Венки

Хината любит этот день, когда, подобно весеннему дурману трав, цветочный аромат наполняет лёгкие. Пальцы, ловко и прытко перебирающие стебли, знают каждое движение наизусть. Толстые, когда-то неподвижные стебли ярких и любящих солнце подсолнухов под напором становятся мягкими, податливыми. И когда-то десяток с половиной растений с безвкусной композиции превращаются в память — то, что отпечатается в сознании. Венок. Весенний, милый, наивно детский и не по годам взрослый. Хината любит подсолнух. Подсолнух тоже любит Хинату. Вечно. Саске не умеет плести, да и никогда не старался. Путать пальцы, пытаясь создать из бесполезного что-то бесполезное, стараться, ругаться, не выдерживать и бросать на полпути. Саске не любил этого, ненавидел. Но делал. Должен был, звало сердце, мысли, почти погубленные чувства. Просили пальцы, сами касавшиеся стеблей, призывали ладони, удерживающие композицию целой, молили глаза, наблюдавшие за процессом и поглощенные результатом. Умоляли маки, становящиеся венками и воспоминаниями. Извечная борьба с самим собой становилась бессмысленной. Для Наруто цветы — не больше милого, не самого запоминающегося украшения мира. Для него — их надевают на головы глупым девчонкам, украшают улицы и дома, ставят на столы, впуская в мысли и вечерние посиделки ароматы природных благовоний. Но Курама считает иначе. Он учит Наруто, что несут в себе цветы, наполняя мысли мальчишки детскими вопросами и недетскими выводами. Узумаки плетет венки и надевает их на собственную глупую голову, принося в неё правильные ответы. Узумаки плетет венки и несёт учение Курамы другим. Для Сакуры цветы — символ, история, сказания. Нежность лепестков напоминает ей о собственной грубости, делая мягче, податливей, точно прутик молодой ивы. Сакуре нравятся цветы, а ещё больше ей нравится процесс, поглощающий без остатка и капли самосознания, отпуская всякий грех и недобрую мысль. Венки умеют прощать и дарить Благословения. То самое, что нужно Сакуре. Процесс упорядочивает мысли и действия, стабилизирует нервные срывы и приносит только хорошее уничтоженному здоровью. И потому Сакура плетёт венки ночами, днём неся их погубленному войной человечеству. Цветы для Ино — это отдельная наука, смысл жизни и уголок для больной, усталой души. Комната, наполненная до краев сотней видов цветущей формы жизни, не срезанной, не убитой ещё, живой, как Сама Ино. До поры до времени. Девушка срывает их красиво и с болью на сердце, моля о прощении и спасении цветочных богов за содеянное или мыслимое. Ино просит прощения, сплетая венки толстыми и тугими косами, вплетая их в собственные белокурые локоны, кладя на мраморные холодные плиты. Тяжесть мгновений становится легче в сотни раз, а то и в тысячи. У Кибы на цветы аллергия. Не такая яркая, как у его матери, конечно, но щиплющая ноздри и щекочущая нервы, пеленая глаза. Не страшно, это исправляется парой таблеток и добрым сном, плотным обедом и лаем Акамару, вытягивающим его на прогулку. Киба не упирается, не стремится противиться, пёс знает лучше, что к чему. Маковые поля и островки полевых цветов завораживают и тянут к себе, напоминают о не так давно минувших годах войны. Багровый цвет танцует языками пламени, кусается и шумит. Киба плетет венки среди бутонов, умело и ловко, унося их к белым постаментам, давясь слезами и горечью. Это все аллергия и годы, прошедшие не так давно, но так болезненно. Для Шино цветок — место обители его друзей. Насекомые точно и ловко собирают нектар, перескакивая с бутона на бутон. Рой ос пляшет на тонких лепестках цветов, выбирая из сотен самые сладкие и самые красивые, пьёт нектар и разносит пыльцу. Шино выбирает те же, зная, что они не увянут ещё долго, не зная зачем — сплетая венки размеров человеческой головы. Но Шино не наденет их ни на свою голову, ни на чью-либо другую. От них, ещё не увядших, пахнет смертью, потому жуки и бегут прочь, к тем, что ещё в земле. Насекомые, маленькие братья и сестры, никогда не солгут. Место венкам лишь на кладбище. Тен-Тен плетет венки, не отдавая себе отчёта. Весна гоняет кровь по венам ручьями, призывая, очаровывая, напоминая. Полевые цветы весело и звонко шумят листвой, танцуя под тёплыми лучами и прохладным ветром. Девчонкой она окунается с головой в россыпь ромашек и побегов молодой травки, выныривая женщиной с разбитым сердцем и захороненными чувствами, надевая, словно оберег от бед и горести, венок, пахнущий лекарствами. Говорят, ромашка лечит. Тен-Тен на это очень надеется. Чоджи любит цветы. Они пахнут детством, вызывая тёплые чувства и добрые мысли. Родной дом, полный близких людей и понимающих слов, отдавал запахами пионов и сирени, розы и нотками ириса. Чоджи очень любил эти мгновения, когда тишина граничила с трелями птиц и шумом крон, играючи звенящими на заднем дворе фамильного дома. Но больше всего он любит одуванчиковую поляну с её жёлтыми цветами-глазками. И восковой цветочный мед, сваренный любящей рукой матери, утопически пахнущий домом, родиной. Потому одуванчики на склонах буквально год назад выжженных больной войной вызывают у Чоджи чувство гнева и скорби. Теперь эти цветы он рвал, лишь чтобы сплести венок-другой на могилы близким, в память. Горький липкий сок больше не давал ему счастья, напоминая о смерти. Ли подражал цветам. Они есть символ возрождения и силы, очарования природой и её тягой к жизни. Тонкие стебли, стремящиеся стать сильными, расти и выдержать ветра и грозы, были ему примером для подражания. Как и цветы, Ли рос и стремился к солнцу, пытаясь выжить в жестоком и несправедливом мире, где, казалось, талант и твоё происхождение решают всё. Но мир ошибался, споткнувшись о юнца в зелёном трико, отжимающегося по тысяче раз с грузом наперевес. Мир упал и расшиб лоб о старания этого парня, бегущего километровые дистанции, даже не сбив дыхания. Мир, казалось, пал к его ногам. Казалось. Ли сам пал, увидев багровые пионы, пляшущие на пепелище. Склонился перед самим воплощением стремления к жизни, так прекрасно танцующим на мёртвой земле и готовящимся к собственной смерти. Ли не хочет такой участи ни им, ни себе. Багровый венок с зелёным орнаментом стеблей прекрасно смотрится на гранитной плите. Точно там им и место покоя. Цветы для Шикамару ничего не значат, а вот камеи, с их пёстрыми нежными лепестками, крадут сердце, заменяя его холодным гранитом. Камень царапает ребра, холодит дымные от сигарет лёгкие, не даёт жить. И только прикосновением к камеям, отдающим память минувшим дням, прощением чужих ошибок и желанием простить собственные, он мог вернуть себе чувства теплоты и комфорта, к которому так стремился. Потому Шикамару вяжет плохо удерживаемые слабой конструкцией, грубые, угловатые венки. Не самые красивые, но полные желаний и отречений. Венки памяти.

***

Все они встречались у могил, мемориалов погибших товарищей, братьев, сестёр, родителей, близких людей, друзей, любимых. Беглым взглядом окидывая толпу бессчётных прихожан, пришедших к не меньшему количеству белых надгробных плит, они понимали без единого слова одно — каждый приветствовал прошлое по-своему. Улыбкой, молчанием, вздохом, пустым взглядом, касанием, болью, слезами, горечью. Акт скорби, мгновения, а то и часы молебен. Дань прошлому, построившее их настоящее и дающее надежду на лучшее будущее. Однако, легче не становилось. Прощание же проходило для всех едино. С горечью, слезами, болью, касанием, пустым взглядом, вздохом, молчанием и улыбкой они уходили, едва ли оглядываясь несколько раз. И все в одной последовательности. Исключения нет. Пережив прошлое, извлекая из него бесценный опыт, оставляя за спиной только лишь венки и воспоминания, они росли как личности. Но разве бывает все так? Чтить прошлое с его горечью и кровавыми цветами на полях сражений, принимая настоящее, полное хрупкого мира и мгновений тишины, и мечтая о будущем, где не будет больше белых постаментов и братских могил, — просто. Если только позабыть о запахе свежесорванных цветов и потерять осязаемое чувство венков в твоих ладонях, имеющих печальный сакральный смысл. Как жаль, что такое бывает только на страницах утопических книг. И удивительно обогатившееся бюро ритуальных услуг, где венки потеряли тот самый сакральный смысл и стали простым актом дани, тому подтверждение.