Яркие краски

      Это случилось одним тёплым красивым днём, когда ничего, казалось, не предвещало беды. Солнце ярко освещало сад большого дома, на небе не было ни единого облачка, а ветер изредка колыхал цветы, растущие в саду, и листья деревьев. Тишину изредка нарушали звонкие детские голоса за забором и пение птиц.       Ариана сидела на большом цветастом покрывале и играла с куклами, полученными в подарок на своё шестилетие от родителей. Она всегда любила яркие, красочные вещи, и в её волосы также были вплетены разноцветные ленты, а одежда пестрела яркими узорами.       Шестилетняя Ариана обустраивала домик для своих новых кукол, раскладывая на покрывале игрушечную мебель и кукольный сервиз. Когда дворец — так ласково она называла жилище своих кукол — был готов, Ариана устроила для них чаепитие, усадив их на крохотные стулья. На маленьком столе лежала цветная салфетка и стояли четыре чашки — ровно по количеству кукол и одна для себя.       То, что случилось дальше, у них в семье не принято было обсуждать, об этом молчали и братья, и мама, даже сама Ариана никогда не вспоминала и не заговаривала об этом, лишь часто видела во сне, как над ней сгущаются тучи, отбрасывая на неё большую страшную тень.       Ариана — наивный маленький ребенок — спокойно пошла рвать цветы, чтобы поставить их на кукольный столик. Она засмотрелась на растущие в саду герани, примулы, нарциссы и розы. Они были прекрасны — яркие, бархатные лепестки сияли на солнце, заманчиво колыхаясь, словно подмигивая. Ариана дотронулась до одного цветка, и тот поменял цвет своих лепестков с фиолетового на розовый, затем то же самое она проделала с другим цветком. Ей стало весело и радостно — до этого момента магия у неё еще ни разу не проявлялась. Ариана заигралась и не заметила, как сзади подошли соседские детишки; они потребовали объяснить им эти фокусы, но Ариана сама не знала, как она это делала. Тем более маггловским мальчишкам про магию она рассказать не могла. От суровых лиц внезапных гостей Ариане стало страшно, она хотела убежать, но один из них схватил её, попыталась крикнуть, но ей закрыли рот.       Очнулась она уже дома, мама смотрела на неё мокрыми от слёз глазами, а братья выглядели испуганно. Она несколько недель пролежала в постели, никуда не выходя из комнаты. Всё это время возле неё находились по очереди мама и братья. О том, что отца посадили в Азкабан, она узнала не сразу, как и о том, что он сделал с напавшими на неё мальчишками.       Единственным развлечением для неё всё это время было рисование. Ариана целыми днями проводила за этим занятием, оно отвлекало её и успокаивало. Разноцветные узоры украшали её альбомы, а позже и стены комнаты. Ей хотелось придать всему яркие цвета, чтобы заглушить тот чёрный, что сидел у неё внутри.       Спустя пару месяцев после заключения отца Арианы в Азкабан семья была вынуждена перебраться в Годрикову впадину, подальше от взглядов и толков соседей. На новом месте Ариана больше не сидела целыми днями взаперти в своей комнате, она начала выходить в сад и рисовать. Аберфорт часто служил натурщиком для младшей сестры; она изображала его прислонившимся к стене дома, сидящим на скамейке, на стуле, на дереве, лежащим в траве. Когда очередная картина Арианы была готова, они, смеясь, вместе рассматривали её, решали, куда повесить и что нарисовать в следующий раз. Это стало её единственным увлечением, которое могло принести ей спокойствие и вызвать улыбку.       Альбус же всего один раз стал для Арианы моделью, когда зачитался сказками Барда Биддля. Она так и запечатлела его — задумчивым, немного угрюмым и полностью погруженным в себя.       Ничем другим Ариана не хотела заниматься, а уговорить её почитать, поиграть во что-нибудь или хотя бы поесть вместе со всеми было очень непросто, нередко мать и братья становились свидетелями приступов истерики и агрессии.       Однажды к ним в гости зашла соседка, Батильда Бэгшот, — невысокая, полная женщина средних лет. В тот вечер Ариана невольно стала свидетелем их разговора, в котором мама призналась соседке, что её дочь — сквиб. Это прозвучало так, словно её стыдятся, наверное, поэтому мать не и разрешала ей вместе с братьями ходить на прогулки по деревне.       Ариана пришла в уныние, она впервые с того момента вспомнила своё первое проявление магии, как лепестки меняли свой цвет, какое необычное чувство её тогда охватило, как тепло разлилось по телу. После ярких воспоминаний первого неосознанного колдовства пришло воспоминание о той боли, что последовала за этим, об унижении, о горе, которое охватило их семью.       Ариана чувствовала, как начинала злиться, как тьма, сидящая у неё внутри, стала выходить, вырываться наружу. Она пыталась побороть этот порыв, но чувствовала, как тёмное облако окружает её, плотно окутывает. Она почувствовала, что кто-то обнял её, прижал крепко-крепко к себе и нежно гладил по плечам; это был Аберфорт. Ариана постепенно начала приходить в себя, её дыхание успокоилось, тьма отступила и тёмная дымка вокруг неё рассеялась.       — Всё хорошо, — сказал Аберфорт, качая её в своих объятиях, — всё будет хорошо.       С тех пор Ариана боялась думать о волшебстве, просила не колдовать при ней, её пугало то, что тогда с ней произошло, и если бы не Аберфорт, неизвестно, что случилось бы дальше.       Перед поступлением Альбуса в школу Кендра решила не тратиться на покупку мантий, а сшить их самой. Ко всеобщему удивлению, на помощь ей пришла Ариана. Она с удовольствием помогала матери: раскладывала ткань, размечала отрезы, резала, сметала куски ткани.       Ариана погружалась в работу с головой, начиная мурлыкать песни себе под нос. Такой она была только, когда рисовала.       После того, как Альбус отправился в школу, необходимость в шитье отпала на какое-то время, но не желание у Арианы.       Она вспомнила о своих куклах и продолжила работать над их нарядами. Подбирала цвета, шила красочную одежду; цвета порой не сочетались друг с другом, и кукольные мантии выходили пёстрыми.       Как-то раз на чердаке Аберфорт нашёл сундук со старыми отцовскими мантиями и отнёс их Ариане. Та была несказанно рада, долго перебирала вещи, складывала, прикидывала, что может из этого выйти.       Однажды она, не без помощи матери, конечно, сшила мантию для среднего брата. Каким бы странным ни выглядел получившийся подарок — ярко-красные рукава, тёмно-синие полочки спереди, оранжевая окантовка снизу, — Аберфорт с любовью к сестре принял его и старался как можно чаще носить дома.       Приступы неконтролируемой агрессии у Арианы стали случаться реже, главное — нужно было занять её любимым делом. Увлекаясь шитьём или рисованием, Ариана выглядела совершенно спокойным и обычным ребёнком, тихо сидящим в своём уголке и не замечающим происходящее вокруг. Только её мать и братья знали, что порой происходило с ней.       После того, как в школу пошёл Аберфорт, Ариане стало тяжелее — с матерью она не находила общий язык, как это было с братом. Она окончательно забилась в свой уголок, целыми днями шила или рисовала, перестала даже наведываться на кухню, чтобы поесть. Могла сутками не выходить из собственной комнаты. Как только Кендра ни пыталась расшевелить Ариану, та не реагировала и приходила в себя только после очередного визита Аберфорта домой. На Рождество Ариана приготовила подарки своим братьям — серебристые мантии, украшенные блёстками. Альбус поблагодарил сестру и даже примерил мантию, но после ни разу не надел, в то время как Аберфорт не снимал обновку все каникулы.       Альбус всё реже приезжал домой, а когда появлялся, видел заботливо оставленные Арианой красочные мантии, казавшиеся ему слишком вычурными и экстравагантными. Аберфорт по-прежнему носил всё, что сшила его сестра, но только дома. Как только летние каникулы заканчивались и братья покидали дом, отправляясь в школу, Ариана снова начинала унывать, забиваться в угол и заниматься тем, что отвлекало её и приносило в её жизнь яркие краски.       В один из дней, когда Кендра пыталась уговорить Ариану спуститься поесть, та ни в какую не хотела реагировать на слова матери. Кендра попыталась вырвать у неё из рук тряпки, что та держала, но Ариана, несмотря на свое хрупкое телосложение, крепко вцепилась в них.       — Брось их сейчас же, — Кендра начала выходить из себя. Она не ожидала такой силы от исхудавшей дочери и дёрнула со всей силы — ткань тотчас порвалась.       Ариана бросилась за куском, который остался в руках матери, но та спрятала руки с материей за спину.       — Пока не спустишься поесть и умыться, не отдам.       Кендра достала палочку и одним взмахом собрала все куски ткани, что были в комнате, и собиралась левитировать их вниз, где Ариана не смогла бы до них добраться. Только она повернулась спиной к дочери, как на неё накинулся чёрный удушающий туман, укутывая и обволакивая её, не давая вздохнуть и пошевелиться. Несколько мгновений спустя Кендра упала замертво, её палочка поломалась и выпала из рук.       После похорон матери Альбус остался присматривать за сестрой, хотя это не нравилось ни ему, ни Аберфорту, ни даже Ариане. И в конце концов ничем хорошим это не кончилось — Ариана пала жертвой от заклятия во время ссоры между Альбусом, его другом Геллертом Гриндевальдом и Аберфортом. * * *       Спустя почти сорок шесть лет после смерти сестры Альбус впервые навестил родной дом в Годриковой впадине и первым делом направился в комнату Арианы. В углу комнаты стояли два больших сундука с одинаковыми инициалами "А" и "А". Один из них предназначался Аберфорту, второй, скорее всего, как думал Альбус, принадлежал самой Ариане.       Каково же было его удивление, когда он увидел сбоку на одном из них своё имя.       Не удержавшись, Альбус открыл сундук; тот был полностью забит разноцветными, яркими, экстравагантными мантиями. Все они были широкого кроя, длинными, с разными украшениями — от бусин до звёзд.       Он примерил одну, потом вторую, затем третью. Он почувствовал нежное, такое лёгкое семейное — к сожалению, давно уже утраченное, — тепло.       Альбус долго рассматривал себя в новых одеждах, прикладывал к себе мантии, примерял колпаки.       — Тебе идёт, — сказал внезапно зашедший Аберфорт и усмехнулся. Альбус подскочил на месте от неожиданности. — Может, чаю выпьешь? Альбус молча кивнул.       Разговор между ними так и не состоялся. И по окончании чаепития Альбус собрался уходить.        — Ты что, так и пойдешь в этом? — удивлённо спросил Аберфорт и указал на цветастый наряд брата.       — Да. Ты же сказал, что мне идёт.       — Остальные заберёшь?       — Да.       — И будешь носить их? — недоверчиво спросил Аберфорт.       — Да, — с уверенностью ответил Альбус.       — Сойдёшь за чудака.       — Я и есть чудак.