Я знаю, ты придёшь ко мне. Ты знаешь, я успокою

      Все пошло не так, совсем не так. Да, он почувствовал невыносимую боль в груди, но лишь на секунду. Потом все стало как прежде. Оправившись от наваждения, принц крепче сжал копьё, приготовился к атаке, но не выдержал и обернулся — его драгоценная сестра лежала в объятьях синего монстра, истекая кровью. Жидкое золото окропило зал.       Почему? Как это возможно? Это неправильно! Ведь если с ним все хорошо, то и Нуала тоже должна быть жива. Так ведь было всегда, должно быть и сейчас! Должно!       Вот только почему-то хрупкое тело эльфийки превращается в твёрдый камень. Шёлк золотых одежд темнеет и рассыпается, а слезы радости на бледных щеках испаряются. Нежная кожа твердеет и покрывается пылью, лишь улыбка осталась неизменной. Такая же чистая, невинная, прекрасная.       На этот раз другая боль пронзила Нуаду, но не сердце, душу. Вернее то, что от неё осталось. Эльф чувствовал, как его медленно рвут на части, как с корнем выдергивают остатки всякого света. Нуала, прекрасная сестрица, была его светом. Она могла одним прикосновением залечить его израненную душу, одной улыбкой обратить гнев в милость.       А теперь она мертва. Он убил её. Боль и вина ледяной волной окатили сознание эльфа. Это он виноват... Он хладнокровно убил своего отца, горячо любимую сестру и обрёк собственное королевство на гибель. Да что королевство, целые нации волшебных существ! Гордыня затуманила его разум, выжгла душу и медленно разрушала тело. Нуаду затрясло, его руки безвольно повисли, уронив серебряное копьё на холодный пол. Принц-убийца. Принц-предатель. Бессердечный.       Так, после всех злодеяний, называли Нуаду его подданные. Эти слова эхом тысячи голосов отдавались в сознании эльфа. Чудом увернувшись от фатального удара Красного, Нуада, скинув с себя корону, скрылся среди бесчисленных механизмов. По подземным ходам, известным лишь ему самому, падший принц в беспамятстве покинул чертоги. Его не волновала судьба Золотой Армии, он не думал о том, что его будут преследовать члены Бюро или озлобленные фейри, оставшиеся без правителя. Он ничего не понимал и ничего не чувствовал. Ничего, кроме боли.

***       За окном мелькали фары автомобилей, горели огни вывесок магазинов и ночных клубов. В окно задувал холодный ночной воздух, наполненный запахами большого города: бензина, выпивки и дешевенького фаст-фуда. Темноволосая девушка мирно посапывала на старом диване, обняв большого плюшевого единорога.       Огни улиц мельком освещали её комнатку: небольшую тумбочку из которой едва ли не вываливались мятые вещи, полки с различной памятной мелочевкой, плакаты и различные дешевенькие картины лесных пейзажей. Деревянный шкаф, заставленный разными книгами, одни были совсем новенькими, а на некоторых выцвела и иссохла обложка. Фотографии в резных рамках ,словно из разных эпох, однако казалось, что на фото изображена одна и та же девушка — темноволосая, загорелая. Из мудреных деревянных сундучков и коробочек выглядывали различные кольца, браслеты и кулоны, напоминавшие магические амулеты и обереги.       Раздался громкий стук в дверь. Один, второй, третий, и вот казалось, что кто-то хочет выломать её. Девушка что-то недовольно проворчала, скинула с себя одеяло и поплелась в коридор. Усердно потерев глаза, она слегка приоткрыла дверь и увидела Его. Дрожащего, растрепанного, в рваной одежде, по которой ручьями стекала вода. Казалось, Его кожа стала бледнее обычного. — Ну что опять? — тяжело вздохнула девушка, щуря глаза на свет. Ответа не последовало. — Ты знаешь, где душ и чистая одежда, — девушка размяла затёкшую шею и направилась на кухню заварить чай.       Он кивнул и молча зашагал в сторону ванной комнаты. Скинул с себя кожаные доспехи и встал под струи ледяной воды, надеясь, что они смоют всю его печаль. Ноющая боль в мышцах после долгих скитаний наконец утихла, но в области сердца все ещё зияла открытая рана. Он делал все по инерции, как говорят люди — «на автопилоте», совсем не думая и ничего не чувствуя. Переодевшись, глянул на своё отражение в зеркале: его лицо осунулось, взгляд потух, а под глазами появились темные, почти чёрные круги.       Девушка сидела за столом , а напротив стояли кружки, наполненные ароматным напитком. Он молча сел на стул и уставился на кружку. — Ну и шуму ты навёл — в открытую натравил зубных фей на смертных... Узурпировал власть, похитил Нуалу и собрался оживить Золотую Армию. Заскочил, потому что соскучился, или наконец-таки убить собрался? — девушка крепче сжала чайную ложку.       Она все ждала, когда Нуада все же решится её прикончить. Едва ли не с первого взгляда он твердит, что хочет увидеть, как выглядит её грязная кровь. Ещё бы, ведь она — плод наглого кровосмешения между эльфом и человеком. Её мать была обычной девушкой из бедной крестьянской семьи, а отец был членом королевской гвардии, что делало их союз ещё более отвратительным. Керрун даже имел наглость дать своему чаду имя покойной королевы — Дану. За свои «преступления» рыцарь был прилюдно и очень жестоко казнен. — Нуала мертва, — прохрипел эльф, с силой сжав кружку. — Что? — в ужасе выдохнула Дану, упав на стул, — Как?!       Полукровка не могла в это поверить. Почему жизнь так жестока и несправедлива? Нуала — единственная из всей королевской четы Бетмора, кто точно не заслуживал смерти. Она — настоящий ангел — добрая, нежная и чуткая. Всегда была против войны с людьми, но при этом бесконечно любила свой народ. — Я не знаю, — голос принца дрожал, — Она пронзила себя моим же кинжалом… Я должен был погибнуть вместе с ней! — стекло начало с тихим писком трескаться, — Но почему-то я жив. Почему я все ещё здесь?! — вскричал Нуада, чашка с шумом треснула, осколки вонзились в ладони эльфа, а горячий чай пролился на стол. Дану вскрикнула и вскочила на ноги: — Великие предки! Нуада?! — она подлетела к мужчине и схватила его за руки. Тот лишь исступленно уставился сперва на осколки, а затем на свои окровавленные ладони. — О, Боги, пошли скорее! — Дану, закатив глаза, взяла эльфа под руку и повела в ванную.       Там она вытащила стекло из рук эльфа пластиковым пинцетом, чтобы вдобавок не обжечь ему руки железом, а затем перемыла порезы перекисью и перевязала. Он ничего не сказал, никак не отреагировал. Нуада всем сердцем ненавидел все, что делают люди, не позволял лечить его земными лекарствами, даже обрабатывать раны обычным спиртом. Но в данный момент он молча сидит на краешке ванной и невидящим взглядом сверлит кафельный пол. Дану никогда не видела его таким тихим, конечно, он мог целыми днями молчать, но воздух вокруг него звенел и переливался от напряжения, а сейчас его, словно вакуум, поглотила пустота. Нуада прошёл через многое, и мало что могло задеть струны его души, однако смерть любимой сестрицы оборвала их.       Девушка была растеряна, не знала как поддержать и утешить его, хотя знает его не первую сотню лет. Ведь она не видела его таким сломленным. Язвительным, озлобленным, уставшим — да. Но не сломленным. Дану отвела его в спальню и уложила на диван, эльф тут же свернулся «калачиком», поджав колени к груди. Она продолжала удивляться, Нуада всегда стремился занять как больше места, будто его эго было тесно, сейчас же он словно пытается исчезнуть, спрятаться от всех, от самого себя. Дану тяжело вздохнула и легла рядом, обвив руками его шею. Он распахнул глаза, и вздрогнул, почувствовав тёплое дыхание на своей коже. Тонкая тёплая ладонь скользнула от затылка к вискам, пальцы начали заботливо перебирать спутанные пряди. Каждое движение и прикосновение было пропитано заботой, теплотой, которую он успел позабыть.       Через мгновения плечи эльфа затряслись, дыхание стало прерывистым. Мышцы напряглись, став будто каменными. Нуада искусал губы до крови, пытаясь заглушить ноющую боль в груди, но что-то все равно предательски щипало глаза и щеки. Для него воздух в миг стал густым, вязким, прилипал к глотке, не доходя до легких. Сердце гулкими ударами сотрясало грудную клетку, крик плотным комком застрял где-то глубоко в горле. И впервые падший принц Нуада, сын короля Балора, наследник древнего рода Бетморе позволил себе такую роскошь как слезы. Он пришёл полукровке, чтобы выплеснуть всю боль, что терзала его так долго.       Сперва Нуада думал что прикончит это мерзкое отродье — разрубит её тело на куски и наконец увидит какого же цвета её поганая кровь. Но с каждым шагом понимал что не сможет этого сделать. Он видел перед собой её лицо с острыми чертами, угольно-чёрные волосы, пронзительный взгляд золотых глаз и начинал шагать быстрее, лишь бы скорее вернуться к ней. Хотел заключить её в объятия, услышать как бьется её сердце, вдохнуть запах кожи и волос. Эльф знал, что она примет его при любом раскладе, возможно попытается пырнуть его кухонным ножом, но никогда не прогонит прочь.       И вот он лежит на стареньком диване и прижимает к груди ту что, когда-то ненавидел. Дану не отпирается, не пытается осудить его за столь жуткие преступления, он и так уже вволю настрадался. Сейчас она может разве что спеть для него любимую песню, в такт дождю, барабанящему по оконному стеклу.