Autre

Родственные души

      Именно так можно было охарактеризовать отношения молодой пары Агрест. Супруги буквально тонули в восхищениях и внимании, стоило им выйти в свет. Никто и никогда не посмеет и усомниться, что эти двое были просто созданы друг для друга, им было предначертано быть вместе, создавая такой идеальный и прочный союз. Весь Париж встал на уши, когда Бражник перестал терроризировать город. И, казалось, город сделал тройной кульбит, когда отважный дуэт непобедимых ЛедиБаг и Кота Нуара подал в отставку, напоследок подарив жадной до сенсаций прессе первый и финальный поцелуй. Последний для бывших героев, но далеко не заключительный для Адриана Агреста и Маринетт Дюпен-Чен. СМИ буквально взорвалось, когда знаменитая на всю округу парочка объявила о своей помолвке. Адриану было всего двадцать два, когда он стоял у алтаря, с улыбкой смотря на свою невесту, идущую к нему в роскошном белоснежном платье. Маринетт было двадцать один, когда она с лёгким румянцем на щеках и бескрайним счастьем в глазах сказала долгожданное «Да!», целуя своего теперь уже мужа под звуки оваций, которых было почти не слышно из-за заложивших эйфорией ушей. В голове набатом била одна единственная фраза: «Я всегда буду с тобой, чего бы мне это ни стоило».       Маринетт не могла сдержать умиления, когда Адриан впервые со слезами на глазах и дрожащими от переизбытка волнения руками держал собственного новорожденного сына, смотрящего на него такими зелёными, как у него самого, глазками, и внимательно изучающего светлые волосы своего отца. Только узнав о рождении будущего крестника, Алья с Нино, находившиеся в это время в очередной командировке в Америке, тут же отправили лучшим друзьям сувениры и чистосердечные поздравления по телефону. Алья даже умудрилась выманить у подруги фотографию с малышом, в это время сладко дремлющим на руках у родителей. Как только новость о появлении первенца супругов Агрест стала достоянием общественности, на почтовый ящик и Адриану, и Маринетт пришло в сумме около ста пятидесяти поздравительных, благодаря чему Натали, закончившая их разбирать спустя час и ещё столько же времени потратившая на очистку электронной почты, возненавидела любые виды открыток. Это время до и после свадьбы Маринетт с лёгкостью могла назвать идеальным хотя бы потому, что оно правда являлось таковым. Надёжный, любящий муж, подрастающий прекрасный сын, хорошие друзья и успешная карьера мечты. Что вообще могло пойти не так, а особенно у семьи Агрест, у тех, у кого всегда и всё, за что бы они не брались, выходит на высшем уровне? Оказывается, много чего.       Адриан точно не знал, с чего всё это началось. Как-то всё произошло чересчур быстро и спонтанно. Он даже не успел понять, как его сердце всколыхнулось вновь. Просто в один момент он вдруг почувствовал, что в его жизни чего-то нет. Не достаёт чего-то такого, что когда-то всегда было и без чего он просто не мог обойтись, что-то такое ценное, что он бы не променял ни на что на целом свете. Посмотрев на занятую выкройкой жену, мужчина резко и с каким-то необъяснимым ужасом осознал, что это не то. Это не то, чего ему так не хватает, хотя раньше, в безмятежную юность, он был готов пожертвовать всем ради своей Леди. Когда это началось он и сам не знал, но со временем Адриан понял, что пресытился её заботой. Когда-то, ещё в первые месяцы после их венчания, он не особо обращал внимание на вопросы типа: «Как вам удаётся не уставать друг от друга?», но чем больше он это слышал, тем чаще против воли задумывался. Неужели их пара выглядит именно так, что он с Маринетт могут надоесть друг другу? Адриан всё тщательнее присматривался к жене, что бы она не делала — ела, готовила, работала, спала, общалась с ним или с другими людьми, и спустя неделю он неожиданно для себя понял, что у него только прибавлялось сомнений и вопросов насчёт возлюбленной. Он не мог понять, чего хочет от неё и от себя. Что бы он не делал, сколько попыток Маринетт бы не предпринимала, чтобы поднять ему настроение, всё шло коту под хвост, а шелестящий голосок в голове всё нашёптывал, что это не то, навязчиво и чертовски медленно, по песчинкам смахивая пыль с воспоминаний и потаённых желаний. Порой Адриан чувствовал, что его словно выворачивает наизнанку, колотит от этих противоречий, поочерёдно перетягивающих канат на себя.       Адриан не уверен, но началом конца стал его поход на очередное светское мероприятие, где он встретил её. Маринетт в тот день осталась с Хьюго, у которого часто поднималась температура из-за режущихся зубок, потому Адриан остался один на один со своими страхами, проблемами и с ней. В последний раз, когда он видел Кагами, ему было где-то... семнадцать, вроде. Сейчас же, в свои двадцать шесть взглянув на неё, он с трудом смог выдавить приветствие.

Кагами...

Кагами Цуруги...

Он как мантру повторял это имя, словно пробуя на вкус, смакуя в мыслях, но для всех остальных храня молчание, сдержанно улыбаясь и целуя тыльную сторону её ладони. Он не мог не признать того, как же она похорошела за эти годы. Занятия фехтованием сказались на её внешности — фигура, как и она сама, была идеальна, а в руке ощущалась стальная хватка, подобная хватке ЛедиБаг, когда та сжимала своё йо-йо перед взлётом. Смотря в карие глаза, он чувствовал, что тонет в этой бездне, в этой чёрной дыре, затягивающей его так стремительно, так настойчиво, что душа вместе с телом разрывается на части, чтобы навеки остаться в безграничном космосе. Обручальное кольцо на левой руке будто сжалось на безымянном пальце раскалённой сталью, словно извечно не вовремя приходящая совесть, напоминающая, что он уже давно не может тонуть, затонув ещё несколько лет назад в совершенно другом океане. Кагами умела быть похожей на ЛедиБаг, даже не являясь ею. Она была безрассудной, когда предлагала немного выпить даже несмотря на то, что ехала за рулём; упёртой, когда настаивала на том, чтобы встретиться как-нибудь вновь; умела быть сильной как физически, сражаясь с ним на шпагах, так и морально, почти всегда поддерживая внутреннюю гармонию с собой. И это просто сводило его с ума. Она была так чертовски похожа на образ той идеальной девушки, идеальной героини, который до сих пор иногда рисовало его сознание, что Адриану порой очень хотелось, чтобы это всё было правдой. С Кагами он, наконец, перестал чувствовать то грызящее внутренности чувство, что испытывал, находясь дома и получая ласку от жены. С Цуруги он будто вновь обрёл Талисман, который преподнёс ему один из сокровеннейших даров в мире — свободу. Он не осознавал, что делает, когда завлёк её в поцелуй. Сначала неуверенный, а после более пылкий, страстный, пьянящий до судорог. Адриан продолжал любить свою жену. Никогда не прекращал. Она была для него той единственной, ради которой хотелось жить, но Маринетт... она другая... Она была такой нежной и непорочной, что ему временами было страшно целовать её, как боялся сломать одним лишним касанием. Маринетт была той, которую хотелось защищать ото всех невзгод жестокого мира, всегда находиться рядом. Кагами же была такой, какой могла быть только ЛедиБаг. Она была не просто страстной. Каждое её движение грациозно и отточенно, как хорошо отрепетированная сцена, в кой он — Адриан — являлся автором. Она была его личным сортом героина, искажающим реальность. Она всегда знала, что нужно делать, чтобы добиться желаемого. Кагами была... чем-то столь же мимолётным, как пролетевшая в паре миллиметрах от головы пуля, такой же яркой, как павлин, привлекающий внимание красой перьев. Тем не менее он никогда не говорил Маринетт о том, где пропадает по ночам. Он знал, что она дожидалась его, но почти всегда засыпала за столом рядом с уже остывшим ужином, забывая выключить свет. Почти всегда молчала, даже когда чувствовала что-то неладное. Адриан каждый раз говорил ей, что на работе слишком много дел, так много, что он сам не замечает, как засыпает на час-другой за рабочим столом. Она верила, всё так же улыбаясь ему своей самой чистой и искренней улыбкой. Адриан понимал, что не заслуживает этой улыбки.       Так прошло чуть больше месяца. Кагами любила его, а он никогда не говорил ей этого. Просто не видел смысла. Просто не любил её так, как мог бы. Не любил её душу, её сердце, её сущность, что так обожал в своей жене. Но любил её губы, её шею. Любил её физически в любых позах. Она была хороша. Всегда. Тем не менее Адриан никогда не говорил Кагами о чувствах, потому что их не было. Ни одна женщина не была способна заменить ему тех мгновений с семьёй, тех синих глаз, смотрящих на него с любовью и обожанием, так проникновенно. Потому что он не любил Кагами. Но почему-то он не винил себя, вновь бережно накрывая супругу одеялом, ложась рядом и целуя её в лоб, когда часы показывали полшестого утра. Хотя обручальное кольцо всё ещё грустно поблёскивало на пальце.

Вы 00:55

«Адриан, ты скоро?»

      Маринетт задумчиво сверлит взглядом телефон, ожидая ответного сообщения, но отправленное не спешит меняться на прочитанное. Закусывая губу чуть ли не до крови, Маринетт вздрагивает, когда маленький Хьюго начинает хныкать. Она чуть ли не подскакивает, гладя сына по головке. — Тс-с... — шепчет она, слегка улыбаясь и поправляя одеялко. — Солнышко, не плачь. Мама здесь. Мама рядом. Мама любит тебя... И папа любит тебя... — она целует сына в макушку, чувствуя, как к глазам всё же подступают предательские слёзы. — Папа скоро придёт. Обязательно придёт. Папа не может не придти. Папа у нас самый лучший, малыш, он всегда приходит. Вдруг сенсорный экран слабо загорелся, оповещая о новом входящем СМС.       Котёнок 01:07 «Прости, милая, опять эта работа. Завтра приезжают инвесторы и нужно готовиться. Скорее всего, опять задержусь. Если хочешь спать — иди. Не жди меня. Я люблю тебя.» Несколько раз пробегаясь глазами по последней строке сообщения, Маринетт глубоко вздыхает, садится рядом с детской колыбелью.

Вы 01:09

«Я приготовила рагу. Возвращайся поскорее.»

Вы 01:10

«Я тоже тебя люблю.»

Маринетт откладывает телефон на прикроватную тумбочку, покачивая кроватку и тихо напевая колыбельную, которую когда-то ей пела её мама в детстве. Хьюго засопел, убаюканный теплом и голосом матери, а Маринетт не отрывала взгляда от приоткрытого окна. Полупрозрачные шторы легко развивались из-за слабого ветерка, просачивающегося в детскую, а в небе сиял полумесяц.       В свои двадцать пять Маринетт Агрест пообещала себе, что никакая боль не сможет сломить её. Ей было, ради чего жить и для кого продолжать терпеть, ведь когда-то они оба клялись друг другу в одном: «Я всегда буду с тобой, чего бы мне это ни стоило»       А Маринетт умела держать обещания.