Свадьба под виселицей

Дата была назначена на тридцать первое мая. Порог лета. Чудесный день, чтобы умереть – особенно для того, кто лето за свою жизнь видел всего четырнадцать раз. Это почти символично, почти похоже на поэтическую справедливость. Судебный процесс был мучительным, если не сказать больше. Рапунцель и впрямь делала все, что от нее зависело, но ни переубедить, ни переупрямить короля у нее не вышло. Она ходатайствовала, чтобы заседания проводились in absentia, отчетливо сознавая, что в ином случае с ее подзащитного станется сделать что-нибудь, что спутает ей все карты. Но слабым местом стороны защиты оставался тот факт, что, как ни интерпретируй положения и законы, к каким прецедентам ни апеллируй, но на эшафот можно было отправиться и за десятую часть того, что натворил мальчишка. А о том, что он что-то натворил, знал теперь каждый житель королевства. Ненависть заразна, как чума, вот только разносят ее не крысы, а дурные слухи – вывернутые наизнанку, изуродованные множеством пересказов и противоречащие друг другу истории: он похитил то ли принцессу, то ли королеву, а вместе с ними и один из ценнейших магических артефактов; пустил своего монстра во дворец; отправил в лазарет (а может, убил?) половину королевской стражи; покушался на жизнь короля... Среди подданных Короны едва ли нашелся бы хоть один, способный внятно объяснить, за что приговорили мальчишку, но у всех на языке плавилось одно-единственное ядовитое слово: «предатель». Предал королевскую семью. Предал страну. А значит, предал каждого из них. Масла в огонь подливали и разговоры, что циркулировали по Старой Короне уже который год, а пару недель назад разлетелись и по столице: мальчишка был опасен, он экспериментировал с чем-то темным, и его опыты не раз и не два заканчивались для деревни катастрофическими последствиями. К ним примешивался новый, еще более чудовищный слух, принесенный наверх смельчаками, отважившимися спуститься в его подземную лабораторию: слух о янтарном склепе, в котором он заточил единственного любившего его человека – своего отца. Вот почему поздним утром тридцать первого мая главную площадь Короны, расположенную в нескольких кварталах от дворцовых ворот, наводнила яростная, жаждущая расправы толпа. Человеческая волна жадно льнула к возвышающемуся у края площади деревянному эшафоту, пустому до поры. Люди пришли не за зрелищем – они пришли, потому что боялись, боялись этого мальчишку, и уничтожить его было для них единственным способом освободиться от страха. Им нужно было укрепить пошатнувшуюся веру в то, что в их чудесном маленьком королевстве, где даже закоренелые воришки оказывались в итоге совсем не плохими парнями, с хорошими людьми просто не может произойти ничего дурного. Они пришли отвоевывать назад утраченное чувство безопасности – пусть даже ценой чьей-то жизни. – Ты не обязан этого делать, Фредерик. – Полный тихого достоинства голос Арианны легко перекрыл гул толпы, разливающийся под королевской ложей – возведенной наспех, но неизменно помпезной: с обязательной обивкой из фиолетового бархата и мебелью черного дерева. Украшенный эмблемой солнца балдахин надежно скрывал в тени королевскую чету и их приближенных – они видели все, но их не видел никто. Выгодная наблюдательная позиция, обязательная для обеспечения безопасности. Как и отряд стражи у подножия ступеней. – Ты ведь знаешь, что обязан. – Король казался спокойным, но морщины сегодня глубже врезались в его благородное лицо, выдавая чрезвычайное нервное напряжение. – Дай мы слабину сейчас, что остановит очередного сумасшедшего от нападения на тебя или Рапунцель? Я не могу вами рисковать. Мы должны сделать из него пример, показать, что наказание неминуемо, кем бы ни оказался преступник – бывшим другом принцессы или... – Ребенком, – закончила за него королева. Она не смотрела на мужа – вместо этого взгляд ее красивых глаз стремился вдаль, над толпой, мимо эшафота, прочь, прочь отсюда. – Этот ребенок едва не убил нашу дочь, Арианна, – холодно отрезал Фредерик. – И если ты готова это простить, то я – нет. Королева не ответила. Кассандра прикусила губу, заставляя себя последовать ее примеру: ей тяжело давалась необходимость невольно подслушивать ссору королевской четы, не имея ни малейшего права вмешаться, сказать, что Рапунцель-то ведь его простила, а это должно иметь хоть какой-то вес; напомнить, что принцесса умоляла отца сохранить предателю не свободу даже, а хотя бы жизнь; предложить подумать о том, каково для нежной, доброй девушки знать, что, сама того не желая, она однажды толкнула друга на путь, закончившийся для него эшафотом... Потому что сама Рапунцель сказать всего этого не могла. Король приказал закрыть ее в башне – не то чтобы ей не пришлось смотреть, не то чтобы не пришло в голову помешать. Юджину было милостиво разрешено остаться с ней – Его величество обычно не допускал, чтобы они проводили время наедине, но учитывая потрясение, которое переживала принцесса, запирать ее одну было бы слишком жестоко даже по его меркам. Задачей Кассандры стало сопровождение высочайших особ. Вместе с отцом они составляли королевской чете компанию в тени балдахина – как последний рубеж их защиты и одновременно как те приближенные, при которых король и королева могли не выбирать слова. Наверное, то, что они вежливо игнорировали присутствие в ложе еще двух человек, и было знаком высочайшего доверия. Кассандра одернула подол светлого платья, скрывающий совсем не женственные высокие ботинки и кинжал, надежно спрятанный в правом голенище. Если кто-то прорвется через охрану внизу, то первым делом атакует ее отца. Никто не заподозрит, что обычная фрейлина знает пару приемов, и это даст ей несколько бесценных секунд, чтобы обезвредить нападающего. Привычка просчитывать, что делать в той или иной нештатной ситуации, неизбежно становилась второй натурой для тех, чьей обязанностью было обеспечивать чужую безопасность, и Кассандра снова обнаружила, что коротает время, планируя действия для каждого из вариантов, которые могли бы поставить жизни ее короля и королевы под угрозу. Коль скоро ей наконец начали поручать действительно важную работу, в ее интересах было не обмануть оказанное доверие, ведь несмотря на то, что жители Короны души не чаяли в королевской семье, всегда мог найтись человек... Впрочем, за примером не приходилось далеко ходить. Капитан королевской гвардии негромко кашлянул, нарушая воцарившую в ложе напряженную тишину: – Ваше величество, мы готовы начинать. – Начинайте, – Фредерик властно повел рукой, но Кассандра заметила, что пальцы у него будто одеревенели. Отец подал сигнал, и на площадь ступила цепочка конвоя. Толпа зароптала на все голоса, почтительно расступаясь перед восьмеркой вооруженных алебардами стражников. Мальчишка, которого они сопровождали, выглядел в сравнении с ними как тень – на голову ниже любого из своих конвоиров, бледный, изможденный, худые руки надежно связаны за спиной. Он шел, подталкиваемый в спину острыми наконечниками алебард, осыпаемый со всех сторон шипящими, едкими проклятьями, но смотрел прямо перед собой, отказываясь повинно склонить голову. Он казался каким-то недоодетым без очков, перчаток и фартука, с которыми не расставался даже вне своей лаборатории, будто все время пытаясь от чего-то защититься – а может, от кого-то. Думать, что она никогда больше не увидит его в привычном ансамбле – никогда не увидит его живым – было как-то... странно, дико. Это не укладывалось в голове. Кассандра сжала руки, сложенные на подоле платья, и опустила глаза. Она была не в том положении, чтобы надеяться на что-то повлиять. Слово короля – закон. Когда конвой достиг помоста и мальчик поставил ногу на первую из девяти деревянных ступеней, кто-то негромко, почти невпопад затянул мелодию гимна, и через мгновение вся площадь – а может, и вся Корона – в едином порыве напевала свою старую, гордую песню. Мальчишка замешкался, будто оступившись, его широко распахнутые глаза остекленели, и Кассандра невольно задумалась, каково это – подниматься на эшафот под звуки гимна страны, которую ты однажды считал своей Родиной? Понимать, что твои же сограждане единодушно желают тебе смерти, желают избавить свой мир от твоего присутствия? Вэриан сделал шаг на помост и замер, не зная, что делать. Мужчина – палач – ступил ему навстречу. Это был высокий, жилистый тип с забранными в пышный хвост волосами, в черно-бордовых одеждах и венецианской маске Gatto – половинчатой, открывающей взгляду его острый подбородок и лишенный губ рот, похожий на бритвенный разрез. Кассандра знала его, знала его повадки – он собирался устроить из этого шоу. Она постаралась мысленно приготовиться, но все равно скрипнула зубами, когда он в отвратительной, фамильярной манере обнял застывшего Вэриана за плечи, разворачивая его лицом к толпе, и с улыбкой приложил руку к сердцу в ожидании, когда стихнут последние ноты гимна. – Спасибо, друзья, это было прекрасно, – произнес он в установившейся тишине. В его голосе звенело неуместное воодушевление. – Всегда приятно видеть ваше единодушие, точно? Верно? – Палач окинул толпу блестящим взглядом. – Впрочем, к делу. – Он провел Вэриана на середину помоста, и его слова легко заглушили заинтересованный ропот: – Итак, мальчик, назови нам свое имя. Вэриан уставился на него исподлобья, но не ответил. – Эй, малыш, я не кусаюсь. Это стандартная процедура: если мы не выясним твою личность, то откуда вообще узнаем, что казнили кого надо? Правда, друзья? – он взмахнул рукой, и толпа ответила одобрительным гулом; мальчишка кинул в ее сторону быстрый, опасливый взгляд. – Видишь? Ну, скажи нам, как тебя зовут. Вэриан буркнул свое имя сквозь зубы, осознав, что игнорировать человека в маске так же бесполезно, как и пытаться сбросить с плеча его руку. – А теперь еще раз, чтобы было слышно даже во-о-о-он там! – весело предложил мужчина, широким жестом обводя дальние края площади. – Вэриан, сын Квирина! – он почти сорвался на крик – тон голоса взлетел вместе с громкостью. – Красивому мальчику – красивое имя, – палач удовлетворенно цокнул языком. – А помнишь ли ты, почему ты здесь оказался? Вэриан, казалось, растерялся. Не ожидал, что его будут почти что допрашивать на глазах у сотен людей, с нетерпением ожидающих его смерти. Не был готов так долго держать маску. – Фредерик, – тихо, предостерегающе выдохнула королева. – Таков протокол, дорогая. В случае необходимости он должен представить свидетелей того, что казнил именно этого человека именно за это преступление, иначе его самого можно отдать под суд. Он увлекает зрителей, чтобы обезопасить себя. – ...и, без сомнения, отдает должное всеобщему вниманию, – добавила Арианна сухо. – Ну же, расскажи нашим дорогим друзьям, за что ты здесь, – приободрил мужчина в маске. – Смотри, всем интересно. – За... – Вэриан вдруг захлебнулся словами. Кассандра сомневалась, что на площади найдется хоть один человек, которому было бы действительно интересно мнение мальчишки о том, почему он попал на эшафот. По толпе прошел шепоток: «Предатель, предатель...». Все уже сделали необходимые выводы, и он не мог этого не понимать. – Просто скажи: «измена короне», – цинично-ласково предложил палач. – Скажи, мальчик, и все закончится. Вэриан сбросил руку, обхватывающую его плечи, и его глаза сверкнули живым, яростным блеском: – Измена короне, – повторил он с вызовом, обращая свою слабость в силу. Люди недовольно зароптали, послышались гневные окрики, и мальчишка надменно ухмыльнулся, будто говоря: идите к черту. – C’est bien, очень хорошо. А знаешь ли ты, что в нашем королевстве делают с изменниками? Вэриан обернулся через плечо, встречая взглядом деревянную перекладину, и высокий табурет, и петлю из пеньки. Его смерть – в четырех шагах. – Да... – Умный ребенок! – воскликнул палач, снова обнимая растерявшего браваду мальчика за плечи. – Вы все слышали, друзья! Итак, сегодня с нами Вэриан, сын Квирина, приговоренный Высочайшим Королевским судом к казни через повешение за измену короне. Фу ты, язык сломаешь! – Из толпы донеслось несколько неуверенных смешков. – Так или иначе, для четырнадцати это весьма впечатляющий результат – и поверь, мне есть с чем сравнивать! Скажи-ка, малыш, отец тобой гордится? У Кассандры перехватило дыхание – не то от жалости, не то от гнева. Она видела, как Вэриан пошатнулся, и могла поклясться, что, если бы не длиннопалая рука на его плече, он не удержался бы на ногах. Его и без того бледное лицо побелело еще больше – почти до серого, тонкие черты заострились. Раздался выкрик: «Убийца!», и толпа завторила: «Убийца, убийца...». Вэриан замотал головой, как будто пытаясь отогнать нахлынувшие мысли. Темные волосы упали на лицо, скрывая от чужих взглядов – он наверняка прятал слезы. Кто-то издевательски засвистел. – Oh là là, – палач шаркнул ногой, изображая смущение. – Этого не было в решении суда. Хотя, опять-таки, я не читал решение суда! Простите, Ваше величество, – мгновенно посерьезнев, он отвесил учтивый поклон в сторону королевской ложи. – Эй, почему бы нам не сменить тему? Как насчет твоей мамы? Она-то, надеюсь, сегодня с нами? Вэриан вздрогнул, как от пощечины, но это был единственный признак того, что он вообще понимал, что к нему обращаются. У него не было матери, вспомнила Кассандра. Она не собиралась лезть в его личную жизнь, но, обязанная присутствовать на судебных заседаниях, невольно узнала о мальчишке немало нового – Рапунцель выспросила у жителей Старой Короны все что только можно о своем подзащитном, надеясь найти то, что оправдает его проступки в глазах короля. Вэриан рос с отцом: его мать умерла через несколько месяцев после его рождения, по всей вероятности, от осложнений после беременности (не всем в королевстве посчастливилось как раз на такой случай иметь под рукой цветок вечной жизни). Сомнительный аргумент в его защиту, фактически означавший только то, что волей-неволей он погубил обоих своих родителей. Циничный подход, да, но отчего-то не приходилось сомневаться, что сам Вэриан воспринимает все именно так. Возможно, именно поэтому в этой глупой, отчаянной, изначально обреченной попытке спасти своего отца он с безрассудной легкостью ставил на карту собственную жизнь – его психика просто отказывалась принимать тот факт, что Квирин мертв. – Неужели не нашлось никого, кто готов тебя поддержать? – с притворным сочувствием уточнил мужчина в маске. – Ведь не может быть, чтобы у такого милого мальчика совсем не было друзей? Легкость, с которой палач находил болевые точки, почти вызывала восхищение. Он манипулировал чувствами, с которыми Вэриан не в силах был ни совладать, ни бороться, намеренно всаживал нож поглубже в и без того кровоточащие раны. Подводил к точке слома – не торопясь, со знанием дела. – Фредерик, я прошу тебя... – Арианна выглядела так, будто вот-вот лишится чувств. Как и Рапунцель, ее добросердечная мать не выносила страданий. Король кивнул начальнику охраны, и тот шагнул к краю ложи, озаренному солнечным светом, и подал знак палачу. Мужчина в маске послушно склонил голову. – Что ж, время не ждет! – воскликнул он. – Простите, друзья, это было увлекательно, но нам пора ускоряться. Топ-топ-топ, сюда. – Он почти приволок мальчика к грубо сбитому табурету прямо под петлей и на потеху публике похлопал по нему ладонью, будто звал животное. – Un, deux, trois – прыжок! Даже если бы Вэриан попытался, он не смог бы сделать то, чего требовал палач: для его роста табурет был просто слишком высоким, чтобы забраться на него со связанными за спиной руками. Но что-то подсказывало Кассандре, что причиной того, что он остался неподвижным, было не это. – Прошу прощения, Ваши величества, небольшая техническая заминка. – Мужчина в маске отвесил еще один церемониальный поклон. Подскочив к Вэриану, он взял его за подбородок, заставляя поднять голову, и свободной рукой откинул с лица длинную челку. – Ну, ну, les garçons ne pleurent pas, мальчики не плачут, – сценическим шепотом произнес палач, вытирая щеки мальчишки рукавом бордового сюртука и лишь делая вид, что не замечает напрасность своих усилий. – Вот так. А теперь полезай наверх. Ты ведь хочешь, чтобы все закончилось? Вэриан не ответил – на его лице застыло отрешенное выражение, и только огромные, полные раскаяния глаза давали знать, через какую агонию он проходит. – Мальчик, ты заставляешь своих короля и королеву ждать! Как упрям этот ребенок... – произнес палач как бы в сторону, а потом под раскат одобрительного хохота подхватил Вэриана на руки и, шутки ради крутнувшись на месте, просто поставил его на табурет. Вэриан если и хотел возмутиться, то не успел найти слов – только вскрикнул от неожиданности, словно птица, угодившая в силки. – Стой, – предостерег палач. Его длинные пальцы захвали петлю и отработанным движением накинули мальчику на шею. – Voilà! Теперь, друзья, вы знаете, как сладить с непослушными детьми, – с улыбкой сказал он, делая театральный жест в сторону Вэриана. Кассандра заметила, что веревка недостаточно длинная: может, шесть-семь свободных дюймов – слишком мало, чтобы даже теоретически сломать шею при падении, а с его весом и подавно, а это значит: удушье – медленная, мучительная смерть. Вэриан, кажется, пришел к тем же выводам: даже через ткань свободной рубашки было видно, как часто вздымается его грудь, выдавая сбитое, тяжелое дыхание. Его блестящие, мокрые глаза отчаянно обшаривали толпу, и на секунду Кассандре показалось, что он ищет не абстрактное сочувствие, а кого-то конкретного – того, чей взгляд придаст ему силы. Ищет и не находит. – Еще не поздно остановиться, Фредерик, – глухо сказала королева. Ее побледневшее, без кровинки лицо, казалось, окаменело в нейтральном, отсутствующем выражении. Король молча накрыл ладонью ее изящную маленькую руку и сжал – не то в знак поддержки, не то ища поддержку. Он не остановится, поняла Кассандра. Во что бы то ни стало, он не остановится. Король знал подлинную историю – толпа, радостным галдежом приветствующая приближение расправы, не знала ничего; но он занял сторону толпы, потому что был слишком упрямым, чтобы отступить сейчас, и слишком боялся за своих родных, чтобы проявить хоть каплю великодушия. Он выбрал свою семью, а не своего подданного – так же, как выбрал семью и девятнадцать лет назад, в исходной точке всей этой истории с черными камнями, стоившей королевству так дорого. Была какая-то мрачная ирония в том, что дорога на виселицу для Вэриана была вымощена еще за пять лет до его рождения. Конечно, он волен был выбрать другой путь – но не выбрал: он предал свою страну, похитил королеву, едва не погубил кронпринцессу и еще десятки других, куда менее ценных, жизней. Он выбрал свою семью, а не своего короля, и заплатит за это сполна. Здесь будто бы пряталась какая-то двойственная мораль, но она ведь и не бывает одной на всех?.. И все же, Кассандра не могла отделаться от мысли: все происходящее было законно, но несправедливо, заслужено, но неправильно. Ей никак не удавалось убедить себя, что Вэриан действительно хотел именно этого, хотел причинить всем столько боли. Кассандра рассеянно приложила ладонь к переломанным в хлам ребрам; жалеть себя было унизительно, поэтому она просто благодарила небо за то, что осколки пробили кожу, а не легкие. Мальчишка добавил пару шрамов в ее и без того обширную коллекцию, но, очевидно, Рапунцель плохо на нее влияла, потому что, при всем желании, ненавидеть его у нее просто не получалось. Отчаяние толкает людей на безумные поступки: те, кому нечего терять, становятся опасны или для себя, или для других – и он выбрал второй вариант. – Итак, если вы готовы... – обратился человек в маске к толпе, и в ответ сотни голосов слились в один, похожий на рокот свирепого, холодного океана. – Что ж, – он криво улыбнулся и встретился с мальчиком глазами, – тогда adieu, Вэриан, сын Квирина. Он занес ногу, чтобы выбить из-под мальчишки табурет, а в следующий миг произошло одновременно много всего: зажмурившийся Вэриан вытянулся в струнку; толпа в предвкушении ахнула; Арианна отвернулась, закрыв глаза рукой; Кассандра прижала ладонь ко рту, боясь вскрикнуть; и палач сделал ловкий разворот на месте, словно в последний момент передумав. – Постойте! – воскликнул он. – Друзья, должен просить у вас прощения: я едва не совершил чудовищную ошибку. – Признание встретил всеобщий потрясенный ропот. – Видите ли, в моей профессии очень просто начать ценить смерть больше, чем жизнь... – Что происходит? – воскликнул король, но вопрос Его величества повис в воздухе. Кассандра оглянула сначала присутствующих в ложе, потом тех, кто сгрудился вокруг помоста, но все лица выражали одинаковую степень растерянности. И только лицо Вэриана не выражало ничего, кроме почти осязаемого потрясения. Он захлебывался воздухом и часто моргал, лихорадочно пытаясь осознать случившееся. – ...но ведь жизнь и смерть бесконечно перетекают друг в друга подобно тому, как ночь перетекает в день, а день – в ночь, – продолжал палач, расхаживая из стороны в сторону. Толпа заворожено следила за каждым его шагом, ловила каждое слово. – И это неумолимая смена, друзья мои, происходит волей одной поистине всемогущей силы. Имя этой силы – любовь. Мы рождаемся от любви и умираем от любви, и все, что мы делаем на этом свете, мы делаем для нее или вопреки ей. Не жизнь и не смерть, а именно любовь должна стать для нас сегодня универсальным мерилом. Поэтому прошу вас поддержать меня, и по нашему давнему доброму обычаю давайте же спросим присутствующих здесь mademoiselles... – Вот оно что, – король понимающе кивнул. Это была старая традиция: приговоренного к смерти могла спасти девушка, готовая обручиться с ним прямо на эшафоте. Кассандра слышала буквально несколько историй подобной самоотверженности, но произошли они давным-давно, да и, вероятней всего, являлись продуктом художественного преувеличения. Кто в здравом уме согласится выйти замуж за приговоренного преступника, и, как будто этого мало, отправиться с ним в изгнание, не имея права ни когда-либо вернуться в Корону, ни взять с собой ничего и никого из прошлой жизни? Для многих даже смерть была бы лучшей участью – что уж говорить о чужой смерти. ...Все-таки хорошо, что Рапунцель осталась во дворце. У нее хватило бы безрассудства пожертвовать так дорого доставшимся ей «счастливым финалом», лишь бы только вытащить мальчишку из петли. – Прошу вас не стесняться, леди, и если в вашем сердце есть место для всепрощающей любви, а в душе – благородство и силы терпеть лишения, дайте знак, и по вашей воле изменник будет спасен. Вэриан глянул на человека в маске как громом пораженный – он не знал этого обычая. Не удивительно: он вообще вряд ли хоть что-то слышал о традициях, связанных с любовью или смертью, слишком юный что для того, что для другого. Толпа негодующе заклокотала, шипя и плюясь ругательствами, и мальчик опустил голову, не желая встречаться ни с кем глазами. Было болезненно очевидно, что ни одна из присутствующих, равно как и ни одна девушка королевства в целом, ни добровольно, ни по принуждению не согласилась бы на такой брак. И дело тут было даже не в угрозе изгнания. Подданные Короны ненавидели Вэриана, они боялись его, желали ему смерти, и спасти его означало пойти против всех. – Умерьте свой пыл, друзья, – взмахом руки палач призвал людей к порядку. – Я понимаю, о чем вы думаете. Но не могу не отметить, – его тон вдруг сделался оживленным, как у аукциониста, представляющего любимый лот: – перед вашими глазами интереснейший экземпляр! Отличная инвестиция, мои дорогие леди: пара-тройка лет, и все ваши подруги локти будут кусать от досады! Только посмотрите: безупречная осанка, статная фигура, премиловидное личико... – Цепкие пальцы взяли мальчика за подбородок, заставляя вскинуть голову. – Я не вещь! – Гордость не позволила Вэриану смолчать, но его голос дрогнул. Он бы, наверное, отшатнулся от чужой руки, если бы мог сделать хоть полшага, не упав, но все, что ему оставалось – это встретить устремленные на него взоры с равной, если не большей, ненавистью, тщетно пытаясь скрыть за ней полную беспомощность и жгучий, отчаянный стыд, окрашивающий щеки лихорадочным румянцем. – Закрой рот, мальчик, и улыбнись – я пытаюсь устроить тебя получше, – театральным шепотом потребовал человек в маске, но не добился ровно никакой реакции – Вэриан только прикусил губу, пытаясь сдержать злые слезы. Разумеется, просто повесить его было мало – нужно было обязательно устраивать этот спектакль, этот смертельный аукцион... Это было слишком, даже Кассандре стало не по себе, и она не хотела и представлять, каково это для Вэриана. Злость мешала ей думать, отдавалась стуком крови в висках, но она стиснула зубы, приказывая себе сохранять ясную голову. Усилием воли оторвав взгляд от эшафота, Кассандра заметила, что пальцы королевы крепко сжимают подлокотники кресла – так, будто отпустить их она уже не сможет. Лицо Арианны было напряженным, брови трагически надломились – маска треснула. Но на этот раз она не просила мужа вмешаться, наверняка думая о том же, о чем думала и Кассандра: если каким-то чудом увещевания палача возымеют успех, жизнь Вэриана окажется вне опасности. Даже король не осмелится действовать вопреки неписанной, но непреложной, уходящей корнями в века традиции. – А эти глаза! Comme un ciel d'été, – продолжил беззастенчиво нахваливать палач, и Вэриан немедленно потупил взгляд. – Красивый, как кукла, к тому же, говорят, неглупый! – Он предатель! – раздался негодующий женский голос. – Мы не возьмем мужем предателя! – Предатель и убийца! – вторил кто-то, и через секунду площадь наполнил нарастающий гомон: «Предатель!», «Изменник!», «Убийца!» – выкрики смешивались с проклятьями, доносясь со всех сторон. – Леди, леди, – мужчина в маске лукаво улыбнулся и погрозил пальцем. Его голос, чистый и звучный, разносился до самых задворков площади, заглушая рев толпы, будто он говорил в рупор. – На каждый товар найдется купец, не так ли? Да? Что ж, обратимся к другой catégorie sociale. Вот что получаешь, если не улыбаешься, когда тебе говорят, – назидательно сообщил он Вэриану, а потом, вдруг отбросив манеры, залихватски свистнул сквозь пальцы. – Эй, беспутницы, вы не засиделись в девках? Вэриан безотчетно вскинул голову – на его лице читался шок. Толпа заулюлюкала, топя в веселом гвалте несколько возмущенных голосов. – Ну а вы, вековухи? – под нарастающий одобрительный гомон продолжал палач. – Неверные вдовы, распущеницы, не наскучила вам жизнь без мужа? Безобразные ведьмы всех мастей, это ваш последний шанс! Попрошайки, бродяжки, воровки, это и к вам относится! Хватайте быстрее, пока не забрали! – Предатель им не по чести! – донеслось из толпы, и грянул смех. Кто-то поддержал: – До такого не докатились! – Останови это, Фредерик, прошу, – не выдержала Арианна. – Посмотри, он ведь всего лишь ребенок. Неужели он еще не достаточно наказан? – Она взяла руку мужа в свои, ища его взгляд. – Так нельзя... – Sed lex, Арианна, – безапелляционно отрезал король, отнимая свою руку, а потом уже ласковей добавил: – Скоро все закончится. Ты должна быть сильной, любовь моя. Королева поджала губы и отвернулась, не отвечая на нежность. В глазах Ее величества блеснули слезы, но она не позволила им пролиться. Палач тем временем оставил попытки перекричать толпу, остервенело твердящую: «Ве-шай! Ве-шай! Ве-шай!». Представление распалило их аппетит – теперь они жаждали крови. Он взмахнул рукой, а потом еще раз, и еще, постепенно заставляя крики утихнуть. – Увы тебе, мальчик, – сказал он, когда на площади наконец воцарилась полная тишина. Напускной веселости как не бывало, но сменившая ее холодная торжественность отчего-то оказалась еще хуже. – Прочти молитву, если веришь. Ни одна из добродетельных жительниц Короны не нашла в своем сердце достаточно смирения, чтобы любить такого, как ты. Вэриан кивнул, как послушная марионетка. Волосы закрывали белое лицо, но было видно, что его губы остались неподвижны. И королева зашептала молитву за него – материнскую. – Итак, друзья... – обратился палач к толпе, – считайте удары колокола. И как по команде, с башни, выходящей на площадь, послышался бой часов. Наступил полдень. Где-то крикнул ворон. Толпа замерла, вслушиваясь в гулкие удары и считая в унисон – кто про себя, кто шепотом. ...два... И Кассандра считала вместе со всеми. ...три... Еще несколько секунд – и все кончено. – Четыре. – Голоса становились громче, уверенней, все больше походя на скандирование: – Пять! Кассандра прикусила костяшки пальцев, понимая, что совершенно к этому не готова. В голове стучала одна мысль: так нельзя. Так нельзя. Она поймала пристальный отцовский взгляд. Нужно просто позволить этому произойти. Она знала свое место. Ее долг – стоять смирно и смотреть, как этого маленького, наивного, и без того сполна настрадавшегося мальчика приносят в жертву королевскому малодушию. ...шесть... Но это было так несправедливо, и Кассандра вдруг с чудовищной ясностью осознала, что если сейчас ничего не предпримет, то просто не сможет с собой жить. Так нельзя. Она ведь тоже незамужняя девушка... – Семь! – в исступлении ревела площадь. – Восемь! ...верно? Парализующий страх вдруг перекинулся в безрассудную, ледяную решимость. Кассандра медленно отняла руку от губ и стянула арселе, прячущий непослушные волосы. Еще один недопустимый поступок, но – играть так играть. Она шагнула вперед. – Кассандра, не смей. – Отец понял, что она собирается сделать, даже раньше, чем она сама до конца это осознала. ...девять... Кассандра не удостоила его ни словом, ни взглядом, неотрывно глядя на мальчика, замершего на возвышении среди опьяненной жестокой радостью толпы. В его распахнутых глазах отражалось ясное, пустое небо. – Еще шаг, и ты мне не дочь. ...десять... Полоса света, озаряющая край ложи. ...одиннадцать... Ее освещенные солнцем руки на перилах. «Я его возьму». Двенадцатый удар колокола встретила оглушительная, звенящая тишина. В одно мгновение все лица обернулись к ней. На каждом отражалась крайняя степень замешательства: выдернутая из свирепого транса толпа безуспешно пыталась коллективно сложить два и два. Мужчина в маске замер в нерешительности, переводя взгляд с нее на мальчика и обратно. Вэриан смотрел не то в изумлении, не то в ужасе. Кассандра не хотела этого. Ей было что терять. Но когда никто ничего не сделал, остаться в стороне оказалось выше ее сил. Добрые намерения и обостренное чувство справедливости привели ее в западню. Значит, брак. Она всегда надеялась, что ей посчастливится этого избежать. Кассандра не желала никому принадлежать – ни телом, ни душой. Она успела насмотреться, как это бывает – с чего начинается и до чего доходит. Мысль о человеке, имеющем над ней практически неограниченный контроль, по праву считающем ее своей собственностью, внушала ей глубокое, инстинктивное отвращение, и она готова была пойти на что угодно, лишь бы остаться свободной. И хотя Вэриан был всего лишь попавшим в беду беспомощным ребенком, она прекрасно понимала, что ребенком он будет не всегда – и тем неосмотрительней было решение вложить в его руки власть, которую он, вполне возможно, однажды обернет против нее. В итоге, Кассандра пошла не только против воли короля, но и против собственной доброй воли. – Я его возьму, – твердо повторила она. Она не осмелилась оглянуться ни на отца, ни на королевскую чету. Придерживая платье одной рукой и крепко вцепляясь в перила другой, она сбежала по лестнице и пересекла кольцо онемевшей стражи. Толпа расступилась, и Кассандра направилась к эшафоту, высоко держа голову и старательно игнорируя набирающие громкость шепотки: «Фрейлина Ее высочества...» – «Эта девчонка...» – «Дочь капитана королевской гвардии?» – «Бесчестие...» – «Фрейлина принцессы...» – «Как ее звать?» – «Что она себе позволяет?» – «Предательница.» – «Предательница для предателя.» К моменту, когда Кассандра достигла подножия эшафота, у нее в голове окончательно уложилось, что она только что сделала. Она послала к чертям свою жизнь, свое положение, все, к чему она когда-либо стремилась, свою Родину и, в придачу, всех близких и друзей. Но разве можно было поступить иначе? ...наверное, можно. Вот только это было против ее природы. Девять деревянных ступеней, и она почти физически ощутила сотни прикованных к ней взглядов – под их тяжестью будто стало труднее дышать, труднее переставлять ноги. Она старалась не думать о том, что один из этих взглядов, – наверное, самый тяжелый – принадлежит ее отцу. ...если ей, конечно, еще позволено так его называть. Он никогда не хотел видеть ее в составе королевской гвардии, считал ее мечты опасной, непростительной блажью. Все его чаяния относительно Кассандры ограничивались тем, что она научится наконец смирению и выйдет замуж как послушная девочка, как и положено в ее возрасте. Что ж, именно так она и поступит. Бойся своих желаний, отец. – Mademoiselle, – палач склонил голову в приветствии, но она проигнорировала жест, ловя взгляд Вэриана – сосредоточенный, настороженный, будто он искал в ее действиях какую-то скрытую подоплеку. Но прежде, чем они оба нашлись что сказать, человек в маске поспешил взять дело в свои руки: – Могу я удостовериться: вы хотите взять в мужья его? – Еще как хочу, – мрачно ответила Кассандра. В ее руке блеснул кинжал, и кто-то в толпе громко, возмущенно ахнул (мы это уже проходили, раздраженно подумалось ей). Но палач остановил ее, не позволяя разрезать веревки, и Кассандра едва заставила себя не вздрогнуть от отвращения, когда рука в кожаной перчатке перехватила ее голое запястье. – Не стоит так торопиться, ma fleur délicate, – мужчина с улыбкой покачал головой. Он словно умышленно пытался вывести ее из себя: в самом деле, к этому моменту даже идиоту стало бы ясно, что она кто угодно, но не нежный цветочек. Кассандра молча сжала ладонь на рукоятке кинжала, черпая в нем спокойствие – только привыкнув обращаться с оружием, она научилась усмирять характер. – Разве мы не должны спросить согласия второй стороны? Что скажешь, мальчик, – обратился он к Вэриану, – ты принимаешь эту жертву? И как если бы этот выбор дался ей малой кровью, он решил еще больше все усложнить: – Зачем тебе это? – Вэриан кусал и без того истерзанные губы, но гордость не позволяла ему просто сдаться на ее милость. Что ж, по крайней мере, он не вел себя враждебно. Это упрощало ситуацию, хотя, вероятней всего, также свидетельствовало о том, что он так и не переболел своей маленькой глупой влюбленностью – трогательной, но абсолютно неуместной. Кассандра вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Дар убеждения не был одним из ее талантов, но не найди она правильных слов, он откажется хотя бы из упрямства, и тогда все ее усилия пойдут прахом. – Послушай, Вэриан... Я просто не думаю, что это все, – она поочередно обвела рукой его, палача и столпившихся у эшафота людей, – справедливо. И это не только мое мнение. – Он скептически хмыкнул. – К тому же, это всего лишь формальность. – Ложь. Кассандра отдавала себе полный отчет в том, что подобная «формальность» подразумевает далеко идущие последствия. – Я так или иначе не собиралась замуж, поэтому не то чтобы ты займешь чье-то место. – Она пожала плечами, скрывая неловкость – ей претило откровенничать на эту тему как с ним, так и с теми, кто был свидетелем их разговора. – Ты не меняешься, Кэсси, – он улыбнулся уголками губ. – Я бы не хотел забирать твою свободу, пусть даже формально. – А я бы не хотела тебя хоронить! – раздраженно бросила она, не успев себя остановить. Внутренний конфликт только усугублял ее природную вспыльчивость. – Беспримерная жертвенность, – заметил мужчина в маске как бы в сторону. – Согласиться ради предателя на изгнание... – Изгнание?.. – повторил Вэриан. Похоже, только у Кассандры недоставало навыков, чтобы им манипулировать. – Ну да. – Палач беспечно разглядывал свою перчатку. – Правила есть правила. – Я не... Вот уж нет... – Вэриан запинался от возмущения. Благородство, достойное лучшего применения. – Иди и живи своей жизнью. У тебя есть мечты, и... – Ты всерьез думаешь, что после всего этого я смогу жить как ни в чем не бывало? – криво улыбнувшись, Кассандра указала подбородком на тихо, но зло ропщущую толпу. Посмотрела бы она на человека, который рискнет сказать ей в глаза то, о чем сейчас шептались за спиной... – Изгнание – лучшее из того, что может теперь меня ожидать. Вэриан снова прикусил губу. На его лице отражалось мучительное сомнение. Выбор между смертью и фиктивным браком не должен был даваться ему с таким трудом: в самом деле, он ничего не терял. А она уже потеряла все. – Иными словами, ты все решила за меня, – уточнил он, хмурясь. Он бросал ей вызов, но этот вызов она готова была принять: – Иными словами – да. Вэриан вперил в нее испытующий взгляд, который она встретила не дрогнув. Ей доводилось играть в гляделки с соперниками и поопасней, чем четырнадцатилетний мальчишка с петлей на шее. Хотя следовало отдать ему должное, держать удар он умел. – Не хотел бы вас торопить, – неожиданно подал голос палач, – но часики тикают. Да – да, нет – нет. Решайся, мальчик, пока чаша кое-чьего терпения не переполнилась. Кассандра подумала было, что он намеренно не дает ей достаточно времени, чтобы сломить сопротивление мальчишки, но когда палач едва заметно кивнул в сторону людей, которые все плотнее обступали помост, не обращая никакого внимания на выстроившихся по периметру вооруженных конвоиров, она поняла, к чему он ведет. Человеческий гвалт становился все громче, явно свидетельствуя о нарастающем возмущении, и к эшафоту уже тянулись первые руки. Продолжать игнорировать требующую зрелищ толпу означало подстрекать их на самосуд: разочаровавшись в силе права, они вполне могли прибегнуть к праву силы. Кассандра инстинктивно стиснула кинжал в руке, хотя предельно четко осознавала, что, если толпа потеряет над собой контроль, его окажется катастрофически мало. ...им и правда следовало поторопиться. – Не заставляй меня упрашивать, Вэриан, – сказала она твердо, отгоняя подступающий страх. – Ты со мной? Он обвел взглядом окружающее их человеческое море, и, вероятно, сделал те же выводы, что и она. Последовало несколько секунд зыбкой неопределенности, подобной падению с высоты, а потом Вэриан просто капитулировал и кивнул, пряча глаза: – Да. – Он судорожно вздохнул – почти всхлипнул. В нем как будто что-то сломалось – будь это гордость, гордыня или банальное упрямство, но то, что заставляло его оставаться сильным до конца, было сметено, уничтожено волной осознания: он не умрет. – Да, хорошо... – повторил он, снова кивая, и почти неслышно закончил: – Я с тобой. Вот так. Кассандра чуть улыбнулась: теперь все самое сложное было позади, осталось только пережить проформу фактического заключения брака, и они оба будут свободны – по крайней мере, настолько, насколько могут быть свободны двое, навсегда связанные обязательством. – Ну что ж, – палач деловито хлопнул в ладоши, не выказывая и тени досады. – Раз так, давайте же перейдем к церемонии. Если, конечно, нам удастся найти среди наших добрых друзей священнослужителя, готового благословить ваш союз. – Его губы изогнулись в фальшивой улыбке, говорящей о том, что их беды только начинаются. Ну разумеется, неужели она и вправду ожидала, что он согласится так просто отпустить свою жертву? – Это излишне. – Кассандра не менее фальшиво улыбнулась в ответ. – Мы не верим. – Утверждение, вероятней всего, было наполовину ложным, но это имело мало значения – найти среди присутствующих священника было затеей, изначально обреченной на сокрушительный провал. Такие люди не ходят на публичные казни – это дискредитирует веру. – ...так что обойдемся без одобрения свыше. Взаимного устного согласия должно быть достаточно. – Отнюдь, ma chérie, – неторопливо возразил мужчина в маске, – вы не совсем правы. Все же, обойтись без помощи зала нам никак не удастся. Разве в кодексе не указано, что для заключения светского брака необходимы два свидетеля? Два свидетеля. О нет. Сердце пропустило удар. Кассандра читала об этом, наверное, вечность назад, и благополучно закинула эти знания на задворки памяти в надежде, что они никогда ей не пригодятся, но страница кодекса вдруг всплыла из воспоминаний, как наяву: положение «О вступлении подданных Короны в брачный союз», параграф три, пункт восемь: для светского брака нужны два свидетеля. Он был прав. – Итак, друзья, – звонко обратился палач к толпе, – кто из вас готов свидетельствовать при заключении этого... – он прикрыл рот ладонью, пряча озорную улыбку, – очаровательного мезальянса? Хоть кто-нибудь? Послышались шепотки, но это были недобрые шепотки. Кассандра оглядела столпившихся у эшафота людей, но на лицах незнакомцев читалось только презрение – они не собирались пособничать ей в том, что единодушно полагали преступлением. Ее взгляд устремился дальше, к группе стражников у подножия королевской ложи, но она моментально поняла, что и среди них не найдет союзников. Даже Пит и Стэн, славные ребята, которых ей не раз доводилось спасать от отцовского гнева, когда они портачили, и которых она считала, может, и не друзьями, но хорошими товарищами, – даже они прятали глаза. Все до единого, ее братья по оружию слишком дорожили своей позицией в королевской гвардии, чтобы встать на ее сторону. Дорожили службой больше, чем эфемерным шансом поступить по совести. Возможно, ей следовало поучиться у них осмотрительности, пока не стало слишком поздно... – Надо отдать вам должное, друзья мои, вы на редкость несговорчивая публика, – заметил палач, когда сдавленное перешептывание сменилось негодующими возгласами, и стало очевидно, что ожидать со стороны присутствующих содействия бесполезно. Он обернулся к Кассандре и Вэриану и наигранно участливо осведомился: – Может быть, у вас найдется на примете кто-то конкретный? Рапунцель и Юджин. Паника мешала рассуждать ясно, и их имена просто прозвучали в ее голове, заглушив бурю бессвязных обрывочных мыслей. Они были единственными, на чью помощь она все еще могла рассчитывать. Но ее друзья были заперты в башне, вдали от катастрофы, все стремительней набирающей обороты, и не имели ни малейшего понятия, как они нужны сейчас здесь, внизу, на площади у эшафота. Положение было отчаянным. Она перешла Рубикон, пытаясь отыграть мальчишку у судьбы, но допустила фатальную ошибку, просчиталась, опрометчиво позабыв о нескольких строках, вписанных в кодекс, должно быть, как раз на такой случай. Вэриан был обречен, а она... Она потеряла все, чем когда-либо дорожила, и ничего не получила взамен. С равным успехом она могла бы просто полезть в петлю вслед за ним. – Не стоило тебе испытывать судьбу, девочка, – ухмыльнулся палач, откровенно наслаждаясь беспомощностью ее положения. Он играл с ней все это время, осознала Кассандра, играл с ними обоими. Каждый его ход, каждая фраза была тщательно спланирована так, чтобы дать им обманчивое ощущение противостояния и заслуженной победы, шанса на которую у них не было изначально, чувство, что свобода близка, лишь ради того, чтобы после еще горче было разочарование. И она охотно пошла у него на поводу, так легко, так наивно поддалась на заведомый обман... – Ша! – крикнул кто-то. – Ты, друг, или вешай предателя, или катись! И толпа всколыхнулась, рокоча одобрительно и грозно. Ожидание затянулось, позволив их терпению иссякнуть, и за миг обстановка накалилась до предела. – Вешай обоих! – отозвался другой голос. Последовало несколько согласных выкриков. Кассандра шагнула ближе к Вэриану и машинально перехватила кинжал острием вниз. В крови вскипел адреналин. Быстро же они решились... – И ее? – в притворном недоумении переспросил палач, указывая на Кассандру пальцем. – Ну нет, друзья, это уж слишком. Его категоричный тон будто нарочно призван был эскалировать ситуацию, раззадорить толпу, которая и без того уже не нуждалась в подначивании. Раздался возмущенный рев, и человеческое море вскинулось, готовое вот-вот хлынуть вперед. – Стоять! – Конвоиры взяли алебарды наизготовку, силясь удержать людей на расстоянии. Но их было всего восьмеро против огромной, яростной толпы, и когда она действительно бросится, они просто не выстоят. Большинство мужчин в Короне носили с собой ножи, а алебарды решительно не были лучшим оружием для ближнего боя. Время будто замедлило ход. Мысли Кассандры сделались короткими, четкими, как будто она отдавала приказы самой себе. Сдаваться без боя она не собиралась. Она всегда знала, что уйдет с оружием в руках, хотя рассчитывала встретить смерть, защищая своих сограждан, а не отбиваясь от них. Но – в который раз – решение за нее было принято другими. Единственное, что ей теперь оставалось, так это постараться продать свою жизнь подороже. Ее взгляд упал на палача. Если бы нужно было назвать одного человека, которого она наверняка захватит с собой на тот свет, то выбор был очевиден. Скорее всего, у него с собой нож, поэтому следует быть поосторожней. Вероятно, ей удастся уложить еще около семерых вооруженных мужчин. Девять, если ей повезет. Двенадцать, если они окажутся полными идиотами. Вряд ли больше. Это, конечно, при условии, если она не пустит никого к себе за спину, потому что в ином случае все закончится куда быстрей и куда прозаичней. Когда толпа бросится, нужно успеть освободить Вэриана – по крайней мере, чтобы сделать его менее легкой добычей. Едва ли он умеет обращаться с оружием, но все же жаль, что она не может дать ему ничего для самозащиты. Жаль, что она не прихватила с собой меч – это сделало бы все проще. Жаль, что все закончится именно так. Она подняла голову, ловя взгляд Вэриана. Он был бледным как полотно, глаза черные и огромные, но, несмотря ни на что, он держался молодцом. Смелый. Хорошо. – Не провоцируй их, Кассандра, – сказал Вэриан ровно, почти не размыкая губ. Он знал ее достаточно, чтобы понимать, о чем она думает. – Хотят меня убить – пускай, мне все равно. – Кассандра молча сжала зубы: это была утешительная ложь; ей не нужны утешения. – Тебя они тронуть не рискнут. Ты аристократка. Все обойдется, просто не делай глупостей. Вэриан наверняка ошибался, но если ему хотелось так думать, то зачем его разубеждать? Тем более что Кассандра не собиралась проверять его предположение. Разрозненные мысли в ее голове выкристаллизовались в план конкретных действий – действий, которые и вправду сделают ее предательницей. Но отступить она уже не могла. Она не умела отступать, когда знала, что права. Сплетаясь с низким, утробным гамом, площадь наполнил ритмичный топот сотен ног. Кое-где в толпе уже блестели обнаженные клинки. Первый стражник, дальний от ступеней, с коротким криком утонул в толпе. Человек в маске скалил зубы в улыбке, любуясь монстром, которого сотворил. Спираль закручивалась. Отступать было просто некуда. Кассандра взвесила преимущества первого хода против преимуществ ожидания. И решилась. Выдохни. Досчитай до трех. Действуй. Один... Еще двое конвоиров сражались с клокочущей людской массой – неравный бой. Люди просто вцеплялись в древки алебард, и стражники оказывались перед выбором: остаться безоружными или рисковать с секунды на секунду быть затянутыми в толпу. Два... Она поймала взгляд капитана королевской гвардии – он стоял у края ложи, упираясь ладонями в перила. Тревога на его лице была равно смешана с осуждением. Весь его вид будто говорил: «Посмотри только, что ты опять натворила». Совсем как в детстве. Три. Кассандра глубоко вдохнула, прикрыв глаза. А когда снова их открыла, то осознала, что за краткий миг атмосфера на площади вдруг разительно, необратимо поменялась. – Королева! – крикнул кто-то. Будто ангел, ниспосланный свыше, у края ложи, на вершине залитой солнцем лестницы стояла Арианна. На ее губах играла мягкая, исполненная спокойного достоинства улыбка. Она окинула толпу взглядом сияющих ясных глаз и, приветствуемая лишь абсолютной, восхищенной тишиной, грациозно сошла по ступеням. Гораздо раньше, чем она ступила на вымощенную камнем площадь, люди расступились и образовали широкий живой коридор, освобождая ей путь к помосту. Все взгляды до единого были прикованы к ней: даже склоняясь в приветствии, подданные смотрели на нее, только на нее – как слепцы, которые прозрели и впервые увидели свет, они смотрели и не могли насмотреться. Королева ступала легко, будто не касаясь земли, и нежная, неугасающая улыбка озаряла ее красивое лицо. Она скользила взглядом по толпе, по-матерински щедро делясь с подданными своим теплом, и одного ее присутствия было достаточно, чтобы развеять морок, изгнать из людей демонов, что овладели ими. В Арианне было что-то, что заставляло сердца биться чаще: была ли это магия солнечного цветка, до сих пор теплящаяся в ее крови, или ее собственный внутренний свет, но лишь поймав ее выразительный, брошенный будто бы невзначай, взгляд, Кассандра обнаружила, что стоит неподвижно, зачарованная прекрасным видением ничуть не меньше, чем остальные. Она моргнула, почти нехотя сбрасывая с себя оцепенение, и обернулась к Вэриану. Единственный из всех, он опустил глаза, не позволяя себе поддаться чарам Ее величества. Еще чувствуя на губах тень счастливой полуулыбки, Кассандра коснулась его локтя и встретила растерянный, испуганный, благодарный взгляд. Она не думала дважды – просто разрезала веревки на его запястьях, затем на шее. Никто не протестовал. Никто даже не заметил. Успокоенная, Кассандра убрала кинжал – он ей больше не понадобится – и осторожно протянула Вэриану руку. Но вместо того, чтобы принять ее, он буквально рухнул в ее объятия, не в силах удержаться на ногах. Его руки, стиснутые в кулаки, скрестились у нее за спиной, прижимая так крепко, что ей пришлось проглотить стон – сломанные ребра мучительно заныли. Вэриан отпустил ее ровно через мгновение и отступил на шаг – почти отшатнулся, будто опасаясь, что она разозлится. Придерживая подол лилового платья, королева неторопливо взошла по лестнице и пересекла эшафот, присоединяясь к их небольшой группе. Она послала Кассандре взгляд, полный признательности и – могло ли это быть? – искреннего восхищения, и этот взгляд возвратился ей сторицей. Между ними протянулась незримая нить взаимопонимания, и королева коротко коснулась ее плеча, словно в знак утешения. Арианна взглянула на Вэриана, но тот склонил голову, опустив ресницы – будто боялся, что ее свет обожжет его. – Ваше величество, – палач отвесил ей низкий поклон. – Это честь... Королева подняла руку, заставляя его умолкнуть на полуслове. – Назови свое имя, – сказала она ровно, не пытаясь, чтобы ее голос был слышен дальше десятка шагов от эшафота. Всем своим видом она показывала, что представление окончено, и происходящее было теперь только между ними. – Меня зовут Лео, Ваше величество. – Лео, – задумчиво повторила она, будто пробуя имя на вкус, а затем кивнула, в чем-то утвердившись: – Мне редко доводится видеть человека, так хорошо годящегося к своему ремеслу. Впервые в жизни Кассандра слышала, чтобы королева позволила себе отпустить шпильку. Палач улыбнулся и вежливо склонил голову, то ли не замечая двойного дна ее фразы, то ли принимая и второй, скрытый смысл как комплимент: – Великодушие Ее величества может сравниться лишь с Ее благородством. – Достаточно, – Арианна едва заметно поджала губы, и только теперь Кассандре стало ясно, что королева просто вне себя, и лишь стальная выдержка позволяет ей сохранять для своих подданных видимость безмятежности. – Насколько мне известно, присутствия особы королевской крови достаточно, чтобы союз считался засвидетельствованным. И если это последняя преграда на пути этого брака, то я предлагаю перейти к делу. О. Их уговор был все еще в силе. Даже власть Ее величества не простиралась настолько далеко, чтобы отменить решение Королевского суда. Впрочем, Кассандра не могла припомнить, существовала ли в действительности в положениях та оговорка, к которой апеллировала Арианна. Мысль о том, что королева способна на откровенный блеф, была невероятна, но, с другой стороны, это было незначительной мелочью в сравнении с тем, что, в попытке спасти жизни парочке изменников, она уже пошла наперекор воле своего короля и своего мужа. Кассандре даже думать не хотелось, каких усилий стоило такое решение сдержанной, кроткой женщине, привыкшей если не избегать конфликтов, то, во всяком случае, решать их путем компромисса. Похоже, не только им с Вэрианом судьба сегодня подкинула непростую нравственную дилемму. – ...безусловно, Ваше величество, – отозвался человек в маске после небольшой паузы. На его лице будто бы промелькнула злая досада, но, так или иначе, спорить с Арианной он не мог: если король был законом, то она фактически была замужем за законом. Кассандра бросила осторожный взгляд на королевскую ложу: Его величество занял место рядом с капитаном королевской гвардии, с суровым видом наблюдая за разворачивающимися событиями. Но и он бессилен был помешать Арианне: в глазах подданных они были идеальной парой, живым воплощением супружеской гармонии, и признать, что между ними могут возникать столь острые разногласия, означало бы развеять эту иллюзию раз и навсегда. Палач жестом предложил Кассандре и Вэриану встать рядом в центре эшафота, и она автоматически бросила настороженный взгляд в толпу за своей спиной. Но с глаз королевских подданных словно спала алая пелена: часть из них теперь выглядела пристыжено, часть будто гадала, как они вообще здесь очутились. Мужчина в маске кашлянул, собираясь с мыслями, и начал: – Друзья, сегодня мы собрались здесь... – А можно без формальностей? – перебила Кассандра. Только этого ей не хватало. – Разумеется, нет, – он ухмыльнулся, почти не скрывая издевки. – Мы ведь хотим, чтобы все было официально? Итак, мы собрались, чтобы соединить узами законного брака... Кассандре оставалось лишь постараться отключиться от его приторно-романтичного, едва не фривольного монолога о любви, побеждающей смерть. Он пытался унизить ее, выставить все так, будто она пошла под венец исключительно оттого, что воспылала к смазливому четырнадцатилетке какой-то запретной страстью, хотя любому хоть сколько-то здравомыслящему человеку было ясно, что любовь была последним чувством, которое могло толкнуть ее на этот поступок. Он мстил ей за свое разочарование, и Кассандра нашла злое, почти садистское удовлетворение от осознания, что в последний миг выхватила мальчишку из его когтей. Она не собиралась доставлять ему удовольствие, позволяя себя смутить. Остальные могли думать что угодно, но Кассандра надеялась, что хотя бы Вэриан не настолько наивен, чтобы принять слова палача за чистую монету. Она чуть повернула голову и почти мгновенно поймала его взгляд – похоже, он тоже не утруждал себя тем, чтобы вслушиваться: – Не думал, что это будет именно так, – шепнул он с едва скрываемой горькой иронией. – Что – казнь или свадьба? – В ее положении оставалось только шутить. Вэриан коротко усмехнулся, отдавая должное ее попытке: – И то, и другое. Пустой разговор продлился, до странности хорошо успокаивая нервы: то ли потому, что ей наконец нашлось на что отвлечься от патетической речи, то ли потому, что было приятно знать, что, во всяком случае, Вэриан разделяет ее мнение насчет этого фарса. В какой-то момент его голос сделался слабее, и, бросив на него взгляд, Кассандра заметила, что он нетвердо держится на ногах, как будто на грани обморока – адреналин схлынул, оставив его без сил. Не задумываясь, она притянула мальчишку к себе, обнимая за плечо. Потому что, серьезно, к черту условности – они были на одной стороне. – Итак, – обратился к ним человек в маске, когда ему наконец наскучило их изводить. – Вступление в брак – серьезное, а главное, необратимое решение. Поэтому я должен удостовериться, что вы оба по доброй воле согласны связать свои жизни в одну. – Он холодно улыбнулся, так же ясно, как и они, осознавая, что в сложившейся ситуации ни о какой доброй воле не может идти и речи. – Мальчик... Вэриан, – поправил себя палач, встречаясь с ним взглядом, – берешь ли ты Кассандру в законные жены? – Беру, – покладисто отозвался Вэриан. Его голова была опущена, так что Кассандра не могла различить выражения на его лице. – Bien. А ты, Кассандра, берешь Вэриана в законные мужья? – Да. – Она не позволила себе секундную паузу – это было бы признаком слабости – и взамен просто отказывалась думать о том, на что вообще соглашается. – Ваше величество? – обратился человек в маске к королеве. – Я свидетельствую этот союз, – спокойно кивнула Арианна. – В таком случае... – Палач извлек из кармана пару серебряных колец и протянул им. – Пришло время обменяться кольцами. Я всегда ношу с собой парочку как раз на такой случай, – пояснил он в ответ на недоверчивый взгляд Кассандры. – Считайте это свадебным подарком. К тому же, – добавил он тише и кивнул на толпу за ее спиной, прежде чем посмотреть ей в глаза, – поверь, тебе будет проще покинуть Корону в статусе несчастной влюбленной, которой жизнь не мила без ее мальчишки, а не в статусе предательницы, бросившей вызов королю. И можешь меня не благодарить. Черт бы его побрал. Она подавила вздох и не глядя протянула Вэриану левую руку, мысленно прощаясь с последним символом своей свободы. Его руки, хоть и осторожные, были холодными, и когда Кассандра опустила взгляд, то поняла, почему: слишком тугие веревки в кровь изодрали запястья и, по всей видимости, перекрыли кровоток. Это было негуманно, а следовательно, против протокола, и она с удовольствием сказала бы пару ласковых умнику, который так обращается с заключенными, но ирония заключалась в том, что Вэриан не должен был дожить до того момента, когда занемевшие руки стали бы для него причиной беспокойства. Когда она надела кольцо на его безымянный палец, в лучах солнца блеснула изящная гравировка: «donec mors nos separaverit». Пока смерть не разлучит нас. Ее губы тронула сардоническая усмешка. – Что ж, – палач сложил ладони вместе, – объявляю вас мужем и женой. Можете скрепить союз поцелуем. Серьезно? Серьезно?! Кассандра украдкой бросила взгляд на Вэриана, боясь увидеть в его глазах даже намек на воодушевление, но в них отражалось лишь замешательство, равносильное ее собственному. Это было далеко за пределами списка комфортных взаимодействий – по счастью, для них обоих. – Думаю, мы как-нибудь обойдемся, – холодно отозвалась она. – Тебе действительно следует научиться прислушиваться к советам, – мужчина в маске укоризненно покачал головой. – Кроме того, это обязательная часть церемонии. Двенадцатый пункт первого параграфа положения о браке, если быть точным. Распространяется на все его виды, в том числе светский. Ну уж нет... Кассандра никогда не была поклонницей открытого выражения чувств – да что там, она даже не обнимала никого на публике до того, как в ее жизнь ворвалась Рапунцель. И хоть она успела перецеловать достаточно мужчин, но никогда не делала этого публично, тем более, на виду у огромной толпы. Это было попросту унизительно. У нее защипало в глазах. Может, она и неспособна была разреветься, как маленькая девочка, тем более, не по такому поводу, но это была последняя капля: события последних часов навалились на нее, словно лавина, и она вдруг поняла, что оказалась ближе к слезам, чем была лет, должно быть, с двенадцати. – Он прав, – мягко заметила Арианна. – Дословно цитата звучит так: «Заключение брачного союза должно быть скреплено поцелуем». У Кассандры будто камень с души упал – это была лазейка. Она благодарно кивнула королеве, а потом, пристально глядя на человека в маске, притянула Вэриана к себе и демонстративно неспешно поцеловала в лоб – подчеркнуто дружеский, покровительственный жест, может быть, лишь немного интимней, чем объятья. Все еще достаточный, чтобы оставить его слегка ошеломленным, но – это был лучший из возможных исходов. – Очень хорошо, – палач казался чуть раздосадованным тем, как легко она выбралась из его ловушки. – С этого момента ваш брак имеет законную силу. Примите мои поздравления. Все закончилось. Они справились. Кассандра перевела взгляд на Вэриана и поймала слабую полуулыбку. На повестке дня оставалось еще много нерешенных вопросов, но оба они остались в живых, и на данный момент ее стандарты были настолько низкими, что она готова была считать это хорошим результатом. Арианна улыбнулась им и успела дважды соединить ладони, прежде чем толпа подхватила ее идею и площадь наполнилась рукоплесканиями. Люди, которые четверть часа назад готовы были перегрызть им горло, приветствовали их союз радостной овацией. Палач оглядел жителей Короны, которых королева с непринужденной легкостью вернула на путь добродетели, и его глаза в прорезях маски вспыхнули недобрым изумрудным огнем. Но как только он перехватил взгляд Кассандры, выражение на его лице снова сделалось непроницаемым: – У вас есть время до рассвета, чтобы покинуть пределы Короны.