Мы должны быть сильными.

Всякий организм начинает умирать с момента рождения и в самом себе носит причины своего предстоящего разрушения.  — Жан Жак Руссо Белая палата в которой царит тишина. Лишь громкое пиканье медицинских приборов прорывает безмолвие, въедаясь в мозг и раздаваясь там. С каждым днем Роуз сильнее боится, что этот писк оборвется одним протяжным звуком, повествуя о том, что жизнь ее мужа оборвалась, что его сердце застыло от постоянной боли и слабости. Она никак не исправит это, никак не поможет. Рак — ужасное заболевание, которое еще возможно было победить на ранних стадиях, теперь пожирал ее мужа изнутри, забирая жизненные силы, оставляя лишь невыносимую боль и похудевшее до безобразия тело. Чтобы хоть немного усыпить нескончаемую боль, врачи ставят уколы и капельницы, пуская в кровь наркотики. Каждый день теперь Роуз видит тусклый взгляд ее мужа, направленный вверх — он боится умирать. Боится оставить свою семью без главы, словно зная, что Роуз будет плохо справляться, первое время вообще выпуская все, даже ведение фермы, из рук. Это знали все в их семье, даже сама Роуз. Но ее удивляло, как мужчина иногда умудряется улыбаться сквозь вновь начавшуюся боль, вспоминая одно за одним теплое воспоминание из своей жизни. Роуз держит и гладит исхудавшую, слабую руку, смотря на лицо своего любимого мужа. Недвижный, но от поглаживаний жены улыбается шире и ярче, словно дитя, словно ничего приятнее руки в жизни не ощущал. Она — Роуз — была для него единственной женщиной, которую он так полюбил, наслаждался ее прикосновениями и даже сейчас был безумно счастлив, что она сидит рядом, когда госпожа Смерть уже дышит на его ухо. Адам боится. Боится потерять отца, ведь всю жизнь думал, что он единственный в их семье, кто по-настоящему понимает его. Он помнит заботу, с которой отец относился к нему: часто играл в детстве, рассказывал сказки и всяческие интересные истории, собирал и возил в школу, хотя она была довольно далеко от их фермы. Они ничего не говорят — бессмысленно. Обнадеживать мужа и отца в том, что все станет хорошо — неправильно и даже мрачно. Они все трое понимают, что ничерта хорошего не произойдет и он умрет, исчезнет из этого мира, оставшись в нем лишь воспоминанием, горящей любовью в сердцах своей семьи. — Я люблю тебя, пап, — тихо говорит Адам. Ему тяжело слушать лишь громкий писк, от которого, за множество часов просиживания в этой палате начинает болеть голова. Мужчина повернул голову на сына, улыбаясь ему. Не хочет он перед смертью, перед самым страшным и самым неизведанным приключением в своей жизни, видеть то, как плачут его родные. Хотел бы он сейчас поднять худую руку, провести ей по щеке Адама, но не может — его тело совсем слабое. Он лишь может слабо-слабо сжать руку Роуз, нежно держащую его собственную руку, поглаживая пальцы. Адам будто понимает, чувствует чего хочет его отец, опускается едва ли не на колени, чтобы быть ближе к его руке и аккуратно кладет ее на свою щеку, позволяя ослабшим пальцам гладить ее. — И я вас люблю, — совсем тихо говорит мужчина, прикрывая слезящиеся глаза. Боль начинает возвращаться. Это последние его слезы. Прибор рядом нервно пищит, а потом обрывается одним единственным неизбежным писком, который заставил Адама вздрогнуть, испуганно смотря на отца. Его глаза закрыты, а на лице улыбка. Он умер, но теперь думая о том, что его семья продолжит жить счастливо, без бед и невзгод, преодолевая все трудности. Роуз жмурится, сжав руку любимого лишь сильнее, опуская голову и беззвучно плача, роняя прозрачные слезинки на белоснежную постель. Если бы не теплое объятие Адама — она бы разревелась, цепляясь за плечи мужа и «прося его не уходить», хоть сама знала бы, что это не поможет. Адам упирается в плечо матери, обнимая ее крепко, давая понять, что у нее есть он, что он ее ни за что на свете не бросит. Он стирает с щек Роуз крупные слезы, смотря на нее с напутствием и уверенностью, хотя глаза застилала прозрачная пелена слез. — Мы должны быть сильными, мам.