Оковы

      Свет лучей отражался в зеркальной воде, прохладой бьющей по босым ногам. Колючая трава не жалела спину в движениях, а рыжие муравьи сновали тут и там.        Ренье пальцем водил круги по водной глади, вдыхая запах свежести, сгорбившись над собственным отражением, которое угрюмо смотрело в ответ. Капли стекали по лицу, впитываясь в пористую кожу, затесавшись в густой бороде. Они - приятное дополнение отдыха, устроенного воином после охоты на гургутов, где тот смог ненадолго вернуться в молодость, когда выполнял поручения хозяев местных трактиров, дабы протянуть еще один день с парой медных в кармане. Подобные занятия присущи скорее неопытному поколению, которому нужно учиться выживать, однако Том был рад сделать эту работу за кого-то другого. Таким образом он избавлялся от мыслей, терзавших сознание далеко не первый день.        Долгие десятилетия, не дававшие покоя измотанной душе.        Тишина вокруг опьяняла. Она обогащала застывший, тяжелый воздух, наполняя его неким таинством — иной энергией, впитывающей магию. Или сказочное волшебство; такое описание подходило больше дышащему берегу, принявшему в свои просторы одинокого путника. Нарушать его идиллию было бы неправильно, поэтому мужчина сидел, почти не шелохнувшись, полностью отдавшись потоку жизни, разделяющей власть на Варсдоттен. Приглушенный шелест трущихся друг о друга стеблей кровавого лотоса глухо вонзался в смесь отдаленных звуков, не позволяя Тому углубиться в плывущие мысли. Он посмотрел на едва дрожащие руки, оценивая масштаб последствий схватки с хищными тварями, населяющими Морозную котловину. Раны давно перестали кровоточить, образовав защитную корочку и придав неприятный вид ладоням. Однако вовсе не это беспокоило воина.        Пальцы коснулись запястья, сохранившего грубые следы кандалов, некогда теснивших бывшего пленника. Они служили защитой Блэкволла от Тома Ренье (или же наоборот) и выполняли роль гораздо лучше, нежели сам мужчина, потративший большую часть жизни на сохранность тайны родного имени. И все же в самом конце образовалась та самая маленькая затрещина, с проворной ловкостью разрушившая всю конструкцию. Имя ей — Фредерика, и слова ее грозной молнией преследовали подлеца, крадясь по пятам.        Шрамы заныли при воспоминании о темноте, которую скрывали в себе томные глаза цвета аметиста. Тревельян всегда умела ставить на место суматошную душонку воина, и в итоге, это привело к клетке. Где уставший от бесконечной лжи узник окончательно утерял веру, наконец оказавшись наедине с дверью, прятавшей за собой выход из мира миражей. Страх, обнадеживающий истерзанную душу мертвеца Блэкволла, позволил Тому Ренье оголить свои запястья, принявшие ледяное железо. Возможно, оно и к лучшему, ведь действия магессы были нацелены исключительно на благо. Только вот кого?       Клонило в сон. Бесконечный анализ утомлял и без того загнанное до изнеможение тело пусть и крепкого мужчины. Солнце припекало голову. Неподалеку дикое стадо маленьких галл спугнуло вечно встревоженных птиц, затаившихся в кустах. Вот бы леди Монтилье оказалась поблизости. Красота антиванского посла подходила этому месту — каждому распустившему лепестки цветку, любимым живописным видам, которые Том уже успео повидать. Отражение в воде устало улыбнулось воину при воспоминании о молодой птахе, что суетилась на данный момент в крепости, помогая Инквизиторам восстановить порядок в мире.       Ренье наклонился чуть ближе, касаясь черными как бездна Глубинных троп волосами воды. Потухшая в глазах жизнь, обратившая себя на бесконечные самоистязания. Гримаса отвращения выступила на суровом лице, позволив взбухнуть венам на висках. В ней виден удел подонка, который сам загнал себя в тупик; сторожевой мабари, яростно служивший воинской доблести, оступился и чтобы не видеть разочарования среди господ, сам вгрызся себе в плоть, выдирая кусок за куском, пока не вытечет вся скверна. И наверное, Блэкволл был уже готов зарычать от бессилия, но ему помешали мягкие руки, притронувшиеся к запястьям.       Силуэт невозможно было обрисовать здравым умом, чтобы четко выстроить картину происходящего. Это... женщина? Определенно. Нечто хрупкое, но при этом невероятно яркое опустилось рядом с мужчиной, часть света зарыв в высокую траву и закопав в холодный песок. Белесые или скорее седые волосы равномерно ниспадали на узкие плечи, а лицо, почти целиком скрывшееся за завесой света, озаряла улыбка. Блаженное спокойствие исходило от нее, такое теплое и заражающее подобно смеху ребенка. Оно медленно и с упорством обхватывало Тома тонкими нитями; уже не пошевелиться. Да и не хотелось, ведь внезапно стало так хорошо. Впервые за несколько лет он за долю секунды понял, что сможет в конце концов поставить жирную точку в чужой строчке.       Видимо, это место и взаправду пропитано магией. В воздухе материализовались юркие светлячки, которые принялись щекотать шею и всякие открытые участки тела, пробуждая давно позабытое веселье — непринужденное и детское. Щеки словно запылали, ошпаренные кипятком, но это оказались лишь легкие поцелуи, бережно покрывающие скулы. Шепотки таинственно нашептывали незнакомые слова, явно предназначенные для существ, скрывшихся по ту сторону Завесы. Но они до того пропитались добротой и нежностью, что стало абсолютно неважно, о чем именно говорило существо. К горлу подступил ком непонятных чувств, переполняющих круглые края Чаши Посвящения.        Том чертыхнулся. Напротив него смотрел изумленный Ренье, за считанные секунды словно помолодевший лет на двадцать. Ком так и остался томиться в клетке сцепившихся ребер, не позволяющих сердцу выпрыгнуть из груди. Руки больше не дрожали, а рубцы исчезли, не оставив и отметин. Лотос так и продолжал беспокоить берег реки, галлы высоко прыгали среди навесных деревьев.        Все быстро встало на свои места. Кроме бродячего духа, тихонько смеющегося со звоном молодых колокольчиков в траве. Возвращаясь в лагерь, Том не раз оборачивался, чтобы встретиться взглядами с необычной женщиной, которая смогла подарить покой его душе и вернуть утраченную веру, сняв оковы.