О личностном конфликте.

Драко чувствовал себя уставшим. Абсолютно от всего. От Визенгомота, обвинений, косых взглядов в сторону его родителей и него самого. Сначала это злило, раздражало так, что хотелось проклясть этих тупоголовых борцов за справедливость, которые не видели дальше собственного носа. Сборище грязнокровок и магглолюбов, большего от них ожидать не стоило. Драко презрительно кривил губы, глядя на все происходящее после войны, но уже тогда в его душу, в самый дальний её уголок, закралось чувство, которое так долго оставалось игнорируемым гордым аристократом. До тех самых пор, пока ему не стало все равно, пока он не почувствовал себя слишком изнеможенным собственной агрессией к миру. И только тогда пришлось признаться себе, что Драко испытывал некую позорную благодарность Поттеру и его подружке-грязнокровке Грейнджер. Все-таки они выступили в поддержку его семьи. И как бы он не презирал их все школьные годы, полным ублюдком он не был. Однако рассказать кому-либо еще об этом откровении он не мог. И без того уязвленная гордость не позволяла. Но процесс чудесных метаморфоз уже был запущен и остановить его не представлялось возможным. На деле Драко просто начал наконец-то взрослеть, а отпечаток, оставленный на его психике событиями, связанными с Волан-де-мортом, подтачивал изнутри воспитанную в юноше систему ценностей. Сам же Драко раздумывал на тему того, что могло свалиться ему на голову во время битвы за Хогвартс и почему он этого не помнит. Можно сетовать, размышлять и открещиваться бесконечно долго, но одно оставалось ясным, Драко уже не был прежним, по крайней мере по самоощущению. Да, наверно, весь факультет Слизерина постигли подобные изменения. Все же война с Волан-де-мортом была еще не затянувшейся раной для всех. И если для старшего поколения принятие новых устоев оставалось серьёзной проблемой, а попытка вернуться в былую зону комфорта — откровенной глупостью, то у их детей еще был шанс забыть старые установки на главенство чистоты крови. Но упрямству Драко в этом вопросе можно было позавидовать, поэтому он с упорством продолжал называть магглорожденных грязнокровками, к своему сожалению, замечая, что получается не так зло, как раньше. Борьба взросления и детской агрессии продолжалась вплоть до начала нового курса в Хогвартсе и там же продолжилась. Конечно, Драко раньше говорил, что Хогвартс — жалкое подобие школы и что лучше сброситься с башни, чем учиться там, однако суровый взгляд отца и речь о позоре, который он навлечет на семью, не окончив школьный курс, переубедили его. Все же отец оставался для Драко авторитетом, даже в нынешнем своем положении. Поэтому уставший, злой и разрываемый личностным конфликтом Драко надеялся, что еще один год в Хогвартсе и общение с однокурсниками вернет его в состояние покоя. Но как же он ошибался. Все изменилось. Ученики. Школа. Факультет. И от этих изменений Драко становилось тошно. Учеников Слизерина сторонились больше, чем обычно, а сами студенты змеиного факультета в своей потерянности походили на Малфоя. В большей степени это касалось тех, чьи родители были Пожирателями Смерти. Однако некоторые составляли исключение из атмосферы уныния, сложившейся в первые дни учебного года. Например, Забини, от рождения хитрый и гибкий, быстро подстроился под окружающую действительность и уже вскоре наладил коммуникацию с другими факультетами. Несколько раз Драко отмечал, как с ним здороваются ученицы с Рейвенкло, парочка гриффиндорцев и вроде бы даже один хаффлпаффовец. — Это так просто? — однажды спрашивает Драко у Блейза, когда они остаются одни в гостиной. — Что? — Забини непонимающе смотрит на долгое время сохранявшего молчание друга поверх книги. Он прекрасно видел, что происходило с Малфоем, как бы тот не пытался это скрыть, поэтому из солидарности лишний раз не трогал его. — Общаться с гриффиндорцами и, — раздраженно начинает пояснять Драко, видимо, не предусмотрев того, что его вопрос не содержал никакой конкретики, а потом резко осекается перед тем, как назвать вторую группу людей и усмехается, — грязнокровками. Забини предполагал, что когда-нибудь Драко спросит это у него, но не думал, что так скоро. Он хитро улыбается, разглядывая недовольное лицо Малфоя, откладывает свою книгу в сторону и устраивается в кресле поудобнее, подобно старому мудрому учителю, собирающему передать свой опыт ученику. — Это — полезные знакомства, а они, как известно, необходимы. Мир изменился, Драко, мы тоже должны измениться. Чистота крови — пережиток прошлого, поэтому такие твердолобы, как ты, рискуют остаться не у дел. Блейз останавливается, замечая, что лицо Малфоя стало еще более рассерженным. Не дав другу возможности вставить какой-либо комментарий, он продолжает: — Оглянись вокруг. Ты практически единственный, кто регулярно использует слово «грязнокровка», даже не пытаясь потом исправиться. На Слизерин и так смотрят косо, а на тебя вдвойне. Понимаешь какая штука, если не сможешь приспособиться будешь всю жизнь сидеть в Мэноре и тратить остатки семейного состояния. Кстати, слышал, его нехило вам урезали. — Это тебя не касается, — сквозь стиснутые зубы шипит Драко, не зная, как еще возразить. Безусловно в словах Блейза был здравый смысл. Малфой и сам понимал, что лидировал среди слизеринских консерваторов, и что новый порядок грозится выкинуть его за борт. Но гибкостью в поведении, какая была у Забини, не обладал. Зато гордости хватало с лихвой. — Знаю, знаю, — лениво протягивает Блейз, поднимаясь с кресла, — но я тебе тут правильные вещи говорю. Может тебе стоит меньше думать? А то, кажется, у тебя от мыслительного процесса голова превратится в котел. — Предлагаешь опуститься до уровня Уизела и перестать думать, чтобы все гриффиндорцы мигом прониклись? — усмехается Драко, и тут же кривится представив себе столь ужасающую картину. — Может и так, дружище. Блейз хитро ухмыляется и указывает в сторону комнат жестом головы, означающим что-то вроде: «пора, засиделись». Драко неохотно поднимается с дивана, на котором успел вполне удобно расположиться, и следует за Забини в комнату. Драко не прислушивается к совету Блейза и наоборот начинает еще больше думать о произошедших изменениях как в мире, так и в нем самом. После недели подробнейшего личностного анализа (Драко сам пребывал в недоумении из-за того, что был способен так много времени уделять самокопаниям), сопровождающегося постоянными подколами Блейза, который после их разговора стал принимать слишком много участия в поиске разрешения проблемы друга, Драко пришел к промежуточному выводу, что в принципе проблема состояла в том, что ему жизненно необходимо было считать себя лучше всех. А чистота крови просто являлась предлогом лишний раз потешить свое эго. Но с высоты своего нынешнего опыта он понимал, что никогда не был лучшим. В квиддич лучше играл Поттер, в учебе его теснила Грейнджер. Все, чем мог хвастаться Драко тогда — это деньги и влияние его отца, впрочем сейчас даже эта константа сократилась. Да и Драко был уже не тот, что раньше. Глупое хвастовство теперь казалось детской забавой. Какое ему должно быть дело до мнения других? Слушание в Визенгомоте научило его игнорировать общественное мнение. Через две недели размышлений Драко уже мог написать диссертацию на тему «Причины и последствия личностного конфликта». Переосмысление ценностей проходило тяжело и болезненно, это можно было сказать точно. Но сдвиги совершенно точно наблюдались. Например, Драко обмолвился парой слов с новыми знакомыми Забини, не сказать, что общение было приятным, но факт его наличия уже был положительным. Правда, существовали подозрения, что ревейнкловцы, которым посчастливилось поучаствовать в беседе в Малфоем, очень хотели кинуть пару Непростительных в сторону слизеринца. А потом Драко обратил внимание на Грейнджер. Такая заучка, как она, не могла пропустить возможность еще год провести в школе. Поттер тоже зачем-то заявился в Хогвартс, видимо для идейного вдохновения других студентов. Только вот Уизел отсутствовал, почему он не последовал за Поттером, Драко не знал, да и не интересовался этим. Место Уизли фактически заняла его младшая сестра, поэтому особой разницы Малфой не заметил. Наблюдать за Грейнджер Драко начал из чистого любопытства, пытаясь выяснить, будет ли она так же раздражать его, если попытаться забыть о её происхождении. А раздражало его практически все. То, как она говорит, как отвечает на уроках, как держится и как смотрит. Благодаря Грейнджер составить список качеств, раздражающих Драко, было проще простого. За это можно было её поблагодарить, ну, ещё, возможно, за Визенгомот. Тогда и Поттера тоже. Драко яростно затряс головой, отгоняя не вовремя всплывшие мысли. Однако выполнять такой трюк на уроке было не лучшей затеей, хотя бы потому что внимание преподавателя быстро переключилось на подозрительные движения. —Мистер Малфой, с вами все в порядке? — строго спросила МакГонагалл, внимание преподавателя полностью сосредоточилось на нарушителе спокойствия. Теперь на слизеринца смотрели все присутствующие в классе, в частности Грейнджер и Поттер, которые были косвенными виновниками произошедшего. Драко хотел ответить, но его безжалостно опередил сосед по парте. —Профессор, полагаю, что Драко на секунду представил, что Трансфигурация может быть для него слишком скучна, и сам ужаснулся этой мысли. Мы должны простить его, — речь Блейза не несла в себе никакого смысла, но все почему-то оценили выступление, и в классе раздались сдержанные смешки. Забини улыбнулся, и хитро посмотрел на МакГонагалл, та же смотрела на Драко, который кидал уничижительные взгляды в сторону Блейза. Круг замкнулся. —Спасибо за Ваше выступление, мистер Забини, — строгим преподавательским взглядом теперь был вознагражден Блейз, — Раз все нормально, мы продолжим занятие. Если вам станет плохо, мистер Малфой, вы можете отправиться к мадам Помфи, — безапелляционно прерывая все шепотки в классе, произнесла МакГонагалл и продолжила свою лекцию. Теперь однозначно «спасибо» можно было сказать Блейзу, тот мастерски отвлёк Драко от тяжелых мыслей о благодарности гриффиндорцам, и героически принял удар мысленных проклятий друга на себя, общение с учениками львиного факультета давало свои плоды. А потом мотание головой становится частью повседневности Драко. Все чаще и чаще к нему в голову приходили глупые мысли, и с такой же периодичностью он их отгонял. Сосредоточиться становилось все сложнее, и даже на тренировках по квиддичу ловец Слизерина отвлекался. Однажды он практически свалился с метлы из-за этого, но смог вовремя удержаться, что спасло от визита в больничное крыло. А потом произошло страшное. Матч по квиддичу. Не сам его факт, а последствия, вызванные им. Слизерин снова проиграл Гриффиндору. Разве могло быть иначе, когда в команде соперников был Поттер? Но не это стало главным. Пока все были на арене, но уже спустились со своих метел, Драко, абсолютно не думая, вероятно, из-за выброса адреналина, подошел к Поттеру и, вопреки ожиданиям гриффиндорца, быстро выпалил тихое «спасибо» и поспешил удалиться, оставив Гарри в недоумении. Драко не собирался пояснять за что, почему и что это вообще такое было, но так требовала его совесть, которая оказывается успела завестись у Драко. Очень благородно. После этого происшествия Драко уже точно не сомневался, что стукнулся головой где-то во время битвы за Хогвартс. Но диссертация по психологии Драко Малфоя в его голове подсказывала, что это абсолютно неправильный вывод. Здесь было как раз то, что слизеринец так яро отрицал в себе. Изменения. И за всеми этими рассуждениями Драко пропустил важный момент. Он больше не цеплялся к магглорожденным. У него просто пропало желание делать это. Был ли это стадный инстинкт или он вырос из оскорблений такого уровня, оставалось непонятным. Еще более странным было то, что Грейнджер, которая была подопытным кроликом в его наблюдениях, перестала его бесить. Конечно, она была выскочкой и раздражающе занудной, но почему-то теперь это не казалось таким ужасным. Где-то рядом многозначно ухмылялся Блейз, который удивительным образом всегда знал о Драко больше, чем сам Драко. Достаточно было следить за тем, куда смотрит Малфой, остальное всегда было написано на его лице. Тут даже легилименция не нужна. Драко — открытая книга, особенно сейчас. Смотри, читай, делай выводы. Но Драко за своим упрямством не видел ничего. Как хорёк, закрытый в картонной коробке. И Блейза изрядно веселила подобная слепота друга, поэтому молчаливо ждал, когда тот сам дойдет до нужной кондиции. А Драко тем временем продолжал свой эксперимент по изучению толерантности к магглорожденным. По правде сказать, его уже можно было прекратить. Малфой за последнее время стал собирать меньше косых взглядов, но все чаще на него смотрели с удивлением. Неругающийся, неогрызающийся Малфой выглядел непривычно. Конечно, те, кто думал, что Драко полностью исправился, серьезно ошибались: стоило слизеринцу открыть рот, он снова становился все тем же заносчивым хорьком. Однако даже его сквернословие и привычка оскорблять все движущееся и неучащееся на его факультете сыграли против него. — А Грейнджер сегодня не такая отвратительная зануда, — неожиданно произносит Драко во время обеда. Несколько слизеринцев обернулись на эту фразу и уставились на Малфоя. Чем надышался в классе Зельеварения однокурсник, интересовало всех. Но потом Драко добавил: — Годы общения с Уизли дали свое, и она отупела. Все хором выдохнули, заулыбались и вернулись к своим обсуждениям, Малфой оставался Малфоем. Блейз же еле сдерживался, чтобы не засмеяться. С его пониманием ситуации вся эта сцена выглядела комичной. Кривая усмешка Драко сменилась раздраженным цоканьем, когда тот заметил выражение лица Забини. Блейз явно углядел что-то лишнее в его словах. Через месяц Драко окончательно контузило. Выглядел он нормально, общался со сверстниками также, но если присмотреться получше, поговорить с ним подольше, становилось понятно: Драко загнал в угол сам себя. Когда Драко начал выбирать себе надгробный памятник, Блейз явно озадачился. Не такой реакции он ждал, абсолютно не такой. Но друг со всей свой упертостью сосредоточился именно на это проблеме. Выбор камня, скульптуры, шрифта — все это интересовало Малфоя, и всем этим он спешил нагрузить Забини, на правах лучшего друга. Блейз, конечно, не против выбрать другу надгробие, но постепенно Драко и его вездесущий памятник стали появляться в самых неподходящих местах. Например, когда Забини общался на переменах со своими «полезными знакомствами». Присутствующие обычно смущались такой перемене темы. А Драко с каждым днем приближал свою кончину от руки Блейза, которому такой поворот событий пришелся не по душе. Забини рассчитывал, что Малфой пострадает по Грейнджер, придет к своему другу за советом, а там уже дело будет за малым. Ну, конечно, убедить Гермиону хотя бы пообщаться с Малфоем — это тоже своего рода подвиг, но не больше, чем раскрыть Драко глаза на его чувства. Зачем это нужно было Забини? Все-таки иметь героиню войны в друзьях крайне полезно. И, конечно же, помочь другу тоже надо. — Поставить большую статую или не стоит, это будет выглядеть слишком вычурно? — задумчиво размышлял Драко, пересекая гостиную Слизерина. Умей он рисовать, загрузил бы Блейза выбором из его эскизов. — Малфой, тебе вообще для чего памятник этот? В комнату поставишь с подписью «Тут покоится здравый смысл Драко Люциуса Малфоя»? При упоминании среднего имени Драко напрягся и, кажется, на секунду опешил и растерялся. — Нужен, — прошипел Драко, нервно поправляя ослабленный галстук. — Может попросишь совета у Грейнджер? Она и в ритуальных услугах разбирается наверняка, — предложил Блейз, уже изрядно уставший от погребальных причуд друга. Блейз думал, что Малфой взорвется и начнет перечислять без разбора все известные ему бранные слова, но во второй раз его ожидания с реальностью не сошлись. Взгляд Драко мгновенно потупился, а сам он выглядел внезапно расстроенным. — Да что твоя эта Грейнджер понимает? — в тоне Драко сквозит скорее обида, чем злость, и Блейз готов поклясться, что видит друга таким впервые. Его же точно нигде камнем не приложило? — Думаешь, она не согласится? — интересуется Блейз, подозревая почему у Малфоя такой вид. — Пошел ты, Блейз, — это значило «да». Когда к Гермионе подходит Забини — она удивляется, когда слизеринец начинает говорить о ритуальных услугах и спрашивать, насколько она ознакомлена с этой темой — не понимает, когда речь заходит о Малфое — хочет закончить разговор, но почему-то продолжает. Поведение Малфоя интересовало Гермиону, особенно после матча по квиддичу месяц назад. Оно было странным, нетипичным для такого, как Малфой. Конечно, она думала о чудесном исправлении хорька, но верилось с трудом. Гарри, рассказавший подруге о произошедшем на поле, придерживался такого же мнения. Годы вражды брали свое: верить во что-то хорошее, если оно связано с Малфоем, не представлялось возможным. Но Гермиону одолевало любопытство. А Малфой, двинувшийся на теме надгробий, еще и весьма забавное зрелище. Возможно, это даже полезный экземпляр для изучения психиатрии. Зависит от того, насколько слизеринец погряз в мечтах о хорошем памятнике. Поэтому Гермиона решила согласиться с предложением Забини, в любом случае теряла она немного. Встречу назначили в библиотеке вечером. В положенное время там появились Забини и Малфой. Второй выглядел рассерженным, злым и одновременно обиженным. Видимо, его пришлось тащить силой. Сейчас он казался не таким уж и отвратительным. Гермиона усмехнулась от этой мысли. Малфой же завидел такую реакцию хмыкнул и отвернулся, Гермиона могла поклясться: он был смущён. Сказать, что это неожиданно — ничего не сказать. Чтобы этот сноб выдавал такие эмоции, ему как минимум нужно было уронить на себя стеллаж с зельями, а как максимум родиться милым ребенком в маггловской семье. — Драко Малфой в библиотеку доставлен. Консультант Грейнджер, работа за вами, — серьезно кивнул Гермионе Блейз и поспешил удалиться. Молча проследовав к столу, Гермиона и Малфой уселись друг напротив друга. После продолжительной паузы, Гермиона решила начать разговор: — Малфой, — тот быстро вскинул голову, услышав свою фамилию, — а с какой целью ты хочешь приобрести надгробие? — У меня отец строгий, — пожал плечами Драко, стараясь не смотреть на Грейнджер. — А ты что-то сделал? — не переставала допытываться гриффиндорка. — Теоретически. Но это — не единственная причина. — А какая вторая? — У тебя удар хороший, — Драко сверлил взглядом окно, максимально недоумевая, зачем все это говорит. Может Блейз накачал его сывороткой правды? — Причем тут я? — начала было возмущаться Гермиона, но внезапно осеклась, — погоди, ты что… — Грейнджер, я не легилимент, выражайся яснее, — раздраженно пробормотал Малфой. — Тебе бы тоже стоило, — парировала Гермиона, все еще надеясь вывести слизеринца на чистую воду. Малфой поднялся из-за стола и двинулся в сторону окна. Видимо, закат помогал ему сосредоточиться. Гермиона ожидала гениальной мысли от Малфоя, который обдумывал что-то с видом ученого, написавшего свою первую диссертацию. — Грейнджер, ты не мерзкая. Приходи на мою могилу, — наконец выдает Малфой с максимально непроницаемым лицом. Гермионе хочется смеяться. Это было полной нелепостью, начиная от сложившейся ситуации, заканчивая словами Малфоя. Может это не тянет на полное исправление, но своими глазами она убедилась, что сдвиги в положительную строну есть. А так как Гермиона питала особую слабость к убогим и обездоленным, не могла пройти мимо предложения Малфоя. Причем к убогим Драко относился сейчас, а обездоленным мог стать в ближайшем будущем, если вдруг решит рассказать отцу о своих школьных симпатиях. Малфой не нравился Гермионе как парень, но исправительная колония имени Грейнджер фактически распахнула свои двери для непутевого слизеринца. — Еще цветов принесу. А теперь давай выберем тебе твое несчастное надгробие, Малфой. *** Уже через две недели Гарри ходил и сочувствовал Малфою, на которого обрушилась вся сила упорства Гермионы. Сочувствовать Малфою было странно, хотя бы потому что они были врагами всю школьную жизнь, но если уж за него взялась Гермиона, то это что-то да значило. Блейз же ходил довольный выполненным планом и освобождением от болтовни Драко про ритуальные услуги. Хотя теперь стоило ожидать, что на Блейза обрушится новый шквал информации, связанной с Грейнджер. Драко же наконец разрешил свой личностный конфликт, который почему-то оказался завязан на Грейнджер. Блейз говорил, что Драко уже давно нравилась Гермиона, просто обстоятельства, стереотипы, обиды сложились таким образом, что он сам себе внушил, что Грейнджер ему противна. Да и разве объект для своих наблюдений Драко выбрал совершенно случайно? А Гермиона для себя отмечала, что тоже не считает Драко мерзким. Снобом, сквернословом, заносчивым хорьком — да, но иногда Малфой умел быть неплохим человеком. При грамотном перевоспитании у него были все шансы на исправления. Предстоял еще долгий путь.