Украденная жизнь

Дверь открылась с характерным звоном колокольчиков, подвешенных над ней. Я спрятала недочитанный буклет под прилавок и поспешно встала, чтобы встретить посетителя. Время шло к обеду, но пока он единственный, кто сегодня заглянул. И если уж быть до конца честной, я понимаю, почему наш крошечный цветочный салончик так невостребован летом. В Хемлок Гроув нет небоскребов (за исключением нежилой «Белой башни»), квартиры составляют лишь малую часть городской недвижимости и все расположены на центральной улице, над лавками, кафешками и прочими забегаловками. Большинство горожан живет в собственных домах и коттеджах (от скромных небольших и часто обветшалых домиков, до роскошных особняков вроде «Дома на холме», но вторых, справедливости ради, единицы) и выращивает цветы в собственных садах. «Что не делает город хоть чуточку менее убогим, ага?» — отчетливо прозвучал любимый голос у меня в голове, заставив широко улыбнуться и непроизвольно хихикнуть: да, Роман сказал бы именно так. Но он не совсем прав. Роман родился и вырос здесь, и местная апатичная тишина, ленивый покой, медлительность, с которой жил и развивался Хемлок Гроув — давно ему приелись. «Развивался? Серьезно?» — уточнил воображаемый голос, сочась сарказмом. «Потому что провинциальная жизнь не для таких, как Роман Годфри», — упрямо закончила я свою мысль, улыбаясь, впрочем, еще шире. Поэтому он может довольствоваться уникальными технологиями, сверхдорогими девайсами, суперсовременным дизайном и бог знает чем еще в своей этой «Белой башне», где даже время течет иначе, чем во всем городе. И дом у Романа соответствующий. «Эй, чем плох мой дом? Это и твой дом!» — вскинулся голос едва ли не обиженно. Его дом не плох, нет, — сейчас же додумала я. Он удобный, красивый, в нем есть все, что нужно, и иногда мне кажется, что этот дом умнее меня, с его сложноустроенными системами. Просто он… Ну, не такой, как другие дома Хемлок Гроув. Сама я нахожу город идеальным для обитания и очень уютным. Несмотря на обилие садов в частных владениях своих жителей и большой зеленый парк — он неброский, пыльно-серый, с яркими вкраплениями вроде свежевыкрашенных фасадов и новеньких машин. Сразу за главной улицей начинаются спальные районы, а прямо за ними — темные лесные массивы. «Темные? Да они ж мрачные». Они темные. Темно-зеленые. С красивыми полянами на опушках, усеянными дикорастущими цветами. Мне нравится соседство города с природой. Нравится соседство насквозь прокуренных баров, далеко не лучших мотелей и единственного ночного клуба с величественной стариной зданий госпиталя и городского совета. Нравится соседство разношерстной, чуточку сумасшедшей молодежи с показательно чопорными потомками аристократов. Соседство школьных вечеринок с изысканными приемами, что ежегодно организует Научный институт Годфри для своих партнеров, инвесторов и избранных горожан. Нравится сонное марево, что ощущается в местном воздухе в любое время года. — Ау, — наконец, обратился ко мне посетитель, выводя из задумчивого транса, в который я впала, зацепившись взглядом за блик на его солнцезащитных очках. — Вы работаете? Я открыла рот, удивленная, затем непонимающе прищурилась, но немного погодя, все-таки кивнула. — Ничто не сравнится с капелькой тормозной жидкости в утреннем кофе, верно? — уточнил посетитель, опершись на высокий прилавок локтем и опустив очки чуть ниже на носу, чтобы заглянуть мне в глаза поверх стекол. — Грубо, Роман, — обиделась я, несмотря на гипнотическую сладость в его теперь уже отнюдь не воображаемом голосе. — А я бываю грубым. Если хорошо попросить, — уголок его рта приподнялся в манерной ухмылке. Волна дичайшего смущения мгновенно окатила меня с головы до ног, чего он, несомненно, и добивался. Судорожно подбирая какие-нибудь слова, изобретая шутки, что-нибудь, чем можно достойно ответить, я засмотрелась на его губы, вспомнила, до чего они ласковые, и невольно оттаяла. Роман не бывает груб со мной. Никогда. Даже если голоден. На смену сексуальному голоду — а он, в этом плане, обжора — всегда приходит нежность. Абсолютная и глубокая, как зеленые омуты глаз над темными линзами очков. Я робко улыбнулась ему. — Господи, Винни, ты прелесть, — умилился он, прервав затянувшуюся паузу. — Но я тут как бы по делу. — Нужны цветы? Для мамы, да? — Почему для мамы? Для девушки. — Для девушки? — Для девушки, — подтвердил Роман тем же медовым тоном с елейной лыбой. — Каким бы ты хотел видеть букет? Какие цветы? Какие цвета? И как срочно? — затараторила я, шокированная, раздавленная одним махом, и вдобавок уверенная, что даже не запомню ответ, потому что не смогу на нем сосредоточиться. Отыскав глазами блокнот и ручку, я приготовилась записать. — Что-нибудь свежее. Чистое. Знаменующее начало чего-то светлого и радостного. Но никакой вычурности: лаконичный миленький букетик. И запах должен быть… Сладкий и ненавязчивый. — Сирень? Лаванда? — предложила я внезапно севшим голосом, одновременно чиркая в блокноте. — О да, пожалуй, — согласился приятно удивленный заказчик. — Если они у вас тут есть. Букет нужен срочно. Прямо сейчас. Минут за пятнадцать справишься? — Прямо сейчас сирени нет, — покачала я головой, раздумывая, что еще можно бы включить в «лаконичный, чистый и свежий букетик с приятным ненавязчивым запахом». — Может быть, ландыши? Одни только ландыши. Очень просто и мило. И быстро. — Идеально. — Присядешь? — спросила я неуверенно, указав в сторону углового диванчика. — Я покурю снаружи, — дразняще подмигнув мне, он вернул очки на положенное им место, и вальяжно направился к двери, на ходу нашаривая в кармане пачку сигарет. Я проводила Романа растерянным взглядом, да так и смотрела на него сквозь стекло витрины, не зная, что думать. А собирая в букет хрупкие нежные цветы, старалась собраться сама, не расклеиться, и по возможности ничем не выдать смятения и страха. Нужно сосредоточиться. Думать о хорошем. Здорово, что Роман не лишен вкуса и умеет быть приземленным. Обычно мужчины заказывают для возлюбленных шикарные розовые композиции, и я изо всех сил стараюсь делать их хотя бы не банальными, раз уж показательная дороговизна обязательна. Скромный маленький букет, белый, подвязанный белой же шелковой ленточкой… Можно порадоваться за девушку, которой он предназначен. Пусть все у них будет хорошо. — Роман? — громко позвала я, махнув рукой, чтобы привлечь к себе его внимание. — Готово. Смачно затянувшись пару раз напоследок, он отправил окурок прицельно в урну. Порядочный гражданин. Я искренне улыбнулась, пусть и слегка дрогнувшей улыбкой. — Оу… Отлично, — похвалил вошедший, едва взглянув на букет, и вынул из кармана кредитку. — Как думаешь, ей понравится? — Кредитка? — осторожно пошутила я, принимая ее. — Конечно. — Брось, Винни, мне не до шуток, я жутко взволнован, — парировал он, театрально схватившись за сердце. — Ну так что? Понравится ей букет? — Надеюсь… — я немного замялась. А вдруг она предпочла бы ту самую шикарную розовую композицию? — Мне бы понравился. — Ну вот и чууудненько, — одобрительно пропел Роман, потянул длинные ручищи через прилавок, и обхватив ладонями мою голову, крепко и громко чмокнул в макушку. Я невольно рассмеялась, втягивая голову в плечи, и на душе значительно полегчало. Он счастлив — вот что важно. Вот что главное. — До вечера! — Угу, — согласилась я, совершенно успокоенная, и закивала ему вслед, светясь при этом, как уличный фонарь, но секунду спустя спохватилась: — ааа… А цветы? Ты цветы забыл! Роман! У самой двери Роман вновь обернулся, явно очень довольный собой. — Твой отпуск начинается через четыре с лишним часа, детка — напомнил он, показательно сверкнув стильными часами на запястье. — Поздравляю, и будь готова кааак следует поздравить папочку с тем же. Я ничего не делаю просто так. — И одарив меня снисходительно-горячим взглядом на прощание, ушел в воображаемый закат. — И что это значит? Это мне? — тихонько уточнила я неизвестно у кого, и вытянула шею, чтобы проследить быстро отъезжающий красный Ягуар. Наверное, иногда Роман все-таки чуточку рисуется. Зарывшись носом в нежный белый букет, я глубоко вдохнула аромат ландышей, и губы сами растянулись в счастливой улыбке.

***

Почти три года назад, когда я впервые зашла в «Ed's», чтобы пообедать, я никак не рассчитывала, что кто-нибудь составит мне компанию. Будучи новым человеком в городе, я, конечно, вызывала у местных осторожное любопытство, но мало кто решался подойти, а сама я очень стеснялась. Сейчас я понимаю, что причиной дистанции, на которой меня негласно решили держать горожане, был Роман. Отчего-то он имел репутацию человека, которого не хлопнешь по плечу при встрече, и с которым не поболтаешь за чашкой кофе. А я изначально была известна окружающим, как его подружка, взявшаяся непонятно откуда. Строго говоря, я действительно взялась непонятно откуда. Роман говорит, что нашел меня холодной январской ночью в разбитой машине на обочине лесной дороги, по которой обычно возвращается домой, и отвез в больницу. Вернее, не совсем в больницу, потому что не был уверен, есть ли у меня страховка, а в «Белую башню», в научный институт к доктору Прайсу. Там я пришла в себя. Физически я была почти здорова: никаких переломов, кровотечений, никаких видимых повреждений, кроме внушительной гематомы на голове, которой я, похоже, основательно стукнулась в момент аварии. До того основательно, что помнила о себе лишь немногое. Наверняка мне было известно следующее: я ехала куда-то, без конкретного назначения, чтобы попытать удачу на новом месте, попробовать начать жизнь с нуля, потому что там, где я жила до этого, она у меня не складывалась. Ни семьи, ни друзей, никого, с кем можно было бы связаться, у меня не было. О переезде свидетельствовала еще и небольшая сумка, в которую были собраны, наверное, все мои пожитки на тот момент. Однако никаких документов в машине Роман не нашел. Ничего. Даже водительских прав. Он назвал меня Винтер, потому что авария случилась зимой, но вскоре сам же переименовал в «Винни» — в честь Винни-Пуха, как он любит шутить — и с тех пор обращаясь ко мне по имени, звал исключительно так, или же «Пух». Забрал меня к себе, потому что идти мне было некуда. Предлагал помощь с документами и место в «Белой башне», но мне не хотелось обременять его больше, чем я уже умудрилась. Впрочем, с документами он все-таки помог, и именно благодаря ему, а также заключению доктора Прайса, содержащему сложнопроизносимый диагноз, я контактировала с полицией и чиновниками куда меньше, чем полагается в таких случаях. Примерно в это время, по счастливому для меня стечению обстоятельств, в Хемлок Гроув открылся новый цветочный салон, взамен прогоревшему старому. Я смутно помнила, что когда-то до аварии занималась цветами, и решила попробовать. Управляющий взял меня флористом после краткого собеседования, потому что других соискателей на это место тогда еще не было. Так я получила работу, и более или менее, встала на ноги. Когда я смогла позволить себе съехать от Романа — ему не захотелось меня отпускать, а мне, если честно, вовсе не хотелось съезжать. Возвращаясь к «Ed's»: это кафе я облюбовала просто потому, что оно прямо за углом, и мне не приходится оставлять салон надолго в обеденный перерыв. Я пришла туда перекусить в свой самый первый рабочий день, не предполагая, что скромный круг моих знакомств, состоящий из Романа, доктора Прайса и мистера Херста, моего управляющего — сразу же увеличится вдвое. Эшли Валентайн оказалась одной из тех немногих, кто решился подойти познакомиться. Она пригласила меня пообедать с ней и двумя ее подругами, и я, прямо как в школьной столовой, подхватив тарелку, с радостью уселась к ним за соседний столик. С тех пор мы встречаемся в «Ed's» хотя бы раз в пару недель, чтобы поболтать и обменяться скудными новостями. Эшли и Тара оказались бывшими одноклассницами Романа, а Эппл — на пару лет младше, но тоже знала его по школе. «Ты сошлась с этими змеюками? — ухмыльнулся Роман, когда я рассказала ему о новых связях, но видя, как они для меня важны, закатил глаза и объявил: - я рад, что у тебя появились подруги, медвежонок. Пусть и такие». — Ну что, Винни, отпуск, а? — многозначительно уточнила Эшли. — Еще целых полдня впереди, — смущенно осадила я ее, но щеки все равно запылали, и трудно было скрыть блаженную улыбку, вспоминая недавнего визитера. — Роман уже проболтался, куда собирается тебя отвезти? — Нет. Да это и не важно. — То есть как? Тебе совсем не любопытно? — Кончай свой допрос, Эшли, — резко оборвала чем-то раздраженная Тара. — Дай ей поесть. Одно ясно — нужно как следует подготовиться, а времени почти нет, — добавила она уже мне. — Почему? Я готова. Вещи собраны, Роман обещал проверить настройки автоматического полива газона на заднем дворе… — О твоей наивности можно легенды слагать, — вздохнула Тара именно с тем снисходительным видом, какой я частенько наблюдала на лицах собеседников. — Может, они еще и не поедут никуда, — вмешалась Эппл, пожав плечами. — Эппл! — Что? Вы ведь не завтра уезжаете? Ну вот. Вдруг что изменится. — Роману и вправду нужна еще пара дней, чтобы закончить дела в «Белой башне», — кивнула я с сомнением. — Но даже если ничего не получится и на этот раз, я не расстроюсь, всегда можно занять себя чем-нибудь дома. Вот только сам Роман… — Никакого пессимизма за этим столом, — перебила Эшли. — Вы позаботились о контрацепции на время поездки? — Что? — Полагаю, твой чемодан доверху набит бикини и кружевными трусиками? — Нну… — Они ей не пригодятся, речь о Романе Годфри, — встряла Тара, состроив едкую гримасу. — К тому же это совместный отпуск, а не медовый месяц. — Романа Годфри тем более нужно баловать, все мы знаем, как быстро он теряет интерес к своим пассиям, — ответила Эшли со знанием дела. — Чем баловать? Каким пассиям? — попробовала я выяснить, окончательно растерявшись и расстроившись, я-то ведь ничем его не балую, кроме блинчиков по воскресеньям… — Винни, детка, у тебя отвратительный маникюр. С чем ты собралась комбинировать голубые ногти, с его ориентацией? Сделай хотя бы нюд… — Разве так плохо? — буркнула я, уставившись на свои ногти. — Не переживай, Винтер, у нее комплексы. Парень, с которым Эшли ходила на выпускной, оказался геем. — А если вспомнить, что за пару месяцев до этого все тот же Роман Годфри отшил ее на школьных танцах… — Не верь, врут, — небрежно махнула рукой Эшли. — Я только спросила, собирается ли он танцевать, ну а он был в своем обычном социопатическом припадке. — Да он никогда тебя вниманием и не баловал, — подколола Эппл. — Он не баловал вниманием никого из нас, одного только Пола Фирса да свою кузину. И это не может не наводить на определенные мысли. — Кто такой Пол Фирс? — я искренне пыталась понять, о чем они говорят, но чем дальше, тем больше путалась в темах и незнакомых людях, как обычно бывало, когда речь заходила о Романе. — Местный дилер, травкой приторговывает. Не важно, не обращай внимания. — Тебе не хуже меня известно, что Роман перетрахал всех черлидерш Хемлок Гроув, кто худо-бедно попадает в его возрастную категорию, — обратилась Тара к Эшли, по-видимому, продолжая доказывать, что Роман — не гей, и совершенно игнорируя тот факт, что я с ним живу. «Или не считая это убедительным аргументом», — додумала я, чуть не плача, и вновь принялась разглядывать неугодный подругам лак на ногтях. — Вы забываете о близняшках Сворн, я дружила с ними в школе. Так вот Роман недолго встречался с Алексой, — напомнила Эппл, и Тара согласно закивала, а Эшли фыркнула явно скептически. — А потом и с Алиссой. Хотя я подозреваю, что он развлекался с обеими одновременно, — продолжила девушка понизив голос, и, похоже, считая, что делится с нами важнейшей информацией. — Не верю, — покачала головой Эшли, уже откровенно насмехаясь. — Роман Годфри и эти мелкие пигалицы? Да ну… — Хватит! — прикрикнула я, не выдержав, и чуть не затряслась от обиды. — Милая, ты чего? — Эшли участливо погладила меня по спине, а Тара взяла за руку. — Хватит, — попросила я тише, тут же устыдившись своей вспышки, и оглядывая подруг умоляюще. — Я знаю Романа, мы три года вместе. Он заботливый, внимательный и бесконечно добрый… — Это не он бесконечно добрый, а ты бесконечно наивная, Винтер. — Эппл! — Я хочу сказать, — упрямо продолжила я, — даже если у него и было много девушек, что с того? — Не принимай так близко к сердцу, Винни. Он тебе верен? Не обижает? Это главное, — попыталась успокоить Тара. Я и сама не поняла, почему «байки о Романе», те, что всегда меня смешили — именно сейчас так ранили. Мне говорили о нем вещи и похуже, говорили, что он избалован, высокомерен и даже жесток, но я лишь добродушно потешалась над этим. Слухи о его ветренности ходили всегда, но на фоне досужих сплетен о скверном характере, алкогольной и кокаиновой зависимости — казались и вовсе чепухой… Наверное, я переживаю из-за поездки больше, чем хочу показать, и это сказывается на моем душевном равновесии. Мне страшно. Сколько я знаю Романа, он всегда мечтал вырваться из Хемлок Гроув хотя бы ненадолго. Два года он не мог оставить «Белую башню» по разным рабочим причинам, которыми предпочел не забивать мою голову, а теперь собрался передать дела доктору Прайсу и уехать со мной на целых три недели. Меня беспокоит не то, что могут возникнуть проблемы и все отложится, а то, как Роман это воспримет. Слишком он грезит этой поездкой, чтобы она снова отменилась. — Да… — согласилась я, окончательно запутавшись в дебрях ускользающих мыслей, и утратив нить беседы, что случалось со мной регулярно. — Подготовиться к поездке… Мне нужно подготовиться. — Постой, ты куда? — забеспокоилась Эшли. Подруги с тревогой наблюдали, как я отсчитываю деньги, чтобы расплатиться, и лихорадочно собираюсь. — Мне пора вернуться на работу, вдруг еще будут посетители… — Позвони мне! — крикнула Тара вслед, встревоженная моим побегом. — Да, — кивнула я рассеянно, петляя между столиками на пути к выходу. — Она в последнее время вообще не в себе… Дверь захлопнулась, резко оборвав замечание Эппл. Больше всего на свете мне хотелось позвонить Роману, поговорить с ним, услышать «Все хорошо, детка», и, быть может, забавные чмоки, которые он любит имитировать по телефону, прощаясь, если хочет меня рассмешить. Я вынула телефон из сумки трясущимися руками, уронила его, подняла, и вновь уронила. Затем осела на пол, обняла руками колени, зажмурилась и попробовала сосредоточиться на своем дыхании, как советовал доктор Прайс, когда я впервые пожаловалась на панические атаки. Очистить голову от лишних дум было несложно, они разлетались, как птички, мешая сфокусироваться, пугая нечеткостью, фрагментарностью, отсутствием логики… Осталась только черная пустота его зрачков. В ней я находила покой, измотанная мучительными попытками вспомнить свое имя, вспомнить родные места, вспомнить маму. В ней тонула, забываясь ровным глубоким сном после истерик, когда плакала и умоляла отвезти меня обратно на ту обочину, где потеряла около двух десятков лет своей жизни. Когда я открыла глаза, мне уже не было страшно. Его вкрадчивый голос звучал в моем сознании ясно, будто Роман стоял рядом, и успокаивал именно теми словами, которыми всегда меня успокаивал: «Все хорошо, детка. С тобой все хорошо». Пальцы сомкнулись на корпусе мобильника, и я осмотрела его бегло: несколько новых трещин, но еще работает. Нужно постараться, чтобы Роман не увидел, в каком состоянии мой телефон. Я не хочу новый. Не хочу четвертое в этом году медицинское обследование. И не хочу увидеть тревогу на лице любимого. Не сейчас, когда он так счастлив, так одержим идеей уехать, и так близок к этому.

***

Нож монотонно стучал по стеклянной доске, нарушая звенящую тишину, и этот звук показался мне отупляющим. Я призадумалась, что можно сделать, и настороженно произнесла, ни к кому в особенности не обращаясь: — Включить музыку! — и раньше, чем успела добавить «пожалуйста», музыка действительно наполнила пространство, только еще более рваная и беспокойная, чем могли выдержать мои нервы.

▶Moderat — Beats Way Siсk

Я обиженно поглядела вверх, не уверенная, откуда она исходит. За что боролась, на то и напоролась: теперь кто-то терзает мои уши речитативом, неустанно матерясь под фоновый треск. Удары ножом по стеклу звучали куда более мирно. — Можно включить какую-нибудь другую музыку, пожалуйста? — громко спросила я, но ничего не произошло. Рэпер как ругался, на чем свет стоит, так и продолжил ругаться. — Это последнее, что я слушал. Не нравится? — уточнил Роман, будто всегда тут и стоял с бутылкой шампанского в руке, привалившись задницей к столу. Я шарахнулась в сторону, уронив нож на недорезанную морковку, и перевела дыхание. — Ты должна быть конкретнее в своих желаниях, Пух, — добавил он не без яда, приторно-сладкого, как сироп. — The Flamingos.

▶The Flamingos — I only have eyes for you

Очевидно, снаружи лило после душного дня: поверх привычного аромата дорогого парфюма от Романа пахло дождем, его волосы намокли и казались темнее, чем были на самом деле, рубашка пропиталась водой и липла к телу. — Ты добирался пешком? — У Ягуара заклинило крышу. Намочил… Весь… Салон, — оттолкнувшись от стола, он медленно, шаг за шагом приближался, манерно растягивая слова. Когда между нами остались сантиметры, Роман наклонился, потянулся ко мне лицом и нежно провел по щеке кончиком носа, беззвучно втягивая воздух. Я вздрогнула и поежилась от приятной щекотки, с наслаждением принюхиваясь к нему в ответ. Бывало, соскучившись, мы и вовсе обнюхивали друг друга, будто животные. — Об этом не поболтаешь с подругами, верно? Не знаю, сказал ли это Роман на самом деле, или мое сознание додумало за него, но я согласно кивнула, ласкаясь щекой о его губы и подбородок. — Ты не поможешь? — попросил он, дыханием шевеля выбившуюся из пучка прядь рядом с моим ухом. — Я ведь и заболеть могу… — Ну конечно… Однако Роман и не пошевелился, чтобы снять с себя мокрую рубашку, полностью предоставив это мне. Годы прошли, а я все еще не могу привыкнуть к его приставаниям. Коленки дрожат. — Глупый маленький медведь, — тихонько пожурил Роман насмешливо-влюбленным тоном. — Ай-яй-яй… Пуговицы поддавались неохотно, но я расстегивала их не торопясь, с трепетом наблюдая, как оголяется кожа на его груди. — Ты какая-то дерганая сегодня, — утробный голос напомнил мне мурчание большого, ворчливого кота. — С чего ты взял? — Так ведь я здесь, — отозвался он, запустив руку мне в волосы: по-хозяйски развязал пучок и принялся почесывать. — М-м, — возразила я, и на миг прервала свое занятие, чтобы приложить ладонь к груди. — Вот здесь. — А до конца вечера собираюсь оказаться еще и здесь. — Ром! Всхлипнув от неожиданности и волнующего давления аккурат в самую чувствительную точку, я подпрыгнула на месте, чем спровоцировала его коварный смех, но руку с моей промежности он убрал уже после, и весьма лениво. — Что с пальцем? — Что, — буркнула я без всякой вопросительной интонации, пытаясь прийти в себя и отчаянно краснея. — Твой палец. Порезалась? — Ох, — и вправду, подсохшая кровь запеклась на небольшом порезе. — Я как раз нарезала овощи для жаркого, и вот, наверное… — Жаркое из свежих овощей с пальцами? Обожаю. Ухватив меня за запястье и подняв к своему лицу, Роман обстоятельно прошелся языком по еще не затянувшейся ранке. В его глазах загорелся странный, возбужденный огонек. А я не могла не думать о том, что мои ногти, покрытые неприемлемо-голубым лаком, могли в любой момент оказаться в центре его внимания. — Пусти, пожалуйста. Аккуратно вытащив запястье из цепкого захвата, я принялась стаскивать отяжелевшую рубашку с его плеч, а когда закончила, попыталась сконцентрироваться на недоготовленном ужине, вместо того, чтобы таращиться на влажную кожу его твердого живота над низко сидящим ремнем. Как я могу думать об интиме сейчас? Роман работал весь день, свой обеденный перерыв потратил на фокус с ландышами, и теперь, конечно, умирает с голоду. Покосившись на букетик в небольшом стакане для виски, я совсем устыдилась своего непомерного эгоизма. — Брюки вымокли тоже, Винни. — Но ужин… — Расстегни хотя бы ширинку, трет, — возмущенно потребовал Роман, хлопая круглыми глазищами. — Я не могу, извини. — Да что с тобой? — игривый тон его голоса переключился на подозрительный будто по щелчку, Роман подхватил меня на руки, усадил на стол, и расположив ладони по обе стороны от моих бедер, наклонил голову, чтобы его глаза оказались на уровне моих. Пристальный взгляд исподлобья вполне мог служить рентгеном, поэтому я никогда не лгала Роману. Разве что, безуспешно пыталась утаить кое-какие вещи, если считала, что они могут его расстроить. Вот и сейчас сидела смирно и дрожала, как кролик, схваченный за уши. Даже не посмела вытащить из-под ягодиц несколько кругляшков нарезанной моркови, на которые Роман меня посадил. — Итак, — поторопил он. — Тебя кто-то обидел? Моя матушка заглядывала в салон? — Нет-нет, — мгновенно опровергла я его домыслы. Ни к чему, чтобы он злился на мать сильнее, чем уже зол. Не хочу стать очередной причиной их вражды. — Я обедала с Эшли и девчонками сегодня… — Тааак, и что нашипели гадюки? — на его лице мгновенно промелькнуло облегчение, и тут же сменилось нарочито-саркастичной заинтересованностью. — Я жажду услышать. — Они не змеи, Роман, — слабо попеняла я, и опустила глаза на свои руки, что нервно крутили в пальцах невидимое нечто. — Не то, чтобы меня это касалось, но у тебя ведь было много девушек, правда? — Правда, — кивнул он, искренне удивленный, что столько лет спустя я все же подняла эту тему. Я знала об этом всегда, и он знал, что я знаю. — И все они чем-то тебя баловали. Он прищурился непонимающе, но судя по едкой маленькой улыбочке, о чем-то догадываясь, и теперь уже с неподдельным интересом ждал продолжения. — Я имею в виду… Ну… Наверное, вы занимались любовью иначе, чем мы с тобой, да? То есть, я хочу сказать… Одному богу известно, как сложно мне было говорить с ним о таким вещах, а представлять, чем могли «баловать» его другие девушки — и вовсе невыносимо. — О, лорд! — перебил Роман, уставившись на меня блестящими, смеющимися глазами, и на секунду даже выпрямился, прижав ладонь ко рту, прежде чем снова опереться на стол. — Неужели местный серпентарий в конечном итоге принесет мне какую-то пользу? — Перестань, — тихонько одернула я, — тоже невольно улыбаясь: слишком комично он реагировал. — Думаю, и выглядели мои предшественницы по-другому, по-другому одевались… — Не-не-не, подожди, тебя повело куда-то в сторону, — нетерпеливо встрял Роман. — Так что там с «занимались любовью иначе»? — Ром! — А? Устало покачав головой, я вновь принялась разглядывать свои руки. — Тебе не нравится голубой? — В смысле? О чем ты? — Цвет. Ты не любишь голубой цвет? Мои ногти… — Что с ними не так? — вновь оттолкнувшись от стола, он взял мои руки в свои и внимательно осмотрел. — Очаровательные, совершенно безвредные коготки. — Мне лучше не красить их в голубой? — Что ты заладила-то, «голубой-голубой»… Голубой как голубой, какая разница? — Просто Эшли сказала… — Ах, Эшли сказала? Знаешь, детка, на твоем месте, я бы теперь красил ногти исключительно в голубой. — Не сомневаюсь, — грустно улыбнулась я. — Ну что еще? Что тебя тревожит? Расскажи папочке, — ласково замурчал Роман, заведя мои руки себе за шею, и я сейчас же послушно обвила ее. И вздохнула с облегчением. Объятия — особый вид близости. Только в его объятиях я чувствую себя уютно и в безопасности. Я не могу считать этот дом своим, пусть другого у меня и нет, но обрела пристанище в руках его хозяина. Единственно родное и теплое. Крепкие руки прижались к моей спине, утешающе поглаживая, губы к виску, умилительно чмокая, и я совсем расслабилась. — Обещай мне, что если поездка вновь не состоится, ты не будешь сердиться. Пожалуйста. Хемлок Гроув не так ужасен, как ты привык думать. Мы отлично проведем здесь время, вот увидишь… — Она состоится, не беспокойся. — Пожалуйста, Роман, — продолжила верещать я, изливая душу. — Не так важно, где мы будем отдыхать, если будем вместе. — Мне осточертела эта дыра, Пух, и я честно не догоняю, чем она так полюбилась тебе. Если бы я мог, увез бы тебя отсюда навсегда, а не на три недели. Мы могли бы быть счастливы где угодно и безбедно жить на дивиденды с моих акций в «Годфри Индастрис». Я думаю об этом каждый день. Но скорее состарюсь тут, в этом клоповнике, чем позволю компании отца уплыть в лапы Оливии. — Ром… Пожалуйста. — Ладно. Обещаю.