Бег по прямой

Бег становился привычкой. Дела наваливались ворохом, который не казалось возможным разгрести без дополнительных рук, депрессия поглядывала из темного угла спальни все плотояднее, и даже пробежка теперь перестала действовать в борьбе с ней. Три вылазки в неделю на стадион переставали спасать, превращаясь в рутину, такое же привычное и порой отнимающее последние силы занятие, как чистка зубов или мытье посуды. Миша бы усомнился в том, в правильном ли направлении движется, но компас давно был утерян, а спросить дороги было не у кого. Август подходил к концу, после захода солнца уже становилось прохладно, поднимался ветер, остужающий и то тормозящий, то подгоняющий, шумящий, но еще не свистящий в ушах, закрывающий от редких людей на стадионе. Наушники остались в рюкзаке за сиденьем на трибунах, телефон лежал там же, и больше ничто не отвлекало от происходящего вокруг. На стадионе Миша заметил трех одиночек, один из которых занимался ходьбой на крайней дорожке, двух девушек, весело переговаривавшихся у газона с расстеленными ковриками для йоги, и двух мужчин, молча занимавшихся на брусьях, отдохнув после пробежки. Под освещением фонарей, кое-как дотягивавшегося до поля стадиона, глаза отдыхали, как и нервы в целом — в полутьме можно было прикинуться хоть тюленем, обтянув не сошедшее за жаркое лето пузо и втулившись в ласты. Ничего особенного бы люди и не заметили, а если бы и приметили, то сделали вид, что ничего странного не происходит. Ветер трепал волосы, в голове оставалась спокойная тишина, какой никогда не было в повседневной жизни, ноги налились тяжестью, но дыхание еще могло выдержать не один дополнительный круг. Миша считал вдохи и думал только о том, чтобы держать темп бега. Шаг не слишком короткий, не слишком длинный, немного наклониться вперед, держа спину прямо. После бега нахлынуло недовольство ухудшившимся результатом, растяжка, смена кроссовок на шлепанцы, натягивание кофты на замке-молнии поверх футболки, умывание у небольшой раковины с питьевым краном, вода из которого сильно отдавала металлом даже на запах, не то что на вкус — и на выход мимо мужчин у брусьев, решающих, взяться за переворачивание покрышки сейчас или позже. После освещения у главной дороги темная улица казалось небезопасной, и Миша, быстро ходивший по ней трижды в неделю, крепко сжал лямку рюкзака, готовясь в случае чего дать отпор. Невдалеке раздался гудок приближающегося поезда. Миша, чертыхнувшись, ускорил шаг, чтобы перебежать железнодорожные пути до того, как переход закроет состав, и уже выглянул из-за деревьев, закрывающих обзор, когда из-за них показался поезд. На первом вагоне мелькнула бегущая строка, указывающая, что поезд идет от побережья, и Миша, глянув на длинный хвост, тащившийся за ведущим вагоном, сокрушенно застонал сквозь зубы — остановиться предстояло надолго. В нескольких метрах от путей стояла стальная опора, сколоченная, судя по всему, для того, чтобы не пропускать машины и толпу пешеходов, но для Миши она превратилась в хорошую подпорку. Он оперся локтями на перекладину и свесил голову, запуская пальцы в лохматые и влажные у корней волосы на макушке. Поезд рванул мимо. Ветер взметнул пряди, обдал голые кисти и лицо прохладой, стук колес врезался в уши шумом и всколыхнул воспоминания из детства. Миша вскинул голову, глядя на мчащийся мимо поезд, и замер, широко открыв глаза: темный состав перекрывал ярко освещенную улицу, которая ждала на той стороне железнодорожных путей, окна в вагонах мерцали фонарями, ведущими в другой мир — каждое в свой. Пусто, пусто, немолодая пара — мужчина и женщина — ссорилась в пух и прах, пусто, молодая женщина копалась в сумке, рядом прыгал мальчишка, совсем ребенок, пусто, двое пожилых мужчин играли в карты, девушка читала книгу, пусто… Две проводницы смеялись, держась друг за друга, в дверях встал молодой мужчина в белой рубашке, корча рожи и что-то оживленно рассказывая. Окно пронеслось мимо так же быстро, как и остальные, но Миша застыл, повернув голову ему вслед и едва дыша — он почти услышал звонкий смех молодых женщин, которые оставили работу на небольшой перерыв. Поезд отправился дальше, оставив после себя отзвук перестука колес и шипение раскалившихся рельсов, а Миша все смотрел вслед окну с людьми, которые даже на работе умудрялись не унывать и не зашиваться. Немного постояв без движения, Миша качнул головой и улыбнулся, прежде чем по-мальчишески нырнуть под перекладиной и шагнуть к железнодорожным путям, закладывая за затылок сцепленные в замок пальцы рук. Настроение вдруг подскочило, вбилось клином в заточенный, все ускоряющийся механизм, и остановило бег. В стороне от освещенных улиц люди попрятались в домах, прохладный воздух остужал ноги и лицо, из звуков остался далекий лай пса, а квартал накрыла тишина, разбавляемая редким шелестом листвы деревьев и шуршанием пыли и гравия под ногами. Переулок и близлежащие улицы как будто в одночасье вымерли, оставив от себя свет в окнах домов, которого не хватало, чтобы осветить дорогу между ними. В темноте Миша остановился посреди пустой дороги с ямами, кочками и горками и запрокинул голову. Темно-синее, почти черное небо с фиолетовым отливом на северо-западе сверкало точками-звездами, притягивая взгляд и завораживая, не давая пойти дальше, не полюбовавшись им. Миша сунул руки в карманы кофты, глубоко вдохнул и выдохнул со смешком. — Надо было мороженого купить, — изрек он. Опустив голову, Миша почесал затылок, прикидывая, сколько работы его ждет вечером, затем дурашливо развернулся на пятке и, никуда не торопясь, пошел в обратную сторону. За мороженым.