Второй шанс

      Телефон вибрирует на парте. Не отрываясь от повторения параграфа, Майлз тянется к нему и, нажимая кнопку, сразу прикладывает к уху.       — Ал…       — Где ты?! — Гвен разрывает ушную перепонку.       Майлз одергивает руку с мобильником, перепроверяет, что кричит именно Гвен и, немного подождав, говорит, что на дополнительных по истории. Вопрос: «Что-то случилось?» — встречает короткие гудки.       Гвен бросает трубку и уже через минуту буквально вышибает собой дверь в кабинет. Запыхавшаяся и чрезмерно довольная, стопроцентно она снесла бы и преподавателя, но благо тот задерживался и начало занятия откладывалось.       Хотя, что-то подсказывает в ее виде Майлзу, даже речь преподавателя, ожидаемые просьбы выйти или хотя бы объясниться, ее не остановили бы — она тормозит у его парты, и вся буквально светится. На губах застывает широченная улыбка, сквозь которую она жадно глотает воздух. Форму академии заменила невзрачная черная кофта, и та натягивается часто-часто от сбитого дыхания и невозможности насытиться кислородом.       — Все в…       — Ты должен это увидеть! — ничего не объясняя, не терпя возражения, она хватает его за запястье и тянет куда-то в коридор. Майлз ловит смешки и шепотки в спину, косится на время, сколько у него примерно есть, воспоминает отношение Гвен к учебе своей и окружающих, что сама ему за прошедшую неделю несколько раз напоминала о важности внеклассных занятий, дополнительных баллах и расположении преподавателя, и она точно не стала бы его дергать, если бы это не было серьезно.       А поэтому он ускоряет шаг, сворачивает за угол вслед за ней, за еще один, пока наконец вместе они не подходят к актовому залу. Гвен открывает дверь едва ли не с ноги — тоже колокольчик к тому, что она чересчур взбудоражена, чтобы быть озабоченной местными правилами — и Майлз попадает в огромное помещение, выполненное в бордовых тонах: куча бархатных кресел, сцепленных в ножках между собой, большие окна, завешенные тяжелыми гардинами, которые вручную не раздвинешь, сцена — единственная, куда подается свет, с выставленными на ней инструментами.       На первых рядах сидят Ганке с Клэр, Брайс же судорожно нарезает круги, но, завидев их, заметно приободряется и упирает кулаки в бока:       — Наконец-то! Вас-то мы и ждали!       — Не прошло и трех минут, — Клэр сверяется с часами на мобильном.       — Что происходит? — не понимает Майлз. Ганке должен был заседать в клубе настолок, но и его видимо призвали на «сверхважное и обязательное» дело.       — Вещи, Моралес! Происходят вещи! — активно начинает вещать Брайс, не забывая жестикулировать. — Как вы уже наверняка знаете, «Валькирии» будут выступать разогревом на концертной дискотеке для новичков. И так как это наше первое выступление, мы решили не заморачиваться своими песнями и сделали кавер на уже известную песню — большое спасибо, Гвен, Аврил прекрасна, — она мельком оглядывает Стейси. — И вам двоим, как самым приближенным к группе, выпал шанс увидеть нашу репетицию и дать — надеюсь, положительные — оценки!       Под конец — хлопок в ладоши.       — Это не займет много времени, — добавляет Гвен, ловя, как Майлз лезет в мобильный проверить время.       — От силы — пять минут, — отмахивается Брайс и разворачивается к ним спиной. — Разумеется, ваши дела так же важны, и если вы считаете, что эти пять минут, в течение которых девушки, — подразумевает «которые вам нравятся», но не высказывает вслух, — будут выкладываться на полную, являются критичными, и случится конец света, то конечно-разумеется, вы можете уйти.       Майлз уже говорил, что Брайс — гениальный манипулятор? Что, уловив малейшую привязанность Ганке к Клэр и Майлза к Гвен, она не могла не воспользоваться этими чувствами и симпатией, чтобы заставить их сделать то, что нужно возможно-конкретно ей одной. Ганке старается поймать взгляд Клэр, но та пожимает плечами в жесте, который понимает исключительно он, и говорит, что решительно остается. Майлз же, напротив, встречается глазами с Гвен, и они по-прежнему искрятся, пусть уже и не так ослепительно. Кажется, осознание, что она выдернула его во время подготовки к контрольной, а послушать их он мог вполне на той же дискотеке, постепенно приходит к ней.       — Хорошо, — но он все равно не видит ничего страшного, чтобы пропустить пять минут, которые преподаватель наверняка еще будет отсутствовать. Его срочно вызвали в кабинет директора, а это обычно дело не быстрое. — Я весь внимание.       Он расслабляется в кресле, побарабанив пальцами по коленкам, и тот факт, что он впервые увидит, как играет Гвен, предположение, что это стопроцентно будет нечто классное, подогревает солнечное сплетение и щеки. Она дарит ему благодарную улыбку, после чего отходит к Брайс, чтобы та прикрепила микрофон-петличку к кофте, раздала последние команды, как если бы они уже выступали перед огромной толпой, и отправила бегом вверх на сцену.       Гвен берет палочки с табуретки, замечает его неотрывное любопытство, и шевелит кончиками пальцев в ответ. За барабанной стойкой ее почти не видно с того места, где сидит Майлз, но ему хватает фантазии представить, как она выверенным движением отправляет прядь за ухо, вслушивается в тембр голоса Брайс, как она говорит с парнем из будки управления, закидывает к себе на плечо ремень от гитары и поднимает руку, чтобы дать сигнал.       Взмах.       — И пусть все знают, что мы зажигаем рок-н-ролл!       Палочки ударяют по тарелкам, два грифа рассекают воздух, медиаторы приводят в движение струны.       — Мне наплевать, какой у меня макияж,       Я предпочитаю рваные джинсы, — Брайс поднимает ногу с разодранной коленкой и выстаивает на одной второй, не переставая играть. — Я просто не знаю, как заткнуться.       — Ты говоришь: «И что?» — вторят ей Клэр и Гвен, и до Майлза внезапно доходит простая истина.       Она могла его сюда не звать.       Невооруженным глазом видно, что Клэр постепенно начинает испытывать к Ганке не спортивный или же игровой интерес, что у них это взаимно, и поэтому она, разумеется, хотела услышать его мнение, но Гвен… Гвен могла сказать, что «Он обалдеет, когда увидит их» спустя кучу репетиций с зазубренными нотами и без каких-либо ошибок, чтобы было идеально и не особо стыдно, но нет.       Она позвала его именно сейчас, когда они еще не сыгрались, когда Клэр чуть путается в нотах, и не беспокоится, после недельных — буквально круглосуточных — переписок и бессонных ночей, после взаимных подколок и мимолетных улыбок в коридорах между занятиями.       Гвен высовывает кончик языка, играя, и в том Майлз улавливает нечто особенное.       Он сам стал для нее особенным.       — Да и наплевать, если я кому-то не нравлюсь, — Брайс ведет плечами в своей манере.       По крайней мере, я не дурацкий хипстер.       Да я, черт возьми, хренова принцесса!       — И ты все равно без ума от меня, — и как подтверждение мыслей, Гвен подмигивает ему.       Сердце начинает стучать быстрее.       — Что ни говори, — начинают втроем.       — Все немного иначе, когда, — продолжает Брайс.       — Я с тобой, — втроем.       — Ты знаешь меня, — подхватывает Клэр.       — Настоящую.       — Ты все понимаешь, — Гвен смотрит прямо на него.       Майлз облизывает губы, откровенно краснея, но стараясь не подавать вида, и Гвен словно этого не замечает. Отдаваясь игре, тому, как ударяют палочки по мембране барабанов, она ищет в нем поддержки, ментальной связи, и когда в следующий раз он слышит ее голос, все остальные пропадают.       — Так или иначе Мы выберемся из этого       Города. В один прекрасный день…       Ты — единственный, кого я       Хочу видеть рядом с собой.       Ты сам все прекрасно понимаешь…       Когда-нибудь он рискнет попросить ее спеть всю песню — от начала до конца, а потом будет просить еще и еще, втайне запишет на диктофон и будет утопать все глубже и глубже в эти ноты, в этот голос и глаза, неотрывно следящие за ним.       — Когда мы с тобой вдвоем,       Нам не нужны ничьи советы, кем нам быть.       Мы раскрутим радио на полную.       Что, если ты и я       Просто ткнем средним пальцем в небо?       Пусть все знают, что мы зажигаем рок-н-ролл!       У него словно вырастают крылья, грудную клетку распирает, ему не хватает воздуха, и между тем не хватает глаз, памяти, чтобы уловить каждое движение, каждую секунду, с которой Гвен все активнее, зажигательнее и взрывательнее ударяет по тарелкам. Ее волосы взметаются, она откидывает их движением головы, и Майлз чувствует на кончиках пальцев их мягкость, как если бы сам аккуратно и трепетно убирал их с лица, касаясь лба, щек и обязательно губ. Их запах ударяет в ноздри, забирается в самые глубины и поселяется в легких.       — Парень, можешь называть это паршивым отношением,       Но я никогда не сведу эту тату, — Брайс улыбается всем и никому, показывает на плечо, как если бы там действительно была татуировка. — Если у меня вдруг какие-то претензии…       — Ты говоришь: «У меня тоже!», — Гвен и Клэр подхватывают. — Да!       — Нас не волнует репутация,       Мы, должно быть, из другого поколения.       Я приглашаю тебя, — Брайс заигрывает, указывает на кого-то, кого нет. Гвен переводит взгляд на Майлза.       — Немного оторваться, — и движение головой как знак все бросить и убежать лишь вдвоем.       Майлз бы убежал.       Куда угодно.       Главное — с ней.       — Рок-н-ролл! — голос Брайс становится протяжней, она отклоняется вместе с гитарой, набирая ноты, играя так, словно завтра не существует, и Клэр с Гвен ей вторят.       Песня добирается до своей кульминации, и вот Гвен опускает палочки, уже не подпевая, а полностью разделяя соло с певицей, чувствуя, как внутри все дрожит, поет вместе с ними, волосы окончательно прилипают к влажному затылку, но она не тянется их встряхнуть. Она смотрит перед собой, смотрит вдаль, на Майлза и снова на него, жалея на краю сознания, что это не она стоит там, у главного микрофона, не она обхватывает подставку, как это делает Брайс, чтобы почти шепотом сказать о том, как они выкрутят радио, и…       — Что если ты, — взорваться душой, распахнуть себя всю. — и я       Просто ткнем средним пальцем в небо? — так же показывать неприличный жест в потолок и кричать из последних сил и желания жить. — И пусть все знают, что мы зажигаем рок-н-ролл!       Когда мы с тобой вдвоем,       Нам не нужны ничьи советы, кем нам быть.       Мы раскрутим радио на полную.       Что, если ты и я       Просто ткнем средним пальцем в небо?       Пусть все знают, что мы зажигаем рок-н-ролл!       Она отбивает барабаны, и в том ее момент, жизнь и крик. Гвен привстает, окончательно забывая о том, что барабанщица, что на подпевках, что должна поддерживать Брайс. Она растворяется в песне и смысле, отдавая себя всю и немножечко больше этому пустому залу, пустым креслам и огромному, забитому под завязку миру.       Рок-н-ролл!       Эй, эй, эй!       Рок-н-ролл!       Эй, эй, эй!       Рок-н-ролл!

***

      — Это. Было. Просто. Охренеть! — Ганке срывается с места с восторгом пятилетнего ребенка, увидевшего Могучих рейнджеров вживую, и едва ли не прыгает вокруг Клэр, что не может отдышаться. Вена на шее пульсирует, глаза остаточно горят азартом.       — Еще бы, — хмыкает Брайс, запрокидывая голову и делая жадные глотки из бутылки с водой.       Гвен слабо улыбается, наконец ероша волосы на затылке, но не подходит ближе и не говорит ничего вслух. И стоит Ганке обернуться, как он понимает причину: Майлз-чертов-придурок-Моралес вместо того, чтобы во всю тупить около великолепно сыгравшей Гвен, на которую он смотрел всю песню, сейчас чертыхается мобильнику и, кажется, вообще забыл об их существовании.       — Майлз!..       — Да-да, я понимаю, хорошо, — он шепчет в черный наушник, хватаясь за переносицу и не зная, как разорваться.       — Майлз!       — Скоро буду…       — Моралес! — Ганке разворачивает его на сто восемьдесят градусов, на что Майлз не успевает среагировать и только выпучивает глаза как рыба, выброшенная на берег. Выражение лица друга оставляет желать лучшего. Ганке переходит на шепот так, чтобы девчонки (а главное — Гвен) не услышали. — Чувак, я, конечно, все прекрасно понимаю, но бомбезная Гвен Стейси стоит и ждет твоей реакции. А вместо этого ты…       — Ограбление на пятой улице, — тихо произносит он, и от этого ощущение паршивости не исчезает. Майлз понимает, что участь супергероя мало когда бывает справедлива по отношению к желанию быть где-либо, оставаться с близкими и важными людьми, но черт, черт, черт, черт, как же… черт! — Я должен идти.       — Оу, — разочарование округляет его некрупный рот. Ганке смотрит себе за плечо, и что-то от того, как лично на нее он посмотрел, меняет мироощущение внутри Гвен. Очередной жест забора спадающих прядей назад, она крутит в руках палочки и обращается к Клэр с натужной — настолько, что любой придурок, включая Моралеса должен понять — улыбкой. — Хотя бы скажи ей пару слов.       — Да, конечно, — соглашается он и делает несколько шагов к ней навстречу, абсолютно забывая выключить наушник. Клэр уводит Брайс, как только он оказывается в диапазоне подслушивания шепотков, привлекает внимание Гвен и вынуждает ее так же подойти, после чего опустить взгляд, как бы слушая и одновременно с тем не зная, что конкретно она хочет от него услышать.       Дурацкие подростковые чувства!       Майлз понимает, насколько он плох во всем этом, что даже года в отношениях с Гвен не хватило, чтобы научиться мало-мальски нормально разговаривать с ней же, и чувствует себя куда большим идиотом — настолько, что безостановочно нажимает клавишу разблокировки на телефоне.       — Привет, — Брайс бесшумно, но выразительно хлопает себя по лбу.       — Привет? — и все же Гвен не может не улыбнуться краешком губ, подняв взгляд из-за челки. Палочки вертятся между ее пальцев, его сердце отстукивает примерно тот же ритм, что был в песне.       — Слушай, я не особо мастер в комплиментах, — начинает он так, как может только он — сумбурно и вываливая все, что творится на душе. Почти все, разумеется, без объяснений в непонятно-щемящем чувстве, от которого хочется кричать, и невообразимого желания потрогать, зарыться в ее волосы, вдохнуть их запах, и целовать, целовать в висок, щеку, гу… — Да и Ганке наверняка уже вам рассказал наше общее впечатление, которое я полностью разделяю, но это было классно. Ваша игра… твоя игра… просто… «вау» — других слов нет.       Он всплескивает руками, обозначая «вау» в огромных масштабах и все равно недостаточно точных, чтобы передать, как он рад тому, что выбрался из душного класса истории, что она забрала его, отвела и привела за ручку, что Брайс вынудила остаться, и он бы хотел послушать еще раз, но… Гвен улавливает это самое «но».       — Спасибо, — искренняя радость и мимолетная благодарность. Гвен приподнимает брови «домиком» в попытке вынудить его сказать, что ему необходимо сказать, но Майлз проваливается, встает как вкопанный и не может подобрать слов. — Но тебе необходимо идти, верно?       Поражает способностью к чтению мыслей (или это у него на лбу написано, словно бегущая строка?) и пониманием к проблемам, озвучить которые он не имеет права. Майлз кивает несколько раз, как если бы это могло передать все то сожаление, что сдавливает его грудь, но делает лишь хуже.       Гвен не подает вида, что ей досадно, что она хотела бы, чтобы он остался, но в том, как рассекает палочками воздух, будто продолжает играть на барабанах, отчетливо прослеживается разочарование и «нервяк». Майлз помнил этот нервяк с Гвен из другой вселенной: что он возникал всякий раз, когда патруль (соответственно и их подобие свидания тоже) необходимо было заканчивать раньше по каким-либо причинам, или же когда преподаватель особенно жестко критиковал ее сочинения по литературе из-за неординарных взглядов на героев романов. В особенности он помнил, что для его устранения ему необходимо было достаточно лишь пару раз поцеловать ее за ухом, крепко-крепко обнять, сказать, что все — ерунда, что все вокруг придурки, и притащить, по возможности, шоколадное мороженое из любимого кафе-мороженого.       Но Майлз понимал, что при всем желании сделать сейчас, в эту секунду, все то же самое — даже плюнуть (кого он обманывает? Далеко не плюнуть) на это дурацкое ограбление — Гвен этого попросту не оценит, потому что она — другая. И от этого примешивается еще более раздирающая досада и безнадега, на грани с беспомощностью, заставляющая теребить полы пиджака, тупить взгляд в пол и изнывать от того, как нервные окончания покалывают в ожидании соприкосновения с ее кожей.       Поцелуй ее. Поцелуй ее. Поцелуй ее. Поце…       — Да, — все же кивает он. — Не то чтобы мне история была важнее вашего выступления, — он ловит скептичный взгляд, — ты не подумай — учеба важна, но дело далеко не в ней. Мне нужно уйти из академии. Срочно.       — Что-то случилось? — в момент все эмоции отрезаются. Гвен напрягается, заведомо готовая помочь, и палочки сжимаются в одной руке.       — Нет! — заверяет тут же. Боже, какой придурок! — Нет, ничего страшного, я справлюсь, но это очень срочное и важное дело!       Поцелуй ее. Поцелуй ее.       Шаг назад, растопыренные пальцы перед собой. Уйти, сбежать, пока не передумал.       — Ты уверен? — но она делает шаг вперед и тем самым усложняет, обостряет.       Поцелуй ее. Поцелуй.       — Д-да, я уверен… — «что хочу тебя поцеловать». Он жмурится, отбрасывая эти мысли, силясь не отвесить себе тут же смачную пощечину, чтобы в ушах звенело, и бред не лился в мозг. — Определенно точно…       Поцелуй ее. Поцелуй.       — Стопроцентно…       Поцелуй ее…       — На все двести.       — Майл…? — она не успевает ахнуть, как неожиданно твердая и сильная хватка сжимается на ее талии, а сама она оказывается прижата к Моралесу.       Бесконтрольным движением, волей сердца, вместо разума, он прижимает ее близко-близко к себе, улавливает аромат из тысячи и одного цветка с волос, приятно щекочущий нос и щеки, шепчет тихое «Не волнуйся», отражающееся пунцовым смущением и удивлением в распахнутых ресницах, после чего, кажется, осознавая, что натворил, отскакивает от нее.       Зачем-то отряхивается, как если бы тронул что-то очень грязное (на самом деле — вытирает потные ладони о штаны), кланяется в извинении («Ты придурок или как?» от Брайс) и спешно покидает актовый зал, умирая в коридоре от стыда.       — Это что, были обнимашки? — спрашивает Клэр, как и остальные наблюдая за происходящим в стороне.       — Да, — все еще в шоке, Гвен не подвластен собственный голос. — Именно они.       — Бежать, бежать, бежать! — говорит Майлз, перепрыгивая ступеньки, а мозг так и талдычит: «Не думать, не думать, что облажался и вряд ли это сможет объяснить всем, и ей в частности!».       — Если честно, даже я понадеялась, что ты ее поцелуешь, — в ухе раздается голос Мэй, отчего к уровню стыда прибавляется еще один. Где тут можно умереть? Он готов, выносите!       — Боже, можно хотя бы с вами не об этом?! — резко забегает за угол, влетает в кабинет, где оставил рюкзак с костюмом, игнорирует преподавателя и, извиняясь по пути, забегает в мужской туалет. — И без того чувствую себя идиотом перед ней!       — Пройдет, — философски подмечает Мэй. — Ни один мужчина на моей памяти, включая Питера, не начинал исключительно с успеха. Просто объясни ей все и, думаю, она поймет.       — Поймет, что ее знакомый, — защелкивает замок с обратной стороны, проверяет все кабинки на предмет отсутствующих любопытных и ушастых, бросает рюкзак на кафель. — Который только что выставил себя последним придурком, — снимает пиджак, попутно наспех складывая, рубашку, звякает бляшкой ремня и достает из недр рюкзака черно-красное добро. — И буквально сбежал с важного для нее события (пусть и репетиции), — прохладная ткань скользит по коже, обтягивает мышцы. — На самом деле, — пальцы растягивают маску, скрывают ею лицо. — Супергерой в маске?       Меньше минуты, и вместо Майлза Моралеса в мужском туалете академии «Вижнс» теперь стоит Человек-паук собственной персоной.       — Ну, может, и не все, — тон не меняется от вопроса, и Майлз закатывает глаза. Хватает с пола рюкзак, открывает мужской туалет и выскакивает в окно, выпуская паутину. — В любом случае, сейчас проблема состоит в другом.       Да, думает Майлз, определенно в другом.       В том, что какие-то подонки решили ограбить банк в его смену, и явно об этом пожалеют. Майлз им обещает.       Вечер опускается на город.

***

      И когда он заканчивает разборки (едва ли не словив пару хуков по голове и прыжок в мусорный бак) вечер прохладой снует меж деревьев и забирается за наглухо застегнутые куртки учеников. Разумеется, он знал, что академия «Вижнс» сама по себе заставляет подростков оставаться допоздна в своих стенах (оборудованные лаборатории, компьютерный класс, актовый зал, в котором играли девочки, — истинный рай для ботанов, гиков и ценителей), но впервые видел, чтобы почти в девятом часу из нее выплывало столько народу.       — Надеюсь, Брайс не устроила концерт сразу после моего ухода? — хмыкает Майлз.       Уолк определенно могла бы это сделать: потому что может и из возможного желания насолить. Пусть вся компания общается чуть меньше двух недель, Майлз уже уловил в них всех привязанность друг к другу, а также жажду отстаивать свои и чужие интересы, если происходит стычка в рамках их же квинтета.       И поэтому, когда он ушел, она могла с легкостью сказать, что он — придурок, что он еще пожалеет о своем уходе (хотя он и так жалеет), и «они еще ему покажут». После чего пять минут, полный актовый зал, шепотки, слухи и громогласный успех, который наверняка и обсуждает стайка девчонок, спускающаяся по центральной лестнице.       — Я тебя уверяю, новый учитель по фехтованию — просто душка!       Или нет.       В любом случае, Майлз забирает из паучьей норки, сооруженной из паутины, рюкзак, достает телефон — ни пропущенных, ни сообщений — и подходит почти к самому краю крыши. Присаживается на корточки и тем самым практически сливается с чернотой неба, с полным отсутствием звезд в бескрайности, находит нужный контакт.       Гвен.       Она попросила однажды его мобильник, «что-то проверить», а когда вернула — на месте пустой аватарки в телефонной книге висело дружелюбное селфи с ее неповторимой улыбкой и немного рваной припиской (елозить пальцем в редакторе на телефоне — крайне неудобно) «bestie» — «подруженька». Ганке долго кривил рожу в умильной физиономии, но Майлз так же долго и упорно игнорировал его. Игнорировал и иногда открывал адресную книгу, чисто понаблюдать, выловить то, что раньше не замечал в ее внешности, или задуматься о какой-то мелочи и залипнуть, уйти глубоко в себя, и очнуться с давно потухшим экраном и другом, обеспокоенным его немигающим взглядом.       Майлз снимает маску, понимая, что рано или поздно ему придется объясниться, попросить прощения (пусть Гвен его и не обвиняет в уходе) и, быть может, проспонсировать кусочек пиццы со стаканчиком кофе из Старбакса… и тем не менее пальцы все равно подрагивают, выдавая волнение и душащее в горле сердцебиение.       Он поступил как идиот, он думал об этом весь вечер, проматывая раз за разом, как хотел спешно уйти, оправдываясь, как она сделала шаг навстречу и внезапно… Майлз жмурится, чувствуя прилив стыда и парадоксального счастья.       Он ее обнял. Далеко не самым честным и ожидаемым способом, конечно, но частично он даже рад тому, что порыв захватил его (если не брать во внимание, что другая его половина до сих пор хочет утопиться в ванной или переехать в другую страну), и она не оттолкнула его (она просто была в шоке, Майлз, прекрати витать в облаках!), что подталкивает к нажатию на иконку вызова и возникновению идиотской улыбочки.       — О, я только хотела тебе набрать, — в ушах внезапно голос Гвен раздваивается. Майлз с удивлением смотрит вниз, где под козырьком, шаря в типичной женской сумке и вытаскивая небольшие наушники, Гвен прижимает мобильник к уху плечом.       — Да? — удивляется он. — Но зачем?       — Как это «зачем», Майлз? — сумка перекидывается на сгиб локтя и шуршание с двух сторон прекращается. Она одергивает юбку, ловя голыми коленками порыв ветра, и останавливается на предпоследней ступеньке. — Спросить, удалось ли тебе разрешить свои дела, и могу ли я чем-нибудь помочь.       Майлз присаживается на бортик, упираясь ногами в стену здания, незримо для нее наблюдая за ней: за тем, как поворачивает голову по направлению к ветру, как смешно сдувает пряди, лезущие в глаза. Какая же она все-таки милая.       — Д-да, удалось, — опоминается он, вспоминая и свой позор, и ее шок. — И, кстати, об этом я хотел поговорить.       — Я вся внимание, — в голосе слышится участливость и готовность помочь.       — По поводу ухода… — но он хочет поговорить о другом. Не просить же ее решить его проблемы с супергеройством? Это глупо. — Прости, я не должен был… получилось все слишком резко, и я… если тебе неприятно…       — Ты про обнимашки, что ли? — наконец до нее доходит, и хмык сопровождается типичным жестом типичной Гвен — кулак упирается в бок с какой-то особенной энергетикой, которую он узнает буквально через вселенные. — Все хорошо, Майлз. Это просто объятия, все друзья обнимаются.       — А мы друзья, да? — ему захотелось себя ударить. И ладонь бы хлопнула по лбу, если бы в этот раз Гвен на его удивление не заминулась.       — Разве нет? — он не видит, но чувствует, как она хмурит брови, возможно, закусывает ноготь. — По крайней мере, мне казалось…       — Нет-нет-нет, я совсем не то имел в виду… — он измучено жмурится. — Боже, что я несу?       — И произносишь мысли вслух, — замечает Гвен, казалось бы, окончательно уничтожая его и его самооценку. Почему, ну, почему он не может вести себя с ней нормально?!       — Вы закончили репетировать? — решает воспользоваться дублированием ветра в динамике, делает интонацию вопросительнее обычного.       — Да, я уже вышла из академии.       — Тебя проводить?       — Майлз, — она оборачивается, вздергивая голову, как будто с самого начала знала, что Майлз наблюдает за ней, но смотрит сквозь. Он успевает стать невидимым. — Пока ты прибежишь, не собрав по пути все выбоины, — улыбается, припоминая, как он запнулся о собственные ноги и обвинил во всем «выбоины», которых не было, — уже надо будет идти обратно на урок. Да и, я более чем уверена, что ты устал; так что не стоит. Я взрослая девочка, и вполне могу дойти сама.       — Хорошо, — соглашается Майлз снаружи, тогда как Человек-паук внутри ставит пометку «пропустить сказанное мимо ушей». — Тогда до завтра?       — До завтра, — она выстреливает улыбкой в бесконечно-черное никуда, заставляя сердце Майлза екнуть, а его самого — сглотнуть ком. — И кстати…       Игриво добавляет, когда он готовится отключиться.       — Касаемо обнимашек, — склоняет голову. — Если ты вдруг захочешь в следующий раз меня обнять, предупреди… кто знает, быть может, это взаимно?       И отключается первой.       Вот так просто, сморщив носик и прикусив кончик языка, как если бы он мог (а он действительно мог) ее увидеть, она заставляет его распластаться по крыше академии, жалобно (даже жалко) взвыть, по шею вспыхнув.       «Кто знает, быть может, это взаимно?» — ему кранты. Он почти на грани.       — Эй, девочка, — долетает до его сверх-слуха хамский призыв. Майлз отлипает от крыши, выглядывает из-за своего недо-укрытия и видит, как пара ребят, не особо дружелюбно и миролюбиво настроенных, смотрят в спину ускоряющей шаг Гвен, просят ее остановиться, «прогуляться с ними», но она не слушает. — Постой, куда же ты?       И направляются за ней туда же, куда и она.       Майлзу это не нравится от слова совсем, злость и агрессия вскипают в крови мгновенно, а представления о том, что могут четверо парней сделать с одной девушкой в ночи, в закоулке, заставляет рывком натянуть обратно маску и стартануть на всех парах. Пусть только пальцем ее тронут…       — Ми-и-илая, — гаденько тянет парень в капюшоне, приказавший минутой ранее двоим пособникам обойти здание и теперь с удовольствием наблюдавший за растерянностью и испугом молодой особы, юной девчонки, которую явно не учили, что гулять поздно одной чревато. — Куда же ты так спешишь, мы же еще не познакомились?       — С такими, как вы, я бы и не стал знакомиться, — но вместо Гвен отвечает Человек-паук, отскакивая от стены и сбивая с ног главаря. Майлз под маской выстреливает из веб-шутеров в желающих помочь, скрепляет им лодыжки вместе на манер детской олимпиады, выбивает почву из-под ног и, совершив еще один «твип», намертво скрепляет с паутиной, оставляя подвешенной человеко-пиньятой. Напоследок раскручивает, чтобы мозги ввалились куда надо, и переключается на оставшихся.       Выпускает паутину, цепляясь за крышу и собираясь уже преподать им урок об уважении девушек, как они резко отскакивают и сматываются, бросая товарищей и оставляя Гвен практически в одиночестве.       — Чертов Че… мгм! — он затыкает им рот паутиной, и сам спускается на тонком, но действительно крепком сплетении нитей вниз головой.       — Ты в порядке, Гве… — сбивается, интуитивно откашливаясь и делая голос ниже, громче. — Мисс… вы в порядке, мисс? Быть может, вас подбросить на спайди-такси до больницы? — но под конец вновь становится типичным Майлз-пауком.       — Ты всегда появляешься как рыцарь и толкаешь взволнованные речи? — быть может, испугавшись в глубине души, снаружи Гвен Стейси улыбается и ведет себя круче всякого рыцаря.       — Разумеется, это же часть геройского амплуа: появиться из тени на свет, надрать бандитам задницы, спасти принцессу из беды, получить награду в виде святого ничего и уйти по делам дальше — рыцарство в чистом виде. Плаща правда не хватает, но мне в нем отказали, — она тихо смеется от его слов, прикрывая рот кулачком, а он не может насмотреться на нее — живую, с природным блеском и толикой восторга на донышке глаз.       Подумать только, если бы он не решил приземлиться на здание академии, то он бы не смог прийти на помощь…       — Хотя, если взять обстановку вокруг, то это больше похоже на сцену из фильма про Человека-паука, где он спас ЭмДжей: ночь, подворотня… — он осматривает грязные углы и останавливается на ней. — Милая девушка в беде.       — Оу, в таком случае, — в один шаг она оказывается слишком близко, и смотрит так, что замирает сердце. — Мне стоит отблагодарить тебя точно так же, как и в том фильме?       Ее голос скатывается в шепот, сливается с выдохом.       — Подожди, что?.. — спохватывается он, когда аккуратные пальчики юркают по спандексу маски, приподнимают ее и теплые девичьи губы накрывают его.       Губы Гвен.       Все такие же мягкие, как и во время их первого, провального из-за его паникерства, поцелуя, безумно теплые, бесконечно сладкие и бесповоротно сносящие крышу. Майлз отрывается от нее, только чтобы глотнуть немного воздуха вместе с ароматом ее духов, вспомнить прорезающийся сквозь этот цветочно-фруктовый микс, заполняющий ноздри, мимолетный запах кожи, и сойти с ума в водовороте чувств и эмоций.       Все эти недели он глушил, топил, старался утопить их, чтобы ненароком не напугать новую-старую Гвен, но вот она обхватывает его нижнюю губу, целует немножечко иначе, кладет руки на затылок, как если бы он хотел или мог убежать, и они обрушиваются на него шквалом, стирая за собой все «до» и оставляя после себя место только для невообразимого «здесь и сейчас».       Он касается ее подбородка, круглых, слегка подрагивающих плеч, гладит, ощупывает, не может насытиться, в глубине души боясь, что она исчезнет, вновь оставит с разбитым сердцем, но даже когда она разрывает поцелуй, Гвен не отстраняется, а приникает своим носом к его, прикрывая глаза и слушая, как его дыхание заполняет слух и душу. Чувствуя, как где-то там, под ребрами, зарождается нечто светлое и легкое.       Нечто, что Майлз с ней всецело разделяет.       Любовь.

***

      Майлз вваливается в окно, пугая Ганке как внезапностью, так и приподнятым (буквально до небес!) настроением.       — Чувак, она поцеловала меня! — ему не хватает кислорода, он практически задыхается своей радостью и восторгом.       — Что? — не понимает Ганке, снимая наушники и отключая микрофон.       — Гвен поцеловала меня! — ему хочется напасть на Ли с объятиями, сжать так, чтобы кишки наружу полезли, его или подушку — неважно, главное, ощутить пальцами и прижать, сжимать от переполняющего чувства окрыленности и счастья. — После того, как я спас ее от банды придурков, она просто взяла и…       — Сняла с тебя маску? — очевидный вопрос, который разбивает момент. Ганке поднимается со стула, берет мобильный и включает фронтальную камеру — вряд ли, если бы дело обстояло так, что именно Майлз Моралес кинулся в драку и защитил Гвен Стейси, он после этого бы переоделся в Человека-паука и на паутине пролетел пару домов от академии. А значит, он изначально был Человеком-пауком, и с тем, как Майлз снимает маску, смотрит подавлено на собственное отражение и не знает, что сказать, приходит оно. Осознание.       Гвен поцеловала не его — не Майлза.       Гвен поцеловала Человека-паука.       Возможно, за свое спасение, а не от переизбытка чувств.       — Мне жаль, чувак, — произносит Ганке, когда Майлз опускается на его кровать.       — Ничего, — он проводит пятерней по волосам, сжимая на затылке у корней, стараясь отрезвить себя, собраться с силами, но с треском проваливается. — Я должен был понять раньше, что здесь что-то не так.       — С другой стороны, если она не знала, что Человек-паук — это ты, то зачем ей целовать его? — задается вопросом Ганке, и Майлз сводит брови вместе. Вряд ли в Гвен есть установка, что за спасение обязательно нужно целовать спасителя. Вряд ли она безумно рада была видеть нового Человека-паука при учете того, что прошлого — лучшего друга и практически брата не по крови — она потеряла.       А, значит, дело в чем-то другом.       Вот только в чем?       У Майлза нет ответа, и если честно…       он не особо хочет его искать.