То, что всегда с тобой

С нескрываемым огорчением встретил великий медведицкий князь вернувшихся с разведки. Оборотни, неуязвимые оборотни, потерпели ущерб, его первый воевода тяжело ранен, а второе чжалаирское войско в самом деле направлялось на Медведицу! Тянуть дальше было опасно, и Лютобор Медведицкий приказал готовиться к отступлению, пока еще оставалась надежда опередить врага. Бледный от слабости Лютобор Яргородский виновато склонил перед ним голову. - Неудачной была моя разведка, государь. Орда все предусмотрела, на каждого завела свое оружие... По пути разведчики остановились лишь раз, чтобы промыть раны. Теперь Яргородец едва держался на ногах. Рану жгло огнем, голова раскалывалась от боли, его тряс озноб. Но он отстранил воинов, желавших помочь, и выпрямился перед великим князем. Тот поглядел с сочувствием на его осунувшееся лицо, запавшие и помутившиеся глаза. - Не кори себя, Лютобор Мстиславич. Враг силен и коварен, то нам и прежде было известно. На твоем месте другой бы вовсе оттуда не вернулся. Отдыхай и лечись теперь, в войске без тебя Аджаров справится. Поведав о случившемся, Лютобор Яргородский сразу ослабел и позволил отвести себя в шатер и уложить в постель. Когда войсковой лекарь стал менять повязку, из раны опять потекла кровь. Она промачивала насквозь тонкие льняные повязки, расплывалась по белому полотну алыми пятнами. - Не пойму, государь, что за рана, - только и сказал ему лекарь. - Вроде бы, неглубокая и неопасная, а кровь никак не унимается, и лихорадка начинается... - Зато я знаю, почему так, - медленно, в полузабытье проговорил Яргородец, прикрыв глаза. - Стрела... была особая. Знаю я... от кого подарочек... Ну ладно, в этот раз чжалаиры победили... Но поглядим... Хорошо смеется тот, кто смеется последним!.. Он замолчал и вскоре уснул, но беспокойным, тревожным сном, полным бредовых видений. Он видел пустые доспехи, вышедшие на поле боя, они щелкали забралами шлемов, под которыми не было ничего, рубили друг друга мечами, кололи копьями, с грохотом и лязгом разваливали на куски. На широком поле разворачивался строй сварожского воинства, но, приглядевшись, он не поверил своим глазам: у всех, кого он видел вокруг, были головы разных животных - лошадей, быков, баранов, вепрей, волков, рысей и других. Он обернулся к великому князю и замер: вместо него на коне возвышался облаченный в доспехи огромный медведь. Потом Лютобор увидел Белославу. Она с сочувствием склонилась к нему, в ее прекрасных глазах стояли слезы. Он приподнялся, желая обнять жену, но она вдруг превратилась в чжалаирскую женщину, облаченную в причудливый наряд. Лютобору показалось, что он когда-то ее видел раньше. Она протягивала ему чашу, где плескалось нечто белое, слабо светящееся, и говорила: "Я тебя поймала, теперь ты мой. Выпей это и иди ко мне". В другое время Лютобор Яргородский никогда бы не позволил сновидениям властвовать над собой. Он умел допускать до себя только действительно значимые видения, а ночные мороки и кошмары оставлял за оградой, даже во сне властвуя над своим рассудком. Но теперь все мысленные ограды и скрепы разрушались, оставляя его наедине с бредовыми видениями, и у него не доставало сил выбросить их из своего сознания. Вот так, должно быть, сходят с ума те, кому не удается справиться с болезненным бредом, и он поглощает сознание целиком, замещает рассудок бесформенным хаосом, лишенным смысла и направления. Лютобор сопротивлялся, сколько хватало сил. Он метался, как заарканенный дикий конь, готовый скорее умереть, чем покориться человеку. Он выталкивал из своего сознания кошмарные образы, вспоминал Белославу, провожавшую его в поход, сыновей - Ростислава с Бранимиром, лепечущих что-то по-детски... Лютобора Медведицкого... Бронислава... отца, мать, друзей детства... - Руки у тебя коротки - лишить меня памяти своей отравой, - прохрипел он, облизывая пересохшие губы. Его пылающего лба коснулось мокрое полотенце, к губам поднесли теплый травяной настой. Еще прежде, чем смог открыть глаз, бывший яргородский князь узнал Горицвета. - Спасибо, мальчик, - прошептал он вполголоса. Вообще-то, не мальчик уже - годы шли, и, принося одним признаки будущего увядания, других, входящих в возраст, красили полным цветом мужественности. И Горицвет был теперь уже юношей за двадцать лет, рослым, с широким разворотом плеч, с красивой головой и буйными золотистыми кудрями. Щеки его уже опушила, хоть и не очень длинно, мягкая светлая бородка. Но Лютобор, в бреду заблудившись во времени, вспомнил сына Миловиды таким, как встретил впервые. Только открыв глаза, понял, что ошибся. - Что сейчас делается? Где великий князь? - спросил Яргородец, придя в себя. - Мы готовимся уходить, государь. Великий князь приказал сворачивать становище. Скоро уже поедем. Тем временем Лютобор Медведицкий действительно велел готовиться к отступлению. Раз враг угрожает Медведице, уже не до союзнических и родственных договоренностей, пусть простит батюшка-тесть и его сыновья. Сами бы на его месте могли вовсе не отозваться, призови их медвединцы на помощь. Пока становище готовилось сняться с места, превратившись в разворошенный муравейник, великий князь отыскал своего шурина, княжича Тихомира, чтобы попрощаться. К его досаде, легкомысленный вышеградец словно бы и не обеспокоился, что остается один на один с Имбагаем. Он вместе со своими воеводами собрались возле только что прибывшего обоза, доставившего муку, копченое мясо и вино. И, похоже, был уже навеселе. что особенно возмутило медведицкого князя. - На вас тоже напали? Конечно-конечно, тебе надо спешить домой. Ничего, мы и без тебя справимся с Имбагайкой. Лютобор Медведицкий глядел, набычившись, и с трудом сдерживал желание встряхнуть шурина за ворот шелковой рубашки - кольчуги тот, по такой жаре, опять не надел. - Ты не забыл, куда пришел, Тихомир? Орда - не шутка! Ты видел, что с Яргородцем случилось? Они могут напасть в любой миг! Им только и нужно застать тебя врасплох. А ты еще и хмельных медов успел налакаться... - Всего чарочку и попробовал! Сам знаешь, как пить хочется в такую жару. Вот попробуй, каков медок, - Тихомир потянул упиравшегося Лютобора за руку. - Когда мои воины глотнут такого меда, смело пойдут не только на Имбагая, но и на самого Улзия! - Ага, и спьяну всадят копье в брюхо себе или соседу в строю! - съязвил Лютобор, глядя на сгружаемые с телег бочки, как на злейших врагов. Тихомир недоумевающе округлил глаза. - Да о чем ты, Лютобор? Сроду не было, чтобы хмельное питье честному человеку мешало! Наш народ всегда умел повеселиться, и оно только на здоровье шло. Только коварные лжецы боятся вина да меда, чтобы не выдать свои подлые замыслы. Вот покойный князь Радвилас вместо того, чтобы веселиться, все хитрые замыслы изобретал. А нам скрывать нечего, живем в свое удовольствие! - Насчет Радвиласа ты бы помолчал лучше! - прервал великий князь. - Радвилас был великий вождь и полководец, он возвеличил Литтское княжество. Он под стенами Медведицы стоял, и, не построй мы каменную Крепость, не устоять бы нам. Ты сперва сумей совершить во хмелю не меньше, чем Радвилас - без него, вот тогда видно будет, польза тебе с него или вред. Сообразив, что великий князь гневается всерьез, Тихомир недоумевающе заморгал. - Да что ты злишься, как медведь-шатун, Лютобор? И как только с тобой сестрица моя живет?.. - Не твое дело! Получше живет, чем в девичестве, при батюшке и братцах, - грубовато отрубил Лютобор. - Так вот, слушай: я ухожу, а ты останешься здесь, в становище. Отсюда не выходи, у тебя войск немного, а тут хоть как-то укрепиться можно. Жди Драгомира Азанского, он должен придти на помощь. Ушами не хлопай, не давай себя застать врасплох. Посылай разведчиков каждый день, и держи войско в боевой готовности. И, ради всех Богов, не пей больше! Я тебе оставлю триста человек с воеводой Вороновым, да крепкую сторожу Истомы Бердышева. Больше не могу, извини. Но это надежные люди, полагайся на них, будут тебе передовым заслоном. - Не беспокойся, сделаю, как ты велишь, - пообещал вышеградский княжич. Глаза у него были незабудково-голубые, совсем как у Росавы, и Лютобора что-то остро кольнуло при мысли, что оставляет ее брата наедине с коварным врагом. Но выбора не было. Там, на Медведице, оставалась она сама вместе с детьми, и он не мог их бросить на произвол судьбы. Обнявшись с шурином на прощание, вскочил на подведенного ему коня. Отступая прочь от речки Хмели, медвединцы не подозревали, что в пути за ними внимательно следят глаза чжалаирских разведчиков, проверяющих, точно ли они уходят. Сейчас медвединцам важна была быстрота, а не скрытность продвижения. И единственный, кто мог узнать, что их нарочно выманили из становища, князь Лютобор Яргородский, лежал раненый в одной из повозок, и вновь боролся с подступающими призраками собственного больного воображения. Сквозь забытье, в коем пребывал большую часть времени, Яргородец чувствовал, как возок встряхивало на лесных тропах, когда под колеса попадалась яма или древесный корень. От тряски плохо заживающая рана разболелась еще сильней, усилилась лихорадка. Кругом все, казалось, таяло от жары, а он дрожал от холода под медвежьей шкурой, и клацал зубами. Лютый, мертвенный холод мучил его и в забытье; он видел себя то на вершинах заснеженных гор, то на заметенной снегом равнине, где дул пронизывающий, как ножом, ветер, то среди сделанных изо льда лабиринтов и пещер, где из пола поднимались ледяные копья. Холод пронизывал его насквозь, замораживал каждую каплю крови. Лицо сек, точно кнутом, пронзительный сухой ветер, бросал навстречу колючий снег, мешал дышать. Стужа стояла куда страшней самой свирепой зимы, такая, как, должно быть, бывает только на самой далекой полунощи, у Седого Моря. Всюду, куда бы ни бросился Лютобор, была лишь жуткая, неземная зима. Снега и льды призрачно синели под черным небом. Так, верно, мог выглядеть Кромешный Мир, царство Чернобога и Мораны... Однако, едва он подумал об этом, как увидел фигуру, скатившуюся со склона в снежной лавине, будто огромная птица без крыльев. Но, как только она приземлилась, он узнал чжалаирскую шаманку, виденную прежде. - Ну здравствуй! - приветствовал он ее. - Вот и встретились! Ты-то как же попала сюда так неожиданно? Она окинула его взором больших, пронзительно блестящих глаз. - Хотела на тебя поглядеть, и соскользнула сама. Но ты не радуйся: между нашим положением есть большая разница. Я попала сюда в здравом уме, и знаю выход, а ты будешь здесь блуждать, пока не замерзнешь насмерть! И она направилась прочь, карабкаясь по ледяному склону, заметаемому снежным вихрем. Лютобор видел, как она пробирается по пояс в снегу, ее спина в пернатом плаще мелькала впереди. И он поспешил за ней, как последней надеждой на спасение. Женщина петляла, как заяц, стараясь оторваться от него, но он упрямо шел за ней сквозь мир, пронизанный тьмой и стужей. Чжалаирка была его путеводной звездой. Она ныряла в ледяные пещеры, пряталась за нагромождение торосов, пытаясь сбить его со следа. Но Лютобор видел во мраке лучше нее, и выслеживал повсюду. Казалось, они целую вечность пробираются сквозь царство вечной зимы, где, кроме них нет ничего живого. Но вот, наконец, впереди забрезжил свет, и стал понемногу стихать мороз. Теперь Айбике, наконец, обернулась к нему лицом. - Ты - один из самых опасных врагов Великой Орды, а все же я почти рада, что ты и на сей раз выбрался! Благодаря тебе я многому научилась, расширила границы своего колдовства, открыла такие заклятия, какие прежде мне не приходили в голову, - все нарочно ради тебя. Сам посуди: на сей раз я обманула тебя! Обманула! За мной осталась победа! Она, захохотав, пустилась бежать прочь, из ужасного ледяного мира. Лютобор выскочил наружу, в свет и тепло, и крикнул в спину женщине: - Поглядим, за кем останется решающий бой!.. И он открыл глаза в своей спальне в медведицкой усадьбе. Вместо мертвенного холода повеяло ласковым домашним теплом. Сквозь широко распахнутое окно веял свежий ветер, волнуя зеленые занавески. А вместо змеиной усмешки чжалаирской шаманки увидел склонившуюся над ним Белославу. Осунувшаяся и бледная, с черными кругами под глазами, она сразу преобразилась, едва увидела, что он открыл глаза. Усталое лицо осветила улыбка, враз преобразившая ее черты, из глаз побежали слезы радости. Она бросилась к мужу, целовала его и не хотела выпускать из объятий. - Всей Медведице будет радость узнать, что ты жив, не взять тебя ордынской отравленной стрелой! Сейчас пошлю гонца сообщить брату!.. - говорила она. и не могла оторваться от него. Лютобор медленно припоминал все, что было. - Значит, мы дома! Жена... а мальчики как?.. Белослава улыбнулась гордой материнской улыбкой. - Что им сделается? Растут не по дням, а по часам! Ростислав уже на коне держится, как заправский наездник. А Бранимиру купили барабан, так он теперь с ним не расстается даже на ночь. Даже когда садится обедать, ставит его рядом, и ложкой барабанит по нему... В другое время Лютобор тоже порадовался бы успехам детей и расспросил подробнее. Но сейчас, вместе с ясным сознанием, к нему возвращались и воспоминания, в которых прежде он не мог разобраться. Теперь все сделалось кристально ясно, до наипоследнего. - Второе чжалаирское войско!.. - глухо выкрикнул он. - Да, самое удивительное! - проговорила женщина недоумевающим голосом. - Чжалаиры дошли уже до рубежей медведицкого княжества, уже люди из окраинных сел бросали дома, бежали в леса. И вдруг пропали все разом, как корова языком слизнула! Не отступили, просто пропали будто растворились. И разведчики наши ни на каких дорогах не видели ни одного чжалаира, ни живого, ни мертвого! Лютобор со стоном откинулся на подушки. - Будто растворились!.. Еще бы нет! Ее колдовство развеялось, как только стали не нужны! Нас всех перехитрили, как детей, заставили нас разделить силы. Нам подсунули морок, хоть и убедительный... Белослава, видя, как сильно встревожен ее супруг, сперва испугалась, что он опять бредит, и лишь потом разобралась, что он хочет сказать. А на следующей седьмице пришли вести от оставшегося с вышеградцами на реке Хмеле заслона... Всего пятьдесят человек из оставшихся на Хмеле вернулись на Медведицу. Измученные, оборванные после долгих скитаний по лесам, многие страдали от воспалившихся или едва начавших заживать ран. Отважные медведицкие витязи похожи были сейчас на бродяг, ночующих под мостом, а днем просящих подаяния возле торгов. Едва медведицкий князь увидел этих людей, во взорах которых запеклась боль и отчаяние без пределов, сразу понял, что случилось самое худшее. Нашел среди заросшей, обовшивевшей толпы сотника Найдена, оставшегося старшим по званию. - Говори все, как было! А этих, - указал дворцовым челядинцам на прочих беглецов, - отвести в баню. Выдать после чистую одежду и накормить. А ты, Найден, - снова обернулся к сотнику, - потерпи еще немного. Когда на вас чжалаиры напали? - На шестой день после твоего ухода, государь, - удивленно произнес Найден, озираясь на князя и его воевод. - Так ты знаешь уже, государь? - Ничего не знаю покуда, вот и томлю тебя тут. Что с войском княжича Тихомира? - Ой, беда, государь! Побили всех, наголову разгромили! - сотник замотал кудлатой головой. - Всех, всех начисто истребили, врасплох застали, проклятые! Мстиша подал беглецу чашу с квасом. Тот шумно пил из нее, слышно было, как клацают о края его зубы. Отдышавшись и собравшись с мыслями, Найден заговорил уже более внятно: - По правде сказать, государь, войско вышеградское не было готово к битве. Как вы ушли, началось сплошное веселье, гульба ежедневная. Княжич Тихомир сам хмельными медами угощался каждый день, и войску позволял. Говорил - просто так сидеть в становище скучно, вот и будем веселиться, пока чжалаиры не нагрянули. Доспехи все поскидывали и сложили в обоз - жара ведь стояла несусветная. Разведчиков сперва еще посылали, но никого не видно было, и совсем успокоились. А проклятые, конечно, только того и ждали... - А вы в своем заслоне куда глядели? - взвился князь Бронислав. - Вас там на какого Лешего оставили? Воевода Воронов, Бердышев чем занимались? Или тоже глаза залили медом хмельным? - Нет, государь, зря говоришь такое, - с упреком отозвался Найден. - Нам воевода не давал распускаться, и в разведку нас гонял каждодневно, но ведь нас горстка оставалась, что мы сделать могли? Воевода беседовал с княжичем Тихомиром, да тот лишь отмахивался. "Я, говорит, княжеский сын, а ты только боярин, и не мне на поводу у тебя идти". Известно, пьяному море по колено... - А лужа - по уши, - сурово договорил Лютобор Медведицкий. - Продолжай, Найден. Как все случилось? Лицо спасшегося сотника сквозь покрывавшую его корку грязи исказилось болью. - Как... В очередной день, немного пополудни, в самую жару, это случилось. Мы все были сонные, как мухи. Одни купались как раз, другие, совсем разморенные, легли отдыхать. Мы, не чета прочим, лат не снимали на день. Они нас и спасли... некоторых. Послышался вдруг топот, визг. Не успел никто оглянуться, а проклятые уже тут! Шатры наши стоптали, всех, кто выскакивал, стрелами косили, как траву, теснили к реке. Княжич Тихомир погиб одним из первых. Как все началось, он, видать, опомнился, выскочил из шатра с мечом в руках. Ни кольчуги, ни шлема уже надеть не успел. Я его видел издали, он в красной сорочке был, приметной. На самом речном берегу он оборонялся от наседавших ордынцев, и троих зарубил. А потом его ранили стрелой, он сорвался в воду и ко дну пошел. И не он один - много тогда воинов в Хмеле-реке утонуло. Нарочно загоняли туда, конями теснили... - Ах, Тихомир, Тихомир! - с сожалением воскликнул Лютобор Яргородский, еще бледный, при движении держась за раненый бок. - Все-таки забрал его Водяной, хоть он и не верил... - Если в чем и был виноват княжич Тихомир, то смерть он принял, как доблестный воин, - осторожно проговорил сотник, принесший черную весть. - Доблестный олух! - фыркнул со злостью князь Бронислав. - Сам погиб, и дружину свою погубил на кровавом пиру! Из-за таких вот князей да воевод нас ордынцы и колотят уже без малого сто сорок лет! И будут колотить дальше, ибо мы большего и не заслуживаем! Как можно было за столько лет не усвоить, на что способна Орда, веселиться, будто у себя дома? О, как помогают тебе, брат, любезные родственники! У великого князя и самого просились на язык не менее резкие возгласы гнева, печали, укоризны. Сердце сжималось от страшной картины напрасной гибели тысяч сварожан. Кроме того, он подумал еще и о Росаве, лишившейся любимого брата. Но кричать, подобно Брониславу, чтобы слышала вся Крепость, ему не подобало. - Успокойся, брат. И не вздумай такое брякнуть при моей жене - ей и без того будет тяжко, - сказал строго. И к сотнику: - А вы-то как же уцелели, скажи? Отвечая на вопросы великого князя и его воевод - Яргородца, Аджарова, Зимина, - спасшийся сотник чувствовал, что его испытывают, хотят удостовериться, точно ли все было именно так, как он рассказывает. Им надо было проверить все. Спасшиеся беглецы ведь могли и чжалаирами быть отпущены с какой-то целью - после случившегося всего можно ожидать. Найден отвечал им, сколько мог припомнить. - Мы верхом успели вскочить, пошли на прорыв. К этому времени становище уже окружили со всех сторон. Да мало кто успел выбраться, почти всех посекли. Воеводу Воронова при мне сам Имбагай зарубил. Подскочил, как бешеный, с тургаудами своими. Росточком - от горшка два вершка, на коне еле видать, а силач страшный, и в самую сечу все лез. Первым ударом разрубил воеводе щит, шлем... а вторым рассек его пополам вместе с конем!.. Воины его не отставали. Мало кому из наших удалось уйти - по одному, по два. Мне тоже повезло. На скаку опрокинул одного ордынца, и, пока он барахтался, успел проскочить. Там уже ничего не сделать, моя жизнь ничего бы не изменила... а тебе, государь, следовало доставить весть... - Ты прав. Ладно, иди, мойся, отъедайся и отдыхай, - махнул рукой великий князь, отпустив сотника, и устало переглянулся со своими ближниками... После этого Лютобор Медведицкий прошел во внутренние покои Крепости. В спальне рыдала Росава, уткнувшись лицом в подушки. Она сорвала с голову двурогую кику, украшенную княжеским венцом, и волосы падали в беспорядке на ее вздрагивающие плечи и спину. - Тихомир был всегда самым ласковым из моих братьев, всегда веселый и светлый, как первый солнечный лучик. Он нас с Любомилой учил ездить верхом, весной всегда нам приносил первые цветы или птичку в клетке. И погиб первым из всей семьи, погубили его проклятые чжалаиры! Никогда уж Тихомиру не вернуться домой, не поцеловать молодую жену, не порадовать отца на склоне его лет! Подойдя к жене, Лютобор осторожно обнял ее за плечи. Присев рядом, притянул к себе на колени, покачал, как ребенка. - Тут ничего не поделаешь, Росавушка. Тихомир погиб с оружием в руках, как подобает воину. Не в честном бою его проклятые одолели - коварным обманом, разделив наши войска. Тихомир сейчас в Ирие, среди самых великих наших предков, как равный им. Он не любил слез, не захотел бы, чтобы близкие надрывали душу... Росава обернула к мужу раскрасневшееся, опухшее от слез лицо. - Прошу тебя, Лютобор! Обещай мне не как жене, а как сестре, потерявшей брата от рук проклятых... "Сейчас попросит, чтобы я был осторожней, а то и вовсе не лез с ними сражаться, как бы и со мной не стало так же, - подумал медведицкий князь. - Но я не могу такого обещать. Дело мое сильнее просьб жены..." - Обещай мне одолеть навсегда проклятую Орду, чтобы больше уж никому не приходилось после нас оплакивать близких по их вине! - порывисто воскликнула она. Лютобор Медведицкий изумленно взглянул на супругу. Скажи такое его сестра, ее бы он понял, но Росава всегда казалась ему кроткой и нежной, он и не подозревал, что она настолько выше женских слабостей, и чувствует единодушно с ним. Он ощутил необыкновенно сильный прилив нежности к жене. Бережно поцеловав ее в макушку среди золотых кудрей, он пообещал: - Если это будет в моих силах, Лада моя. Всхлипнув в последний раз, Росава отстранилась. К ней подошла Вешняна с чашей для умывания. Отерев затем лицо полотенцем, княгиня поправила волосы, надела на голову убор. - Поеду к Любомиле. Ей сейчас еще тяжелей, - проговорила она сухим, надтреснутым голосом. В следующие дни до Медведицы доходили все более страшные известия. Царевич Имбагай свирепствовал в Вышеградском княжестве, разорял города и села, истреблял людей целыми семьями и уводил в плен. Испуганные вышеградцы добирались до самой Медведицы, надеясь, что хоть туда не дотянется враг. Великому князю пришло слезное письмо от тестя, князя Лютобора Мезамирича. Тот горько оплакивал гибель сына и разорение своих земель. Но теперь Лютобор Медведицкий не мог ничем помочь. Он не распускал войско, держал его наготове, на случай, если Имбагай дойдет до его владений. А новоявленный завоеватель, оставив на месте вышеградского княжества пепелище, двинулся далее - на Азань. Здесь он одержал новую сокрушительную победу: азанская рать была наголову разбита, самого князя Драгомира, тяжело раненого, увезли замертво. И в его владениях тоже повторилась судьба Вышеграда. Теперь уже ничто не мешало Орде идти дальше. На стенах Медведицы днем и ночью стояли стражи, вглядываясь в сумрачную даль - не идет ли на них безжалостный враг? Однако ордынский дракон неожиданно пресытился убийствами и грабежами. Войско отягощала богатая добыча и множество пленных, и сытого хищника потянуло в свое логово. Сам Имбагай доволен был успехом своего похода и стремился в Сарай-Мунлик. Он не сомневался, что теперь уж вся Орда признает, кто достоин править ею, и уже предвкушал, как втопчет безродного Улзия в грязь, из которой тот вышел. Когда Имбагай, тяжело переваливаясь на кривых ногах, пришел в дворцовый сад, где среди абрикосовых деревьев принял его Улзий, темные глаза некоронованного ордынского правителя пронзительно сощурились. Он поглядел на подарки Имбагая - меч вышеградского княжича и его богатые доспехи, найденные после битвы. А взгляд останавливался на другом мече, рукоять которого возвышалась за плечом Имбагая. Этот обезьянорукий карлик брезгует легкой изогнутой саблей, ему больше по нраву тяжелый старинный клинок. "Проклятый легкомысленный глупец, такой же короткоумный, как и все нынешние ханы! Сварожьи Земли были у тебя в руках, как раз впору было их добить, а ты не догадался развить такой успех, повернул назад!.. Мнит себя великим полководцем и законным ханом, а сам не видит дальше своего носа. Разве можно допустить такого к власти? Ради блага Орды я должен убрать еще одного..." Улзий сделал едва заметный знак руками стоявшему за его спиной сотнику своей охраны, Товрулу. Тот, великан мрачного вида, замеченный Улзием недавно на военных состязаниях, однако уже проверенный, чуть заметно кивнул: знак понят. - Да хранит тебя Тенгри, доблестный Имбагай-оглан! - медовым голосом произнес Улзий. - Подобного тебе воина Орда не видела со времен Ерден-хана, а может быть, и раньше... Но о твоих великих подвигах жаждут услышать и другие, ты же радуешь ими пока лишь меня одного. Сейчас во дворце Алтан-бека как раз идет пиршество, там собрался цвет Орды, ближе к вечеру приеду и я. Поведай там о своих победах над свархами, заставь встряхнуться кое-чьи обленившиеся души. Вот, Товрул-нойон тебя проводит. Даже зная о коварстве Улзия, Имбагай не ожидал от него подвоха вот так, среди бела дня. К тому же, был уверен, что его, победителя свархов, "кровавый темник" не посмеет устранить, как тряпичных кукол, что именовались прежними ханами. А если бы и посмел, Имбагай вполне полагался на себя и на свой меч... Когда стемнело, Товрул-нойон явился во дворец Улзия скрытно, через потайную дверь. Багровый халат на нем был распорот, и он показал повязки на боку. - Имбагай-оглан был настоящий батыр, хоть по виду и не скажешь! - произнес сотник чуть ли не с восхищением. - Я его не подпускал близко, а он все равно исхитрился, и чуть не вспорол мне брюхо. Ну да, руки-то у него не короче моих, хоть сам он и вдвое ниже... был. Теперь я укоротил его еще больше, повелитель. - Превосходно, Товрул, - с чувством произнес Улзий, которому уже сообщили, что царевич Имбагай зарублен неизвестными убийцами. - Надеюсь, никто тебя не видел, тогда все решат, что до него дотянулись враги из Черной Орды. Лечись и отдыхай, Товрул. Сделаю тебя начальником моей охраны. И, отпустив польщенного нойона, Улзий стал размышлять, кому из темников поручить дальше вести войну со свархами. Не сейчас, пожалуй, сейчас они все настороже, второй раз в ловушку не попадут. Если слишком сильно на них давить, могут и договориться между собой. Медвединцы и так слишком многих уже взяли под свою руку. Волчановский князь, самый опасный их противник, с Лютобором Медведицким заключил договор, вышеградский владетель - его тесть. Даже среди литтов некоторые готовы идти в одной упряжке с Медведицей. Надо и ему навести мосты к тем, кто с Медведицей не в ладах. Скажем, новый великий литтский князь Имант. Он на престол взошел не по порядку, своих старших братьев наверняка боится - надо ему пообещать твердую опору в будущем. Да и Драгомиру Азанскому Медведицу любить не за что - давние заклятые соседи, воевали не раз. Азань ведь и с Ордынскими владениями граничит, и, если припугнуть Драгомира повторением Имбагаева нашествия, он поймет, что поддерживать выгоднее сильного. Правда, азанского князя прежде еще отыскать надо - после его поражения никто не видел его ни живым, ни мертвым. По крайней мере, в своей столице его точно нет. Даже лучшие разведчики отыскать не могут, где он прячется. Через два-три года он обрушит на свархов новый удар. К тому времени они поутратят бдительность, а он успеет получше подготовить свои войска. Взвешивая теперь достоинства лучших ордынских военачальников, Улзий прикидывал, кто из них поведет войска на свархов.