***
— Артемиса… — шепчет он, вжимая её в стену. Она такая тонкая, такая ладная. Её хочется приласкать, обнять. Но стоит заглянуть в её зеленые глаза, как вся нежность летит к чертям. Никакой ласки, никакой пощады. Её хочется отодрать так, чтобы она не поднималась на ноги пару дней, так, чтобы сорвала голос до хрипа. Она бесстыдно трется, дрожит. — Дайки… — просящий шёпот и она опускается на колени, приспускает ему брюки и без прилюдий, заглатывает полностью стоящий член. Гортанный рык срывается, он пытается себя контролировать, но черт! — Миса… — только и срывается из уст когда он кончает ей в рот. Тело горит, руки почти неосознанно, будто сами по себе, рывком поднимают её на ноги. — Дайки, а если кто-то зайдёт? — Не зайдёт. Я закрыл дверь на ключ. Черт, душевые в университете что надо. Широкие кабинки в самый раз для того, чтобы подхватить её и насадить на себя. Ничто не мешает и не упирается. Она стонет так громко, Дайки вдалбливается как изголодавшийся зверь, сминает бока и рычит с каждым толчком. — Миса… так прекрасна, — шепчет он, когда она кончает протяжным стоном. Уходя из душевой, они даже не замечают чьи-то тихие всхлипы…***
Дайки кажется, он сходит с ума. Будто бы кто-то вколол ему яд медленного действия и теперь он вынужден безвольно смотреть на то, как превращается в нечто ужасное. В голове смутные представления: не так, всё должно быть не так. Эти отношения… Артемиса. Они приносят лишь боль, травят душу и сердце. Сжирают то, что в нём пробудилось — он отчётливо ощущает как теряет что-то эфемерное, светлое внутри себя. Нутро кричит. Но что делать? Без неё он погибнет. Сдохнет, как и положено псу, которого оставили на произвол судьбы. Когда-то ему говорили что он похож на дикую кошку. Враньё. Он похож на бродячего пса. Он обнимает её так, словно боится, что она исчезнет. Отчаянная, почти болезненная нужда в ней, в её касаниях. — Артемиса… не исчезай никогда. Ты моя, Миса, — снова этот болезненный шёпот. И лишь изо дня в день, внутри цветёт мерзкое, уродливое чувство. Не так. Все не так.***
— Эй, Аомине-кун, ты в порядке?! — кто-то дергает его за плечо. Он застыл посреди коридора, толпа, будто бы вода, медленно обтекает его со всех сторон. Сапфировые глаза непонимающе смотрят в карие. — Ты так внезапно застыл, будто бы что-то случилось, — оправдывается девчонка. Действительно, он застыл посреди коридора. Сам не знает почему. Может, потому, что медленно, но верно идёт ко дну? — Случилось, — хриплый голос заставляет незнакомку отвести взгляд. Когда-то давно, до Артемисы, он бы заметил это. Он бы понял и, может быть, заинтересовался бы этой смазливой мордашкой. Но сейчас, когда внутри цветёт отрава из этих удушающих чувств, когда ум за разум зашёл, когда он потерял себя — Дайки не видит ничего. Даже себя. Все что он видит — Артемиса, её тонкие руки и болезненное желание быть рядом. Девчонка молча смотрит. Будто бы знает, что с ним творится. — Аомине-кун, позволь сказать? — вдруг в нерешительности начинает она. Дайки будто выныривает из-под толщи воды, глубоко дышит, смотря на неё. Она принимает молчание за согласие. — Ты… Я… Я знаю тебя давно. Ещё с Тейко, хоть ты и не помнишь меня. И, — она мнёт пальцы, кусает губы, словно не знает, стоит ли продолжать. Сомнения рассеиваются сами собой, стоит вглядеться в смуглое лицо напротив. Источавший уверенность, превосходство, Дайки всегда был для неё неопровержимым доказательством мощи и доброго сердца, доказательством того, что человек обладающий силой, может обладать и добрым сердцем. Она, неведомой тенью столько лет ступавшая за ним, не смевшая обременить его своими чувствами, лишь восхищалась его истинной силой, его красотой духа и сердца. Разве можно остаться равнодушной к тому, кто смог рассеять свою тьму и сделать шаг навстречу к тем, кто дорог? Разве можно не увидеть, не разглядеть то, как за каждой нахальной улыбкой скрывается любовь к друзьям? Она знала, она видела как он умеет переживать, как умеет заботиться о тех, кто дорог. Доказательств тому так множество! Его безразличный, казалось бы, взгляд всегда преисполнен чем-то большим. Аомине Дайки — исключительный человек. Таких как он больше нет. Но что с ним стало теперь? Лишь блеклая тень былого себя. Он оставил баскетбол позади. Оставил друзей. Сдался на милость той, которая таких жертв не оценит. Ей мало. Всего. Мало того, что он всюду следует за ней, ей нужно безграничное повиновение, нужно ощущение собственного превосходства над ним. Ей нравится видеть, как он, Аомине Дайки, ломает себя в угоду ей. Он не замечает, не слышит эти мерзкие шепотки по всюду. «Эй, вы слышали?! Кажется Артемиса приручила Аомине!» «Мерзость! Я думала он выберет кого-то более достойного!» «Он похож на щенка рядом с ней!» Он не видит ничего. Слепо доверя, всецело отдаваясь той, кому не нужны ни его душа, ни сердце. Ей нужна лишь его сломленная гордость. — Дайки-кун, послушай… Я знаю, я не должна этого говорить. Но, просто подумай, когда двое влюблены, когда между двумя людьми искренние и чистые чувства, они обязательно будут счастливы. Такие чувства окрыляют, ободряют. Дарят чувство свободы, — на секунду она запнулась, переводя дух. — Но взгляни на себя? Что с тобой стало с тех пор, как ты встретил Артемису? При упоминании её имени, Дайки хмурится. Она же, будто не замечая, продолжает. Продолжает несмотря на то, что уверена, Дайки прогонит. И хорошо если просто прогонит, у него душа горит, сердце чернеет. Сделать больно другому — для него сейчас логично. — Ты бросил баскетбол. Игнорируешь друзей. Момои-сан приходит в этот университет каждый день лишь для того, чтобы убедиться что ты в порядке. Ты этого не видишь, не замечаешь. Твои глаза заняты другим. Но разве так правильно? Ты и сам знаешь, понимаешь что она травит твою душу. Остановись, очнись пока не поздно! Пока ты не потерял всех, кого любишь! — она срывается почти на крик, когда чужие, тонкие руки обвивают крепкую шею напротив. Она смотрит на это действо, будто бы заворожённая. Внутри сердце сдавливает в тиски, словно бы это Его рука сквозь грудную клетку, переламывает рёбра и сжимает его. — О чем шепчемся? — её голос, кажется ей, змеиным шепотом. Она, будто бы невзначай, проводит языком вдоль уха, исподлобья наблюдая за её реакцией. Боится? Ревнует? Нет. В зелёных глазах лишь превосходство, насмешка. Смотри, он мой. Видишь? Дайки на мгновение прикрывает глаза, ничего не отвечает. Хватает Артемису за руку и уводит. А внутри набатом бьют слова той мелкой.***
Он ощущает себя больным. Будто бы тело испускает дух, лишь его остатки тлеют где-то глубоко внутри. Дайки снова и снова бьется об закрытую дверь. Не пройти. Ищет, не может осознать, понять. Как слепой котёнок мордой тычется то туда, то сюда. И лишь вопрос внутри, что не так? Что именно травит душу? Почему, почему он не может принять это все? Ответ приходит неожиданно, спустя пару дней. Он долго наблюдает за Артемисой из тени. Её заливистый смех, искры в глазах, все кажется таким правильным… таким чёрствым. Каждое движение кажущееся естественным, родным сплетается с леденящим душу холодом. Артемиса поднимает голову, наконец, замечает Дайки, и взгляд изумрудных глаз не теплеет, не светится счастьем. В них застывает безразличие. Вдруг на ум, совершенно точно, приходит мысль — он для неё всего лишь трофей. И сердце ухает вниз, падаетпадаетпадает. Падает куда-то вниз, в бесконечную, беспроглядную тьму. И ничего не остаётся, кроме как уйти.***
Он похож на загнанного зверя. Мечется из угла в угол. И срывается. Он ведь ошибается? Она ведь Артемиса… Дверь в её квартиру открывается сразу, хотя и руки дрожат. И как-то сразу напрягает его мужская куртка, небрежно брошенная на пол. Тишина оглушает, режет по нервным окончаниям бешеным сердцебиением. Искаженная картинка. Нереально… Не может быть. Её тонкие руки, длинные пальчики чертят причудливые узоры, но разве не на его спине?! Её лицо искажено в уродливом удовольствии. Сознание цепенеет на несколько минут, будто бы не до конца осознавая происходящее. Но с осознанием приходит злость. Жгучая. Горячая. Приходит Дайки в себя лишь тогда, когда улавливает крик. Самый настоящий, звонкий и громкий. Артемиса кричит долго, пока воздух весь не улетучивается из легких, заставляя болезненно завалиться на колени. — Хватит, — хрипит. — Прошу, хватит. Ты его убьешь. Он как заворожённый рассматривает как на чужом лице разворачиваются кровавые ошмётки. Поднимается с места, брезгливо отталкивая несчастного ногой. Отвратительная картина. Голые. Уродливые. Мерзкие. Дайки останавливается около Артемисы. Она в страхе и каком-то немом трепете поднимает взгляд. Его широкая ладонь опускается на её щеку, ласково оглаживает. И что-то в этой ласке до ужаса пугает её. — Мерзкая сука, — ладонь на щеке сжимается, больно сдавливая скулы. Он брезгует залепить ей пощечину, хотя и хочется. Лишь отталкивает от себя с ненавистью. Артемиса в ужасе наблюдает за тем, как его широкая спина исчезает в дверном проеме. Осознание приходит только сейчас. Дайки уходит от неё. Навсегда. — Нет… Нет… Дайки! — крик срывается быстрее, чем она успевает осознать. Она застаёт его у входной двери. На лице застывшая маска. Сапфировые глаза, что смотрели на неё в восхищении, ничего не выражают. — Дайки… я, — не знает, что сказать. Как остановить. Разве объяснишь теперь ему, что ей было страшно? Что было невозможно поверить в то, что он, Аомине Дайки по настоящему влюблён в неё?! Что он, как и все те, другие, не станет обманывать, не станет ломать? Как же ему рассказать что все вокруг только и делали, что ломали, пытались переделать её. Что всем она была не по душе такой, живой и настоящей. «Много говоришь. Ненавижу болтливых» — сказал ей брат. «Ты не должна выделяться. Таких не любят. Будь как все» — сказала мать. «Бесполезное дитя» — сказал отец. Дайки, а, Дайки? Знаешь ли ты, что такое отчаяние? Когда стучишься, ломишься в закрытые двери, в надежде получить хоть каплю тепла. В надежде что в тебя поверят, что тебя поддержат и не выскажут что ты бесполезна лишь за само твоё существование. А, Дайки? — Прошу, прошу! Только не уходи, не бросай меня, умоляю! — она падает ему в ноги, судорожно пытаясь вернуть. Ответом ей служит тишина и глухие шаги на лестнице. Её рыдания доносятся до него даже спустя годы.***
Артемиса ещё долго приходит в себя. В конце концов, сложно прийти в себя так сразу, когда теряешь единственного человека который полюбил тебя, по своей глупости. Годы уходят на то, чтобы вернуть веру в себя. Чтобы не думать и не вспоминать, чтобы не спрашивать, неужели он, тот самый Аомине Дайки, полюбил её? Нелепую, глупую и недалёкую. И когда, казалось бы, раны затягиваются, дышать становится легче. Когда перестаёт искать его аккаунты в сетях, она натыкается на фотографии среди общих знакомых. Кто-то из бывших одногруппников пересылает и ей, и она смотрит, не в силах сдержать снова рвущиеся рыдания. Смотрит как он, такой красивый, такой далекий, обнимает другую. «Будь счастлив, Дайки. Прости, если сможешь. Я всегда буду тебя любить» Он ещё долго смотрит на это сообщение. Хочется думать, что оно ничего не значит. Но ведь внутри все сжимается, сдавливается. А в голове эхом разносятся её дикие рыдания из того дня. — Артемиса… — с горечью выдыхает он. А на душе пусто.