почему она не желала отпустить его?       Раздумывая над этим, он пришел к Древу, приложив руку к прохладной гладкой коре, обращая свой вопрос к нему. Прикрыв глаза, ощутил прилив тепла и скорби. И больше ничего. Глас на то и Глас, только она способна не только чувствовать, но и понимать волю Древа. Не оставалось сомнений, давать ответы на свои вопросы ему предстояло, как всегда, самому.       Оставшийся день он был сам не свой, почти ничего вокруг не замечая. Не понял, как оказался возле дома — ноги сами принесли его, завели внутрь, подвели к обломкам флейты учителя. Перекатывая их в ладонях, он почувствовал себя так же, как в тот день. Одиночество всегда возвращалось в моменты, когда хотелось спросить совета. Легко ли далось наставнику его решение? Уходя, шел ли он против воли Древа и Эннемэлен? Стоило задаться такими вопросами раньше, вместо того, чтобы трусливо избегать.       Спалось плохо. Он бежал по незнакомому ему лесу, ощущая враждебность каждого куста, дерева, и клочка травы, лежал под прораставшей на нем грибницей. В руках его были обломки флейты, не учительской, собственной.       Проснувшись, он почти сразу провалился в новое видение. Скользя в прозрачном зеленоватом потоке, он видел лицо светловолосого мертворожденного, улыбающегося и явно счастливого, а в следующий миг — уже мертвого иссушенного, как выпитая пауком бабочка. Резануло скорбью, невыносимой настолько, что в пору было называть ее болью. Образ поплыл, сменяясь другим — знакомым: Эннемэлен рыдала, обнимая ствол Древа. И странно, обволакивающий его поток откликнулся теплом и тоской. Вторя им, хотелось прижать ее к груди и успокоить…       Утро наступало тяжело. Не понимая, где находится, он смотрел на переплетение ветвей над головой, силясь вспомнить, что произошло на деле. Смущающие тревожные видения не хотели отпустить свою жертву.       Рассеянный взгляд упал на обломки флейты, вчерашний день начал восстанавливаться в памяти. Встряхнувшись всем телом, от макушки до кончика короткого хвоста, Коримус раз за разом прокручивал его у уме, завтракая плодами, растущими тут же в доме. Смятение порождало колючее недоверие.       Сегодня он встретится с Аэль. Взгляд сам собой упал наружу, за плетеное ветвями окно. Обычно она приходила, когда солнце над кронами поднималось к своему зениту, но новый день был серым, как вчерашний. Без солнца, пусть даже скрытого лесным пологом, было трудно ориентироваться во времени, но Коримус был уверен, оно у него еще есть. Ему стоило подготовиться, ошибка обойдется дорого.

***

      — Опаздываешь, — Аэль появилась куда позже, чем он ожидал. Не то, чтобы прежде она отличалась исключительной пунктуальностью, но сегодня задержка нервировала. Должно быть, шерсть до сих пор стояла дыбом по всему телу.       — Ой, прости! Я совсем потерялась во времени. Знаешь, Древо не только нас одарило новыми собратьями. Появились милые енотики возле пруда у большого камня! Сегодня первый день, как их увидела…       У нее была такая улыбка, что сердится, или даже просто дуться на Аэль было невозможно. Но с таким отношением к жизни…       — Ты нашел что-то интересное?       «Древо не ошибается» — повторил про себя Коримус. «Не ошибается»…       — Отчасти.       — Это значит, «и да и нет», или «ни да, ни нет»?       — Я… хотел поговорить не о легендах. Но, ты, наверное, видишь предстоящее тебе дело как одну из них? Как собственное приключение. Я прав?       Он мог бы и не спрашивать — ответ хорошо читался в ее глазах — но дождался кивка. — Рискуя вновь показаться занудой… Верно, что мы мало знаем о мертворожденных. Наше восприятие стоит лишь на их же сказаниях, но в каждом они выглядят мелочными, завистливыми, жестокими, вероломными. Если они сами себя такими показывают…       — Я понимаю. — Она опустилась рядом, подставляя палец яркой бабочке. — Будь я тобой, наверно тоже беспокоилась бы. Но если предстоящий мне путь проделывали до меня — значит не все так плохо, и это возможно. И в легендах они не только злы и завистливы, но и добры тоже.       — Да. И первым делом, тебе стоит найти тех из них, кому ты сможешь доверять. Думаю, чтобы найти подходящий источник, тебе придется обойти не мало земель. Полностью избегать контактов с ними ты не сможешь — так лучше иметь их на своей стороне. Но ты должна быть предельно осторожна.       — Я знаю.       — Эннемэлен наложит на тебя иллюзию, но ты должна будешь думать над каждым словом и поступком. У них другие имена, думаю, лучше уже сейчас придумать тебе более подходящее.       — Алис! — тут же, с энтузиазмом отозвалась Аэль.       Это было не то, чего бы ему хотелось. Алис была героиней любимой саги Аэль. Она наверняка заимствует не только имя. Выдуманный образ, может, и ближе к мертворожденным, вот только в попытке соответствовать, Аэль забудет обо всем другом.       — Одного имени будет мало. Мертворожденные, похоже, любят поговорить о себе. Что ты им скажешь?       — Что родилась в замке Лацея, что меня украли люди Эсария Черного…       — Нет, Аэль, — Коримус сокрушенно покачал головой. Все было так, как он и думал. — Думаю, они сразу узнают эту легенду. Это будет подозрительно. Давай, подумаем вдвоем.       — Коримус? Меня больше другое беспокоит. Как понять, какой источник мне нужен? Куда вообще мне идти?       Он грустно улыбнулся. Это была верная мысль, все-таки, Аэль была не совсем беспечна.       — Из того, что мне известно, оказавшись рядом с подходящим для ритуала источником, ты почувствуешь это. Но ты задалась хорошим вопросом, — начал он. И уже хотел было сказать, что задать его лучше Эннемэлен, но осекся. Глас Древа странно вела себя с тех пор, как объявила ему об избрании Древом Аэль.       — А что ты думаешь… если я отправлюсь с тобой?       Аэль замялась как кролик, неожиданно для себя выскочивший на открытую поляну. Не совсем та реакция, на какую он рассчитывал.       — Это было бы чудесно, но… — она опустила глаза, — тебе нельзя.       — Почему же?       Такой ответ ошарашивал. Может, она успела поговорить с Эннемэлен? Или, что более вероятно, та переговорила с Аэль?       — Ты, — он пристально посмотрел на нее, — против?       Аэль сморгнула. Он слишком хорошо знал ее, чтобы пропустить даже такой, едва заметный жест.       — Что? — говорила она явно не думая. Словно на каком-то рефлексе.       Встревоженный еще больше, Коримус предложил:       — Тогда я сыграю для тебя. Только сегодня сочинил эту мелодию — это мое пожелание успешного и легкого пути.       Он поспешил начать. Мелодия полилась нежная и успокаивающая, напоенная туманами и сном. Он плели совершенствовал ее долгие часы, и результат не заставил долго ждать себя. Аэль зевнула, веки ее начали опускаться.       — Какая красивая мелодия, — сонно пробормотала она, — жаль я не могу…       Конец фразы утонул в зевке, перешедшем в протяжный выдох, и наконец, мерное сопение. Аэль уснула прямо в траве, и цветы сонно склонили над ней свои головки. Оборвав мелодию, Коримус посмотрел на спящую. Картина была на столько умиротворяющей, что хотелось смотреть на нее, забыв обо всем. О возможно скорой гибели Древа, о том, что он по сути сделал, и что это может повлечь.       Внезапно, он почувствовал крепкую хватку. Дернувшись, он увидел гибкие корни, пробившиеся сквозь землю и обвившие чуть выше копыт. Только что мирно шелестевшая на слабом ветерке трава на глазах свилась прочными жгутами, захлестнув запястья. Уже собравшийся потянуться за флейтой, Коримус понял, что не может коснуться ее.       — Как же ты посмел? — знакомый, и в то же время чужой голос хлестнул разочарованием на грани презрения.       Крупно вздрогнув, Коримус обернулся. Аэль стояла совсем рядом, зеленые глаза светились ядовитым светом, на лице ни отголоска сна. Знакомое и чуждое переплетясь вызывали оторопь и желание скрыться, своими руками закопаться поглубже в землю. Туго сглотнув, он хотел было просить прощения, но трава не позволила, устремившись к лицу, заплетая стеблями глаза и рот.       — Мы доверяли…       Голос умолк, Коримус не мог видеть, но чувствовал, они уже не одни на поляне. Пришла горькая мысль, что в своей тревоге, он совсем растерял способность здраво мыслить. Эннемэлен знала все, что происходит под сенью Древа. Знала и подготовилась, защитив Аэль от воздействия его музыки.       — Похоже, Сфолоний и тебя заразил своей болезнью. Ничего не поделаешь…