Утешение

– Эй, Беккет, – тихо окликнул Тендо, но Райли дёрнулся так, будто ему на ухо только что погудели велосипедным клаксоном. Тендо даже представил: «Хоооооонк!» – и Райли дёргается на постели, резко открывает глаза, осоловело моргает, пытаясь понять, кто он и где. Только в лазарете тихо. Никаких клаксонов, никаких велосипедистов. Тишина почти гробовая, и Тендо отчётливо слышит, как быстро дышит Беккет, как постепенно успокаивается его дыхание. Простыни и вовсе ужасно громко шуршат, когда Чои присаживается на край больничной койки. – Привет. – Привет, – Райли успокоился и откинулся на подушку, расслабляясь. Глаза с плотной красной сеткой полопавшихся сосудов бессмысленно, невидяще уставились в потолок. – Сочувствую. – Я знаю, – Беккет ответил очень быстро, оборвал, как будто побоялся, что Чои станет произносить длинную речь. – Я тебя утешить вообще-то пришёл, – Тендо криво усмехнулся и поставил на тумбочку простую картонную коробку. Райли вопросительно изогнул бровь. – Осторожно, – многозначительно добавил Тендо, кивнув на коробку. Любопытство в Беккете пересилило тоску и слабость – Тендо даже облегчённо выдохнул, значит, Райли жить будет, не пропадёт, – и уже бывший пилот егеря протянул руку к коробке. – Кексы? – Беккет удивлённо вскинул брови. – Я и говорю – осторожно с ними, – покивал Чои и невинно посмотрел в сторону, вставая на ноги и поправляя подтяжки с тихим щелчком, который, впрочем, в пустом лазарете отдался громким эхом. Так же громко звякнул розарий на его руке. – Мои фирменные, – добавил Тендо, уходя. * * * Тендо удобно устроился на своей кровати, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Свет он не включал, на полу только стояло что-то вроде ночника – Чои сам соорудил этот светильник из голой лампочки и каких-то тряпок. Розарий с запястья он снял, тот теперь лежал рядом, на подушке, пока Тендо раскуривал самокрутку. По комнате сразу же разнёсся характерный терпкий запах. Чои взял в руку розарий и задумчиво потёр пальцами одну из бусин. – Отче наш, – негромко начал он, закрыв глаза, – сущий на небесах. Да святится имя твое… К окошку вентиляции поднимались клубы дыма. Это была пятница. Время Скорбных тайн.