3.
30 июня 2019 г. в 14:36
Надо сказать, что хоть уже наступила весна, ночью на реке я продрог до костей и поутру, спрятав лодку в плавнях, отправился от берега, немало переживая от того дела, что мне предстояло. Ни в прошлой жизни, ни в этой не опускался я до воровства, а если и брал что, так лишь то, что мне и так принадлежало. Земли вдоль Зубца я считал богатыми, и ни разу, за время прошедшее со времен Танца Драконов, не подвергались они разорению, хотя народишко до сих пор опасался здесь селиться. Пусть я и утешал себя мыслью, что не причиню большого вреда, но молил Господа пронести мимо меня эту чашу.
И вот получилось так, что вышел я к полю, а оно было на землях Бракенов, услышав ссору и ругань. Какой-то недотепа зазевался, сломал на плуге нож и то, что осталось, погнул так, что напоминало оно теперь морскую волну. На этом не остановившись, дурень наехал и отвалом, приведя тот в полнейшую негодность. Некоторое время я прятался в кустах, не желая показываться на глаза, но потом увидел, что этим происшествием Господь посылает мне удачу.
Дело в том, что их кузнец умер, с соседней деревней они от веку враждовали за покос и лесок, а из замка мастера звать они не могли в силу бедственности своего положения, что и было видно, потому что пахали они не лошадьми, а волами.
Так я вышел к ним и предложил, что починю за столько, сколько и их кузнец бы взял, причем две трети цены мне, треть — хозяину мастерской, а если материал понадобится, то будет сверху. На что спросили эти люди кто я такой, и пришлось мне врать, что иду из Западных земель в Солеварни, но по дороге ввязался в игру и потерял все до гроша.
Поднялся еще больший шум, одни кричали, что я проходимец и хочу их облапошить, другие же призадумались, поскольку другого выхода не видели. Общее затруднение решил свояк кузнеца, которому тот оставил свои инструменты. Посмотрел он на меня этаким свиным глазом, одним лишь взглядом учиняя жуткую острастку, и сказал, чтобы я приступал, сделав под его присмотром как обещал, и чтобы руки мои сказали кто я.
Когда услышал я эти слова, не выдержал и рассмеялся про себя великим хохотом, поскольку делал работу достойную королей и герцогов, а эти простецы сомневались можно ли мне доверить лемех перековать.
Инструменты, а именно — молот, клещи, железо, и прочие принадлежности, этот свояк хранил в соломеннике. Я еще по дороге пошутил, что вор в первую очередь тюфяк проверит, на что тот перепугался, стал зыркать по сторонам как бешеная галка, и сказал, что позовет еще крепких юношей смотреть за мной.
После того, как разожгли мы горн, свояк стал меха качать, а я — выбивать шлак. Железо у ножа было дрянное, не наедь плуг на камень, все равно бы сломался, и мне пришлось добавить чушку из запасов кузнеца. И вот, когда уже ковал я сам нож, услышал я голоса — приехали люди лорда Бракена и спрашивали, не было ли в деревне кого чужого.
От этого взял меня великий испуг, и думал я уже как буду подороже жизнь продавать и, пока раздумывал, им сказали, что никого чужого не видели, только утром наняли кузнеца из Ланниспорта починить лемех. Люди Бракенов в кузню зашли посмотреть, а я был обросший, грязный как черт, так что родная бы мать не признала, и потому эти, несолоно хлебавши вышли.
К вечеру я закончил работу, а должны крестьяне мне остались грот и три гроша. Свояк предложил остаться у него, пока пахота не закончится, а выплатить все сейчас они все равно не могут, и дал грот. Я его спросил, откуда же возьмутся деньги, если сейчас их нет, но он меня успокоил, что они закончат пахоту, зарежут вола и с его мяса заплатят. Я согласился, удивляясь тому, что какими бы способами жестокая судьба меня не терзала, на всякое несчастье находится возможность его превозмочь.
Искали меня прилежно, разослав розыскные листы, и один я даже повесил над входом, поскольку походило изображение на разодетый сноп соломы, а не на человека. Говорили, что у Дарри стоит застава и хватает всех, кто мало мальски на меня похож. Так мастерство мое служило мне щитом, поскольку люди благородного сословия жили войной, охотой, наукой, политикой и мореплаванием, а иным себя не утруждали.
Дела же шли неплохо, поскольку приобрел я известность, и если бы я хотел описать подробно, каковы были работы, которые я делал многочисленным людям, то слишком бы длинным вышел рассказ. Обо мне говорили в укор другим: «Вот тот, кто может, а ты — из тех, кто не может.» Платили больше продуктами, но свояк покойного кузнеца, а звали его Семар, продавал их в Стоунхедже, отдавая мне долю. Жил я у него в доме, и скопил достаточно, чтобы купить кобылу серой масти. Еще удалось приобрести струны, и я сделал лютню на которой с удовольствием играл.
Была одна вдова дубильщика, звали ее Триста Скиннер. Эта женщина была очень красива, но было ей уже за тридцать, и до моего прихода давала многим авансы, рассчитывая на замужество. Так как она была известна таким поведением, то я бы за все золото мира не стал бы ее трогать. И хоть и говорила, что сильно влюблена, я неизменно отвечал отказом. Дочка же ее во всем пошла в мать, и получилось однажды так, что уединились мы, и я с превеликим удовольствием провел ночь, куда большим, чем было бы с ее родительницей. Когда же утром, уставший, как будто всю ночь скакал на лошади, я пришел в мастерскую, приступил ко мне Семар с такими словами:
— Тимос, — а я представился именно так, — в Стоунхедже были гости из Ланниспорта и никто не слышал о тебе. Должен ли я отвести тебя в Стоунхедж, потому что ты не тот, за кого себя выдаешь?
— Семар, — спросил я его, — разве я давал повод сомневаться в себе?
— Нет, Тимос, но если найдут, что ты в чем-то виновен, то и я попаду в кое-какие неприятности. — Его глаза забегали, и понял я, что он хочет мою долю, потому что он знал, что я накопил изрядную сумму, и был по меркам деревни изрядным богачом. Пусть сам Семар и так хорошо нажился со мной, но жадность в нем превозмогла осторожность. Отдавать ему деньги было бы величайшей глупостью, но и не платить было нельзя, потому что тогда бы он исполнил свою угрозу и выдал бы меня людям лорда Бракена.
Поэтому не зная, что делать, кинул я в него молоток, который держал в руке, а Семар пригнулся и я попал ему в темя. Сразу же пошла кровь, и он рухнул на землю, как будто мертвый. К счастью, этот мужичишка, по своей жадности, думал, что справится с этим делом один, и свидетелей не было. Поэтому собрал я инструмент, считая себя полноправным его владельцем, погрузил в тележку, в которую запряг кобылу, и пошел к Перекрестку, пока меня не хватились.
***
Надо сказать, что весна, которая была в том году, оказалась ложной, и мог я только благодарить Господа, что послал он мне помощь потому, что если бы даже избежал я стражников, то сейчас замерзал бы я от холода без доброй одежды, а так шел вперед сытый и в добром здравии, несмотря на все постигшие меня превратности.
До Перекрестка я добрался без происшествий и остановился на ночлег в гостинице. Было это трехэтажное здание из дикого камня, с узкими окнами, закрытыми тяжелыми ставнями. Одна часть здания была поднята на сваях, поскольку ранее там была пристань, до того как Трезубец сменил свое русло. Управляла же гостиницей женщина по имени Маша Хеддл, постоянно жевавшая кислолист, растение наподобие бетеля, столь любимого индусами, отчего зубы у нее были красные, будто из десен идет кровь. За постой она взяла с меня три грота, что было совершеннейшим грабежом, но не будучи в положении поднимать скандал, я заплатил, поклявшись, что больше ноги моей здесь не будет.
Тем же вечером настигло меня ужаснейшее известие. Сердечный друг моего отца, сир Алберет Мелколм также остановился на Перекрестке, и я, узнав его, подсел, чтобы расспросить о новостях. Он был в великой печали, потому что бедный мой отец, узнав о моем несчастье, поехал просить за меня лорда Аррена, но при въезде в долину, сразу за Длинным Луком на него напали горцы, убив и ограбив с великой жестокостью. Не успел я оправиться от такого известия, как добавил он, что лорд Аррен лишил меня земли и титула, и теперь я не только потерял моего доброго родителя, но и дом, куда мог бы возвратиться.
Таково было мое душевное состояние, что я почти пропустил мимо ушей известия куда для меня менее важные. Король Эйрис Второй передал корону свою сыну Рейгару и тот сочетался браком с леди Лианной Старк в богороще Красного Замка, отчего многие шептались, что тем он оскорбил Семерых и те вернули зиму. Особенно старались нищенствующие братья, вырезавшие у себя на теле семиконечные звезды по примеру древних Андалов, и прочие бездельники, шатающиеся с ними от города к городу и выпрашивающие подаяния.
Сир Алберет рассказал, что учинил новый король одним великим лордам необычайные ласки, а других — жестоко унизил. Так, он дал лорду Аррену право на пошлины в Чаячьем Городе, лорду Старку поспособствовал в возвращении пришедшего в запустение Нового Дара, который Джейхейрис Миротворец подарил Ночному Дозору, а лорду Талли отдал во владение Золотой Зуб против воли лорда Тайвина Ланнистера, чем немало уязвил его. Принцы же Дорна и лорд Баратеон пришли в неописуемое неистовство и многие ожидали, что они созовут знамена, когда сойдет снег.
Мы выпили за упокой души моего доброго отца, когда подсел к нам бард, побиравшийся по столам гостей. Фыркнув как лошадь, этот мужичишка немедленно принялся хлопать нас по рукам и предложил спеть, напрашиваясь на угощение.
— Я скорее прыгну в колодец, чем буду слушать твою игру, — сказал я ему, но бард на такие слова только рассмеялся, и спросил, не слышал ли я новую песню.
— Какую такую песню? — спросил сир Алберет.
— «Когда казнят Пересмешника, ” — объявил бард, — о подлом убийстве молодого лорда Старка.
— И многие ли знают эту песню? — поинтересовался я.
— О, она очень популярна в Королевской Гавани, — ухмыльнулся он, и немедленно принялся петь.
После того, что я услышал, у меня появилось намерение досадить ему, но вида я не подал. Купив этому певуну за грош кружку эля, я, извинившись перед сиром Алберетом, вышел во двор и принялся ждать. Когда же бард, покачиваясь, вышел из дверей и пристроился у ограды, этот свинья испустил такой залп, что слышно, наверное, было в Королевской гавани. Я же, схватив палку, начал его охаживать, приговаривая: «Ах ты, грязный осел, косая свинья, заячий хер, такой вот гром у твоего таланта!» Тот принялся бежать, а я — за ним гнаться и не переставал бить его, пока тот не запросил пощады настолько жалко, что прошла у меня от этого половина злобы.
Вернувшись в гостиницу, я беспокойно провел ночь, поскольку многие гости необычайно шумели, смешав эль с кислолистом. Всякий, употребивший их вместе, возбуждался к разного рода недобрым делам, и не один раз за ночь вышибалам приходилось выкидывать посетителей, пришедших в состояние наравне с зловредной скотиной. Наутро же, распрощавшись с сиром Алберетом, я двинулся дальше к Солеварням.
