А ты терпела меня, Такого провального. А я восхищался тобой, Моя идеальная.
— Виктория Сергеевна, — в кабинет вошла моя секретарша — Оленька. Милая девчушка, которую я взяла практически сразу после колледжа два года назад, превратилась в настоящую леди. Милые платьица сменились на черные строгие юбки и блузки, а длинные русые волосы, волнами струящиеся по плечам, сменила довольно короткая стрижка и пепельный оттенок волос. Даже ее движения стали более женственными и грациозными: девочка повзрослела. Я знала, что именно Оленька сейчас войдет в кабинет, ведь только у этой малышки были металлические набойки на каблуках у нас в офисе. И этот звук знатно раздражал сонную меня утром, но кричать на свою секретаршу, тем более, такую милую — запрет для меня. Главное, что она справляется со всеми делами и готовит вкусный кофе, — я принесла вам вот это, — она кладет на стол красную папку с документами. В красной папке находятся только те бумаги, которые требуют немедленной подписи или просмотра, но у меня нет желания даже смотреть в их сторону. Не так давно наша компания «ТЖ» («Твое Жилье») по строительству многоэтажек запланировала постройку здания для какой-то фирмы. Соответственно, мы все сейчас на ногах и работаем в поте лица. — Оставь, — тихо выдыхаю я и откидываюсь на кресло. Я устала. Мне нечем дышать. — Я посмотрю позже. Принеси мне, пожалуйста, чашечку кофе, — выдыхаю, а тогда прикрываю глаза. Моментально на меня нападают мысли о вреде кофе, и я подрываюсь. — Нет! — выкрикиваю я, а тогда понимаю, что слишком эмоционально среагировала, тем самым напугав Оленьку. Девушка скривилась и отступила на шаг назад от стола. Не бойся, девочка моя, я просто, в принципе, эмоционально нестабильна. — Чай. Сделай мне лучше чай, — успокаиваюсь моментально и протираю глаза. — Конечно, я все сделаю, — тихо говорит Оленька, но я чувствую, что ее что-то гложет изнутри. Я не садистка, поэтому поднимаю глаза и пронзительно смотрю на нее, ожидая ответ: она хорошо разбирается в моей мимике, соответственно сразу понимает, что же мне нужно. — Ярослав Викторович попросил рассмотреть и подписать эти бумаги срочно. Он сказал, чтобы вы сами принесли их ему, ведь они очень ценны, — тараторит Оленька, но мне было достаточно просто имени моего начальника, чтобы моментально разозлится. Этот придурок ничего без меня не может. Неужели этот мудак и правда думает, что моя секретарша украдет эти ебучие бумажки, а тогда свалит в закат? — Ярослав Викторович сказал, чтобы вы внимательно рассмотрели планы строения и подумали над размещением входов и выходов, а также парковки. К тому же вы сегодня должны ему отчитаться о строительстве многоэтажек на улицах Колесницкой и Ветровой, — Оленька пытается рассказать о всех планах этого придурка. А говорит она о нем очень много и очень мечтательно. Ведь Ярослав — мужчина мечты каждой двадцатилетней девушки. Ну, а я больше не мечтаю. Девушка уходит, осторожно закрывая за собой дверь. Она ощущает исходящий гнев от меня, когда речь заходит о шефе, но считает, что проблема в том, что я просто не переношу руководство. И я даже рада, что она не знает о моих связях с этим человеком, потому что это бы моментально разрушило наши образы на работе. Мне все еще не хочется смотреть на эти бумажки, но я открываю папку. От диаграмм, графиков, текста и эскизов болит голова, но я выдыхаю и пытаюсь сфокусироваться. Через десять минут Оленька заходит в мой кабинет с чашкой ароматного чая. Я вдыхаю запах этого напитка и чувствую облегчение. С каждым глотком чая усталость моментально уходит, и я быстрее начинаю работать.* * *
Через минут сорок я закончила изучение бумаг и распечатала отчет. Говорить мне не хотелось — пусть это делает отчет, старательно приготовленный мною заранее. Я допиваю одним глотком весь оставшейся и остывший чай, беру бумаги и выхожу с кабинета. Оленька сидит за своим рабочим местом и сразу же встает. Зачем она это делает, я не понимаю, но, если этой девочке так хочется, не имею ничего против. Кабинет моего начальника недалеко, следовательно, я быстро прохожу кабинет программистов, отвечая кивком на приветствия. Стучусь в дверь, но я не жду ответа: мне не нужно приглашение. И он об этом знает. В кабинете, как всегда, много растений и светло. Мужчина сидит за своим столом, внимательно рассматривая меня. Я знаю и без тебя, что выгляжу лучше всех твои сучек вместе взятых. Мое белое платье с глубоким декольте сразу приковывает твой взгляд, ведь ты, естественно, помнишь все изгибы моей фигуры. Ты касался губами моей шеи, оставляя на ней багровый отметины, а руками ласкал и спину, и ягодицы. Не смотри на меня. Мне это уже не нужно. — Добрый вечер, — спокойно начинаю. Я отвыкла уже от этих стен и атмосферы этого помещения. Здесь все так и кричит, как все замечательно в этом кабинете, но, на самом деле, эти стены видели всё. А мои слезы и его крики — особенно. — Я принесла бумаги. Красную папку я просмотрела. Сомнительные моменты подчеркнула. Там же вложен лист с информацией о входах и выходах, а также о парковке. Отчет оставлю здесь, я там все подробно расписала. Если вам что-то не нравится, подчеркните и передайте через мою секретаршу, — киваю себе в знак согласия, что так будет безумно удобно и мне, и ему. — А, и не переживайте, Оленька не украдет бумажки: у нее своих достаточно, — я поднимаю глаза и внимательно рассматриваю его темно-синие глаза. Я не смотрела на его одежду, но уверенно могу сказать, что на нем рубашка в цвет глаз, черный галстук и черные брюки. Я помню грубость его больших ладоней на моих бедрах и теплоту широкой мужской груди. — Я могу идти? — голос немного срывается, но я не хочу плакать. Я просто устала скучать по нему. — Добрый вечер, Виктория, — он поднимается с кресла и выдыхает. Я все также ему по плечи на невысоких каблуках. Ярослав становится напротив меня, и я не понимаю, зачем он поднялся. Так уж и быть, я бы простила его, если он бы сказал это, сидя. — Ты отдала документы Василию? — кратко киваю, вспоминая, что утром виделась с отвечающим за пиар нашей компании. Довольно милый мужик, вот только старый довольно: ему пятьдесят восемь. — Молодец, Виктория, — этот официальный тон меня бесят. Мне хочется крикнуть ему что-то матерное, ведь несколько месяцев назад он ласково называл меня «Викуля» и целовал в уголок губ. — Можешь идти, — да, черт возьми, я не ощущаю холодности и отчуждённости, но меня жутко раздражает его спокойствие. Я последний раз бросаю взгляд на мужчину, а тогда выдыхаю. Сейчас, как никогда раньше, я понимаю, что хочу уволиться. Мне надоели бумажки и рутинна. Мне почти тридцатка, мне нужен любимый мужик, детки. В конце концов я должна быть счастлива, просто потому что я заслужила. — Я хочу уволиться, — сама не замечаю, как эти слова слетают с моего рта, и даже удивляюсь той легкости, с которой они звучат. Только после небольшой паузы перевожу взгляд на Ярослава. Он удивлен. Он пиздец, как удивлен, ведь его мимика в этот момент меня просто поражает. Ярослав поднимает брови наверх, а его губы практически раскрываются. Раньше он был более сдержан, не в сексе, естественно, но холодность проявлялась во всем остальном очень сильно. Пустые глаза, серьезный вид лица и расслабленность остального тела словно кричали, что этому человеку похуй на всех. — Я напишу сейчас же заявление. Вы сможете подписать мне его сразу же? — не сдаюсь. Я готова к тому, что он меня отпустит: он никого не держит, ему никто не нужен. Океан в моей груди начинает высыхать, словно это была обычная лужа. И даже руки не бьет озноб. Я отпустила все, что с ним связано. — Да, — говорит он в полтона, — конечно могу, — тогда Ярослав достает чертову бумагу и кладет на стол. Я продолжаю смотреть на него, не отрывая взгляд. Прости, Моя Любовь, и засыпай. Я больше не хочу тебя видеть. Сажусь за стол и забираю у него из рук черную ручку, касаясь мимолетно его руки. Ой, она же холодная! И я ощущаю ностальгию по его касаниям, но все кончено. Я вывожу красивые буквы, четкие, аккуратные. Я, черт возьми, так изыскано в жизни не писала, а еще так медленно. Понимаю, что просто оттягиваю момент прощания, но по-другому я не могу, простите. Увлекаюсь писанием настолько, что даже не чувствую, как по щекам текут слезы, щекоча кожу и оставляя влажные дорожки. Всхлипы. Именно от них у меня дрожат плечи и трясутся руки. Привет, Истерика, я скучала. Согласитесь, апатия — это не лучшее чувство в жизни человека. Я вижу, как падают слезы на эту чертову бумагу с моим увольнением, как соленая вода размывает, мои аккуратно написаны, буквы. Все мои старания пошли прахом. И я не о буквах сейчас говорю. Спокойно, Вика, остановись, не плачь, не здесь, пожалуйста. Умоляю, милая, прекрати. — Я еще хотел тебя попро… — он застывает, видя мои слезы и мою разбитость. Я обещаю тебе, что это последний раз, когда ты видишь мои слезы. Но, будь так добр, проигнорируй их, чтобы я не бросилась тебе на шею. — Вик… Вика, что происходит? Что случилось? — ты шепчешь, а меня разрывает на части. Я пытаюсь сдержать слезы, но они рвутся наружу. — Что, блять, происходит? — поднимаюсь я, понимая, что не могу противостоять своему эмоциональному состоянию. Я встаю с кресла настолько резко, что оно падает с жутким шумом назад. Вижу, как ему не нравится громкий звук, ведь, я помню, что его уши неимоверно чувствительны: я шептала ему на ухо его имя, во время очередного оргазма. Ты кривишься, кусаешь губы, но ты даже не поверишь, насколько мне теперь похуй, что тебе нравится, а что — нет. — Ты спрашиваешь, что у меня случилось? — я начинаю орать, и мне нравится мой голос. Такой свободный. — Тебе не кажется, что поздно? Почему ты не спросил меня об этом, когда отправлял меня на аборт, потому что у тебя уже есть ребенок, и это — «ТЖ»? Почему ты не спросил меня об этом, когда я плакала, слушая от твоей матери, какую ахуенную шлюху-девушку, она увидела у тебя дома? — я вытираю глаза от слез, ощущая, что все мое лицо в разводах от косметики. И мне впервые так похуй, что я не буду достаточно красива для него. Я — красивая всегда. Это он — гребанный урод. — Почему ты не задал этот вопрос, когда в годовщину наших отношений я смотрела твои ебаные бумажки до самой ночи, чтобы помочь тебе, а ты просто поехал домой? — я кидаю взгляд на все папки и документы, лежащие у него на столе. Мне так хочется их порвать и спалить. А я не привыкла себе отказывать, если честно. Делаю два шага к столу и провожу по нему руками, сметая все. Все-все. И свои печали, и страхи потерять этого мужчину также. Я слышу звук, как мнутся и рвутся важные договоры, как ломаются карандаши, ручки, ударяясь об пол. Мне больше не больно, но я хочу напоследок закатать истерику и показать насколько мучительно мне было все это время. Я всегда молчала: он не любит шум, от истеричек уходят сразу же. — Ты — чертов эгоист, думающий только о собственном благополучии. Боже, да ты даже не понимаешь, как я страдала по тебе, — я хватаюсь руками за голову, интуитивно ощущая присутствие его секретарши и нескольких работников. Все они сбежались на шум, который я создавала. Я ломаю его образ среди его подчинённых, а также понимаю, что это и была моя мечта. — Выйдите, — рычишь ты им, ведь кричать ты не любишь. — Немедленно выйдите! — надо же, Ярослав, ты даже орать умеешь. Неужто голос на старости (а ему уже целых тридцать четыре) прорезался? Я вижу, как быстро он бежит ко мне и хватает за плечи, но я больше не подвластна этому человеку, поэтому изворачиваюсь и отхожу. Не смей меня касаться, мудак! И он снова удивлен: я же никогда не отстранялась от него. Словно маленький, беззащитный щеночек, я ждала, когда он пригреет меня около себя. — Вика, прекрати! — беситься, но только мне дано право теперь злиться. — Ты ведешь себя, как истеричка! — а мне так хочется крикнуть в ответ, что я и есть истеричка. Я же всегда ею была! — Давай поговорим на улице. Мы же можем обсудить все, как взрослые люди, — он хватает меня за запястья. Что за глупости? Неужели теперь ты хочешь касаться меня? Ну нет! Слишком поздно. Я вырываюсь с его рук, даю ему громкую пощёчину и отхожу назад. Я тяжело дышу, слезы уже высохли, а вся моя одежда в косметике и помялась, но Ярослав не будет меня в этом упрекать, ведь я больше не его женщина. Да, я в принципе, никогда и не было его! Мне хочется матерится и просто выть, но я сдерживаюсь. Не настолько я отчаянная. Последний раз… Это последний раз. Я обещаю себе… Я подбегаю к мужчине и кладу ладонь ему на затылок, а тогда впиваюсь крепким поцелуем в его губы. Я не пытаюсь быть аккуратной и нежной — в этой игре победа отдана мне. Ощущаю, как он пытается все взять в свои руки и перехватить инициативу, но это всего лишь попытки. Я целую его со всей страстью, кусая до крови его губы. Его руки обнимают меня за талию, а тогда подхватывают под ягодицы. Ярослав беспардонно садит меня на стол, продолжая целовать. Я глажу его руки, лицо, плечи, словно восхваляя его, как божество. Но это в последний раз. Мужчина гладит мою спину и хочет положить меня на стол, параллельно он задирает мое красивое платье. Я чувствую языком металлический привкус крови, и это заставляет меня отстраниться. — Я больше не хочу тебя целовать… — говорю я и поднимаюсь, толкая его подальше. Поправляю платье и волосы. — Увольнение завтра будет у тебя на столе. Меня завтра не жди на работе, — я выдыхаю максимально спокойно эти слова, ведь истерика уже прошла. Я слышу, как ты пытаешься возразить мне. — Сам справляйся со своим дитём, — напоследок бросаю, а тогда выхожу, осторожно закрыв двери.* * *
Ты оставь меня, ладно? И больше не приходи. Да, я все еще люблю очень, Но из-за тебя столько боли внутри.