В этом году у нас Сантама

Таме нравилась рождественская суета — люди превращались в один гигантский живой механизм, работающий на создание праздничного настроения. Даже Гинтоки и Кагура исчезли еще утром, чтобы пополнить запасы в магазине, и только Шинпачи усердно проводил последнюю генеральную уборку в году. Как и сама Тама. — На это Рождество так много снега, — заметил Шинпачи, — что я даже немного скучаю по фестивалю фигур. — Отосэ-сама говорила, что в этом году руководство поставило условие не завышать рейтинг и обойтись без фаллических символов. — Да, тот раз был ужасен… — кисло улыбнулся он. — Но почему-то мне кажется, что сейчас стало еще хуже. Она отвлеклась от развешивания гирлянд и подняла взгляд наверх: Шинпачи опирался на швабру, глядя куда-то вдаль. За долгое время работы в закусочной Тама хорошо умела понимать такие взгляды — абсолютно потерянные и меланхоличные. Именно с такими садились в самый дальний угол бара, заказывали первое, что попадется в меню, и так проводили весь вечер в одиночестве. Как-то Отосе шепнула Таме присесть рядом с таким посетителем, и тогда она начала понимать: людям с подобным взглядом нужен был кто-то, чтобы выговориться. Необязательно даже, чтобы он сам говорил. — Мы развешиваем украшения, покупаем подарки, накрываем стол, но праздника совсем не чувствуется, — продолжил Шинпачи. — Гин-сан каждый раз уходить пить, Кагура-чан якобы ложиться спать, чтобы поймать Санту, даже сестра либо работает, либо проводит время с Кьюбей-сан… И дело не только в том, что я один, — он потер внезапно потекший нос, — просто в детстве Рождество воспринималось совсем иначе. А сейчас как будто… все выросли. Гинтама выросла. Тама хотела сказать, что тогда условие на фаллические символы стоило отметить, а время показа сдвинуть за полночь, но дрожь земли от мягкой поступи Садахару намекнула, что их задушевную беседу скоро прервут. — Эй-эй! В этой развалюхе грязи на формирование целой планеты, а ты тут прохлаждаешься! — Это был Гинтоки. — Пока мы тягаем тяжеленные сумки, ты тут смотришь в небо и думаешь о Нем! — А это Кагура. «Тяжеленные сумки», кстати, висели на спине Садахару, но, конечно, это никого не волновало. — Что еще за Он?! — немедленно возмутился Шинпачи. — За кого ты меня вообще принимаешь? Таму всегда поражало, как Шинпачи быстро и кардинально менял одну эмоцию на другую — будь тот техникой, то обязательно был бы суперкомпьютером. — Лучше задумайся о том, какой куст из парка больше всего будет смахивать на елку, — равнодушно прервал развивающуюся тему Гинтоки. — Вы даже елку не купили?! — Ну, там… — начали они хором, а дальше последовали очень сбивчивые и путанные объяснения, повествующие о сложном жизненном выборе. Тама, отделив бред и вымысел от зерен истины, определила, что все дело в акции. К тому же мнению пришел и Шинпачи. — Удон?! Вы потратили все деньги на удон?! — Ну, он такой дешевый, что его хватит на пару месяцев же. — Вы все только портите! И по-вашему это Рождество? По-вашему это… Нет! Все, хватит. Хватит с меня, — не выдержал Шинпачи. — Пусть катится к чертям этот праздник! — Стой, Шинпачи! — окликнула его Кагура, когда тот сбежал вниз по лестнице. Он быстро миновал Таму, а Гинтоки сказал: — Оставь его. Сейчас он выпустит пар, а потом поймет, что два месяца нормальной еды лучше, чем сидеть с желудком, прилипшим к позвоночнику. Затем пойдет в парк и найдет подходящий куст или хотя бы ветку. Шинпачи уже большой мальчик. Кагура заметно нахмурилась, но все-таки зашла в дом. А когда даже пушистый хвост Садахару скрылся в дверном проеме, Тама вернулась к своему занятию. Несколько минут — и лампочки сложились в идеально симметричный узор. Огоньки горели красным, синим, зеленым и желтым, отражаясь в глазах Тамы. Но она тоже не чувствовала праздника. Должно быть, просто потому что Тама — робот? — Ты этого хотела? — неуверенно спросил Кинтоки, отклоняясь от лихо брошенного Отосэ снежка. — Они точно все изменились? — Ну как сказать… — Кинтоки поднял ногу, в которую Гэнгай увлеченно тыкал отверткой. — Этот точно вернулся за полвека назад. Весь Эдо захватили дети. Точнее, взрослые, которые думали, что они дети. Они бегали по парку, кидались снежками, лепили фигуры. Даже без фаллических символов. Что-то воспринималось проще — Отаэ раскачивала на качелях маленькую гориллу, Окита и Кагура соревновались, кто слепит самый большой снежный ком, а Кацура гонялся за Ямазаки. Но что-то, наверное, не могло измениться никогда — Гинтоки и Хиджиката валяли друг друга в снегу. Но самое главное — смех, достигающий чувствительных сенсоров Тамы. — Праздничного масла? — предложил Кинтоки, наполняя бокалы. Это была идея Тамы, чтобы Кинтоки снова загипнотизировал всех людей Эдо, но теперь уже совсем по-другому. На носу у него красный шар — ядро, которое он вытащил на самое видное место как часть договоренности. Именно в него постоянно целилась Отосэ. Это выглядело комично, поэтому Тама до сих пор молчала, что эта перестраховка уже не обязательна. Праздничное масло — тоже часть договоренности. — А-ха-ха! Наконец-то я вас нашел! Представляешь, Кинтоки, похоже, весь мой экипаж счастливо напился при приземлении! Они ведут себя так странно! Сначала Кинтоки дернулся, но быстро понял, что это было не в его адрес. Больше его волновало другое, и он обеспокоенно бормотал про причины, почему его гипноз не работает на этом странном человеке. А Тама нашла в архивах информацию про добродушно смеющегося мужчину в красном. — Это Санта, — сказала она. — Теперь все трио в сборе. Тама поправила в волосах елочную игрушку — ее нацепил туда прибежавший Шинпачи. Даже под гипнозом он оставался очень ответственным и нашел подходящий куст или хотя бы ветку. Или робота. Тама записала в память, что время действительно лечит. И ему необязательно для этого идти вперед.