Затмение

Отчаянный крик боли бьётся о пустоту. Ничего. Совсем. Он пытается выбраться, чтобы его услышали, но все, что может — это бежать волнами, пытаясь что-то или кого-то нащупать, чтобы сказать ему как хозяину этого крика больно. Больно от всего. Больно от друзей, от жизни, которую он не хочет никак менять. От повседневности. Поступающая тошнота застревает в глотке, а дышать совсем не хочется. Хочется биться об стену, что-то почувствовать, чтобы понять, что этот человек жив; чтобы понять, что он не мертвец. Получается ли? Не знаю. Волна крика охватывает вновь всю квартиру. Но кто ее слышит? А кому хочется ее слышать? Скулит. Скулит как побитая собака, которую выгнали в дождь из дома. Жалкое зрелище. — Ненавижуненавижуненавижу — тихо молвит, качаясь у стены, моментами цепляясь в стену грязными ногтями. Не чувствую себя живым. Не чувствую себя. Не чувствую. Не… Крик оглушает двери, а трубы будто трясутся. Если бы они были людьми, то до крови бы избили хозяина крика и ушли, плюнув. Всем плевать. Всем. Больно. Больно. Больно. Кровь растекается по лицу из носа, но ее сразу же вытирают. Больно — значит он не мертв. Значит он живой. Своим мыслям он не верит. Он верит слухам о том, какой он плохой, какой ужасный, какойкакойкакой — и так по кругу. Кровь растекается по рукам — как это получилось? На место крика растекается шепот этого вопроса. Почему так получилось? Ответа нет ни в квартире, ни в голове. Стены не узнают ответа, двери тихо поскрипят, но их проигнорируют. Как и его самого когда-то. Кровь капает по полу. Красный. Он везде. Или это фантазии? Ответа нет опять. Все сливается в одно чёрное пятно, которое пожирает его, как оно будто применяет роль чёрной дыры, а он — света. Но скоро станет лучше — так себе он говорит каждый вечер. Но стены ему не верят.