То, что всегда с тобой

Немного оглядевшись в храме, Лютобор повернул голову и увидел, как младшие жрецы ведут к алтарю быка, которого его родители пожертвовали для исполнения их просьбы. Стреноженный белый годовалый бык не мог вырваться, и лишь мотал головой, на которой повисли два человека, держа за рога. Они ввели животное на широкую каменную плиту, лежавшую у подножия статуй, и заставили лечь, высоко задрав бычью голову. Мычание гулко отдавалось от каменных стен, так что Лютобору хотелось зажать уши, но он не посмел, видя, что отец глядит на него. Он видел, как из низкой двери храмовой пристройки вышел верховный жрец Даждьбога-Хорса - Чистомысл, облаченный в белоснежные одежды, с железным ножом, покрытым письменами, в руках. Маленький княжич прежде видел жреца только во время празднеств, и теперь впервые разглядел так близко. Позднее он понял, что Чистомысл в то время был не так уж стар: в темных с проседью волосах и большой бороде заметен был их настоящий цвет, а лицо и сильные смуглые руки почти не имели морщин. Но тогда жрец показался маленькому Лютобору древним и грозным старцем, древнее всех, кого видел прежде. Точным, привычным движением жрец вонзил нож в горло быку, а затем подставил большую чашу под хлынувшую струю крови. Она била ключом, булькая и клокоча, пока не стихли последние содрогания животного. Лютобора затошнило от запаха крови, от жуткого красного ключа, что бил из перерезанного горла быка. - Смотри! - прошипел отец у него над головой, сжав сыну руку. Если бы Лютобор не увидел вчера в пламени свечи настоящую битву, где лилась человеческая кровь, может быть, он куда сильнее испугался бы вида бычьей крови. А теперь он сцепил зубы и ждал до конца - когда жрец полил кровью из чаши подножие каждой из статуй со словами посвящения. Затем тот вымыл окровавленный нож и руки, - один из храмовых служителей поливал ему водой из кувшина, - и обратился к просителям: - Светлого дня тебе, князь Мажвидас Алджимантасович, и тебе, княгиня Данута Всеславна! С чем пришли вы к Даждьбогу, Подателю Благ? Мать молчала, лишь снова скрестила руки на груди. Отец подтолкнул Лютобора перед собой, показывая жрецу. - Вот наш сын, княжич Лютобор! У него, кажется, есть необычные способности: он видит во сне такое, чего не видел наяву. А вчера увидел в огне то, что происходило далеко отсюда. Ребенку его возраста и знать бы о таком не полагалось. Вот мы с женой и решили: может быть, с таким даром лучше быть ему жрецом, чем князем? "Не хочу быть жрецом! Не хочу!" - безмолвно закричал Лютобор, моля светоносного Даждьбога-Хорса, которого литты называли Сауле, услышать его самое горячее желание и внять ему. Будто услышав его мысли, жрец Даждьбога внимательно взглянул на мальчика. - Пойдем со мной. Я проверю твой дар. Он взял мальчика за руку своей огромной ладонью, твердой, как доска, и повел к внутренней двери, откуда появился. Княгиня Данута шагнула было за ним, но Чистомысл поднял руку, останавливая ее. - Не мешай ему! Здесь у него нет матери. Лютобор шагнул за жрецом в слабо освещенное помещение. Он так волновался, что не разглядел толком окружающую обстановку, лишь заметил невысокий стол, как раз ему дотянуться. На столе стояло большое блюдо с круглыми пресными хлебцами. Мальчик как раз хотел спросить, зачем его сюда поставили, но верховный жрец указал ему рукой: - Ты смотришь именно туда, куда нужно! Не прикасаясь к хлебцам, скажи: в каком из них спрятано кольцо? Лишь на мгновение задумался Лютобор, глядя на разложенные хлебцы. Даже руки убрал за спину, чтобы как-нибудь ненароком их не коснуться. Но тут же поднял руку и ликующе вскрикнул, указав пальцем: - Вот в этом! Взяв указанный хлебец, Чистомысл хмыкнул - там и вправду лежало золотое кольцо. Поглядел на мальчика уже с некоторым интересом. - Я тебе покажу три закрытых кувшина, а ты, не притронувшись, скажешь, в какой налита вода, в какой - молоко, в какой - мед. Лютобор немного повеселел. Служить в храме ему по-прежнему не хотелось, но сейчас жрец как будто играл с ним, и мальчик расслабился. Чистомысл открыл дверь в кладовую, где хранились съестные припасы, и показал три одинаковых кувшина на низкой полке. Спросил, не входя: - Посветить тебе? - в кладовой действительно не горела даже лучина. - Нет, - шепотом отозвался Лютобор, пробираясь между вбитых в деревянную стену полок, бочек и кадок со съестным, мешков с мукой. Совсем рядом прошуршала мышь, и он успел заметить скрывшийся под ларем длинный хвост. - Ты что, видишь в темноте? - кажется, жрец удивился. - Вижу, - сам Лютобор не знал, как это получается, и пока не думал, что другие люди так не умеют. Подойдя к заветным кувшинам, он стал глядеть на них, не отводя глаз, пока все три не показались ему прозрачными, как зеркало, перед которым всегда одевалась мать. Теперь их стенки не могли скрыть от его взора свое содержимое. - Вот здесь вода из родника, здесь утром надоенное молоко, а тут - густой мед с цветков агайского проса, - произнес он, не задумываясь, так, как ответ пришел в его голову. Жрец немедленно открыл все три кувшина. Все так и оказалось. - Ну что ж, княжич Лютобор... - проговорил он задумчиво. - А вот у меня к тебе последняя просьба. Я тут давеча обронил между половицами иголку, да не приметил, куда она упала. Может, ты ее разглядишь? Мальчик несколько мгновений вглядывался в некрашеные доски на полу. Затем поднял голову, сердито взглянул на Чистомысла. - Пошто меня морочишь, господине верховный жрец? Нет тут никакой иголки, и не было никогда! Теперь, будь он немного старше, догадался бы, что жрец Даждьбога крайне изумлен, как, может быть, и не случалось прежде ему в жизни. Он даже отступил на шаг, разглядывая мальчика, и покачал нестриженой головой. - А что, Лютобор Мстиславич, хочешь ли ты служить в храме? Увидишь и узнаешь много интересного, куда больше, чем то, что тебе снится и видится теперь. Но даже обращение с отчеством, как ко взрослому, не могло склонить мальчика к храму. Не задумываясь, он встряхнул головой в крупных волнах ржаных волос: - Не хочу! Воином быть лучше! Чистомысл вздохнул и положил руку на плечо мальчику. - Раз не хочешь, значит, не это назначили тебе Боги. Жаль, что не остался ты хоть немного поучиться здесь. Был бы ты старше - понял бы, что любое знание может пригодиться, где бы ты ни нашел его. Но, может быть, когда-нибудь впредь тебе и захочется со мной поговорить; тогда приходи, коли жив буду. Ничего не ответил Лютобор, но в памяти отпечаталось приглашение жреца. Чистомысл вывел его снова в освещенное помещение храма, где ждали его родители. - Дар у вашего сына, несомненно, есть, - тихо сказал им верховный жрец. - Такого сильного дара мне еще не доводилось встречать. Ему не понадобилось даже пить зелий, усиливающих врожденные способности. А ведь он еще совсем мал, и я уверен, что с годами его дар станет лишь развиваться, а не угаснет, как бывает у некоторых. Но только это не тот дар, с которым идут в жрецы. Он не вложен ему от Богов. Лютобор услышал, как его мать испуганно ахнула. Оглянувшись, увидел ее, бледную, прижавшую дрожащие руки к груди. - Но если не Боги одарили его, то кто же? Неужели... другие силы, из Страны Кромешного Мрака?.. - Нет же! - усмехнулся жрец, очертив солнечный круг над головой мальчика. - Достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что у него нет с ними никакой связи. Не бойся за сына, княгиня, этим только повредишь ему! Конечно, дар все равно исходит от Богов Земли и Неба, просто разными путями. Одних, предназначенных для жреческого служения, Боги могут им наделить для будущих свершений или в награду за их веру. А есть такие, как ваш сын - родившиеся со своим даром в сердце и в крови. И учить их так же бесполезно, как рыбу - плавать. Судьбу его сейчас пока никто не проследит: она далека и неосязаема, как полет диких гусей в поднебесье. Но только одно ясно - ему не годится быть жрецом. Княгиня Данута не все поняла из его запутанных объяснений, но, уловив, что ее сыну не угрожают зловещие потусторонние силы, облегченно вздохнула и, обняв его сзади за плечи, прижала к себе. Князь Мстислав же прошептал что-то по-литтски, так что сын разобрал только: "...кровь колдунов..." Затем, вежливо простившись с верховным жрецом, подозвал няню Лютобора - Малку, передал ей мальчика, и велел погулять с ним. Когда няня уводила его прочь, он еще успел расслышать разговор родителей, выходивших из храма. - Что ты теперь хочешь для него? - тревожно поинтересовалась мать. - Что я могу хотеть? - переспросил раздраженный князь Мстислав, сильнее обычного растягивая слова. - Пока что он - наш единственный наследник. Если ты родишь другого сына, я постараюсь его воспитать иначе. А пока придется учить Лютобора, как будущего князя. Потом Малка отвела его слишком далеко, и он уже не слышал родителей. Стало любопытно и чуть жутковато: как это его станут учить? Но радости было больше: слава светлоликому Хорсу, его не оставили в храме, он все-таки будет воином, как подобает княжескому сыну! На другой день его снова повели в святилище. Но теперь уж не одни родители - с ними и вся княжеская дружина, все воины и бояре - исконные, яргородские, и литты, пришедшие с князем Мстиславом, и их семьи, а также дворцовая челядь и многие горожане, явившиеся поглядеть. Кому не хватило места в храме, столпились у распахнутых дверей, с любопытством заглядывая внутрь. Место Чистомысла сегодня заступил другой жрец - Светлогор, приносящий требы Перуну, покровителю воинов. Он одним движением ножниц отрезал Лютобору нестриженые прежде волосы, оставив длиной до плеч. Возложил срезанное на алтарь и сжег под изваянием Перуна. Лютобор внимательно глядел в трещащее пламя, и ему увиделось, как мраморный суровый лик оживает, наливается теплом, как выражение плотно сжатых губ под серебряными усами немного смягчаются, могучая рука подымается, приветствуя нового воина. - Радуйся, всегрозный Перун, сокрушитель нечисти! Как ты своей громовой секирой оберегаешь Небо и Землю от всякого зла, так и среди людского рода пусть вовеки пребудут витязи, не знающие страха, отважные защитники родной земли и правды Богов! Прими, господине, под сень своей секиры Лютобора свет Мстиславича, наследника князей яргородских и литтских. Сожги своей молнией его детство, посвяти в воины ради будущих подвигов и славы! Огонь на алтаре сильно трещал, без остатка поглощая срезанные у него волосы. Какое-то мгновение Лютобор думал, что и впрямь сразу сделается взрослым, как отец. Но этого не произошло; и все-таки, он чувствовал, что-то важное в нем изменилось. Потом в последний раз няне позволили одеть его в совсем новую одежду, по образцу одеяний взрослых людей: нарядные порты и кафтан поверх сорочки, плащ, новые сапожки. Затем отец сам повязал ему кожаный пояс с железной пряжкой, а на него - вот диво-то! - повесил маленький меч, как раз по руке Лютобору. - Это тебе не игрушка, - промолвил князь Мстислав, нагнувшись к сыну. - Тебе придется научиться этим владеть, и владеть хорошо. После обряда его мать вместе с другими женщинами направилась к своему возку. Лютобор, путаясь в непривычной одежде, хотел по привычке побежать за ней, но отец повернул его в другую сторону. - Куда же ты? Вот куда надо смотреть! Он показал сыну светло-гнедого коня, стоявшего рядом с его собственным серым. Не такой высокий, как княжеский конь, гнедой все-таки был очень высок для ребенка. Лютобор растерялся: как он взберется-то ему на спину? - Не бойся, это смирный конь, - по-своему истолковал Мстислав сомнения сына. - На, угости-ка его яблоком, и подружись с ним. Его зовут Верный. Князь дал сыну большое краснобокое яблоко, от которого Лютобору немедленно захотелось откусить самому: утром он от волнения и не поел толком. Но нельзя: отец прав, для коня нельзя жалеть лучшего. - Верный, - с придыханием прошептал он, касаясь гладкой, как атлас, лошадиной морды, меж тем как конь, наклонив голову, захрустел яблоком, позволяя себя гладить. Коснулся белой проточины на конском лбу, скользнул рукой по шелковистой гриве. - Верный! Мы будем с тобой друзьями, правда? Конь, доев яблоко, слушал спокойно, внимательно поводя острыми ушами. И не возражал, когда князь посадил сына ему на спину. - Мы поедем тихо, и ты ничего не бойся, - наставлял Мстислав. - Поводья возьми, но не натягивай, и ногами его по бокам не колоти. И не бойся упасть, я поеду рядом, и поймаю тебя, если что. Но Лютобор и не думал бояться. Едва ощутив под собой могучее тело коня, стремительную мощь и силу, облаченную в лоснящуюся шкуру, его захлестнула огромная волна ликования. В памяти замелькало, как будто он когда-то давным-давно уже мчался вскачь вот на таких животных, и еще на других, куда крупнее и опаснее коня. Да-да, он носился по лесу на огромных зверях без всякого седла, да они и не потерпели бы седла и поводьев. Перед глазами меж тем, как проехал первые сажени верхом, мелькали скачущие могучие животные, то косматые, с длинными острыми рогами, то стройные, резвые, с целым ветвистым деревом на голове, а то - большие, мощные, и рога лопатами. Они мчались через лес, исполненные силы, и он тоже летел вместе с ними. Пожалуй, он мог бы и сейчас проехать на Верном не хуже, чем тогда, но зачем пугать отца и других людей? У него еще впереди довольно времени! И он ласково потрепал Верного за холку, и засмеялся. На крыльце княжеского терема их встретила княгиня Данута. Увидев, как легко держится в седле ее сын, облегченно вздохнула. Когда Лютобора спустили наземь, мать крепко обняла его. - Как проехал первый раз? Не боялся? - спросила тревожно. - Испугается! Упрямый, как подобает потомку князя Алджимантаса, - сегодня в голосе Мстислава звучала неподдельная отцовская гордость. Снимая сына с седла, он ласково растрепал его остриженную голову, так что Лютобору показалось, будто вчерашняя гневная вспышка просто привиделась в очередном странном сне. - Почему только потомку князя Алджимантаса? Яргородские князья всегда сами ловили и укрощали диких коней, не ведая страха, - с достоинством возразила мать, к тайной радости внимательно слушавшего мальчика. Вот бы рассказать маме о тех могучих животных, что привиделись ему, когда впервые сел на спину Верного!.. Но он быстро учился, и понял, что лучше о таком не говорить. - Ну-у, это все равно, в кого он пойдет. Главное, чтобы вырос воин, - уступил князь Мстислав своей супруге, необыкновенно довольный сегодняшним днем. Прежде чем уйти с крыльца во дворец, указал сыну на коней, которых уводили со двора слуги. - Тебе придется научиться самому ухаживать за конем: объезжать его, кормить, чистить, купать. Владеть боевым конем - это не только сверху на нем сидеть. - Я знаю, отец, - неосторожно обмолвился Лютобор. Благодушно настроенный в тот момент, отец не понял его. - Знаешь? Откуда? Ничего ты покуда не знаешь, только с завтрашнего дня начнешь учиться. И уж тогда не хнычь, если придется туго! Вэдимас! - позвал он кого-то из своей свиты. К нему подошел плотный коренастый боярин средних лет. Князь заговорил с ним по-литтски: - Вот тебе, Вэдимас, новый ученик. Полагаюсь на твою науку. Обучи его всему, что потребно уметь воину, а заодно и наукам, сколько сам знаешь. Все-таки он пока мой наследник, а другого сына может и не быть. Учи, как будущего князя, и не жалей. Главное - вытряхнуть из его головы всю колдовскую чушь! Ведь, если бы не этот его проклятый дар, лучшего наследника и представить нельзя! Сильный, смышленый, а на коне как держится с первого раза! Я очень надеюсь, что ты мне его вернешь, Вэдимас. - Я сделаю, как ты просишь, государь, - отвечал боярин. Затем, оглянувшись на стоявшего поблизости мальчика, проговорил тише: - А может быть, зря ты опасаешься по поводу его дара? Ведь он может пойти на пользу. Если твой сын способен видеть будущее и то, что происходит далеко, мы сможем всегда быть готовы к новому вторжению лугийцев или еще какому случаю... Но князь Мстислав и слышать ничего не хотел. - Князю нужна мудрость, а воину - мужество, а не знание будущего! Чего бы мы добились, если бы перед каждым боем с нами оставались лишь те, кто получил благоприятные знамения? Не дело для мужчины - морочить чьи-то слабые души якобы тайными знаниями, как старуха-колдунья, водиться с нечистью и Подземным Миром. А пророки часто бывают безумными, что, может быть, и священно, но не та судьба, какую хоть один отец пожелает сыну. Боярин кивнул, не возражая князю. - Как тебе будет угодно, государь. Что сам знаю - постараюсь ему передать. - Я на тебя надеюсь, - повторил Мстислав. И, уже на сварожском наречии, обратился к сыну: - Вот, Лютобор, твой наставник, боярин Вэдимас. С завтрашнего дня ты будешь под его попечением. - Сто лет жизни тебе, боярин! - вежливо пожелал княжич, глядя на сурового на вид бородатого человека, которого отец выбрал для него наставником. "Вэдимас" - "тот, кто ведает, знает". Это имя было понятно без перевода, почти одинаково звучало по-сварожски и по-литтски. Осмыслить, почему так, Лютобор еще не мог, и лишь много позднее задумался об этом совпадении. А тогда его просто поразило озарение, и по спине побежали мурашки, как будто он снова ненароком проник в некую важную тайну. Его новый наставник усмехнулся в колючие, чуть тронутые сединой усы. - Пойдем, княжич! Теперь и за столом будешь сидеть среди нас - взрослых мужей. Говорил он на сварожском наречии куда чище князя Мстислава и других литтов, почти не растягивая слова. Положив руку на плечо мальчику, подтолкнул его к входу во дворец. Не взял за руку, как делали мать и няня Малка. И Лютобор осознал, что время ходить под руку со взрослыми для него миновало раз и навсегда. Не то чтобы он так уж любил опеку женщин. В последнее время даже изрядно тяготился ею, они почему-то в самое неподходящее время мешали ему играть. Но вот теперь все изменилось раз и навсегда, и уже ничего не будет, как раньше. От этой мысли почему-то сжимало горло, и хотелось плакать куда сильнее, чем когда отец собирался его выпороть. Но он уже научился себя сдерживать, и послушно шел со своим наставником по крашеным половицам, по которым протянулись широкие полосы от солнечного света, падавшего из распахнутых окон. Застолье было шумным и многолюдным, но княжич его почти не запомнил. Его посадили рядом с наставником, через пять мест от почетных кресел князя и княгини. Со своего места он видел мать: она грустно улыбнулась ему и помахала рукой. Он в ответ помахал ей, кое-как устроившись на слишком высокой для него скамье. Стол ломился от яств. Тут были целые свиные туши, зажаренные на вертеле целиком, оленина и лосятина, и прочая лесная дичь. Затем настал черед птицы: жареные тетерева, гуси, утки, куропатки и перепела, а в середине стола - лебедь, завернутый в собственную кожу с белоснежными перьями, с таким изяществом, что жареная птица казалась живой. Но Лютобор, вздохнув, отвел глаза от белой птицы, которой вставили в глазницы кусочки алатыря. Ему стало жаль лебедя. Был там и осетр длиной в человеческий рост, еще вчера царственно рассекавший тихие воды Искры. Его тоже подали во всем великолепии костяной брони, с длинными шипами на голове и на спине. Длинный узкий нос рыбины походил на пику. А уж обычной речной рыбы на княжеском пиру вовсе никто не считал. Равно как хлебов и пирогов с разнообразной начинкой. Их тоже изготовляли разных форм: в облике диковинных птиц, рыб, ящериц, кораблей и башен. Самый высокий пирог изготовили даже по образцу Яргородской крепости, стоящей на высоком холме над Искрой. Прямо жаль было такое чудо - пропеченное в меру, с румяной корочкой, промазанной яичным желтком до блеска, источающее дивный аромат. Но жаль - не жаль, а не пропадать же понапрасну творению искусных княжеских поваров. Всем хотелось убедиться, так же вкусен ли пирог, как и красив, и скоро от крепости остались одни крошки. - Это на удачу! Если мы сами съели нашу крепость, больше уж никакая нечисть ее не найдет, чтобы предать врагу. Вот если бы ее съели лугии - тогда другое дело, - поспешно заявил боярин Богумир. Хозяева и гости тоже охотно приняли удобное объяснение. И к чему им было сомневаться, когда стол ломился от яств, и хмельное питье лилось второй Искрой? Хоть издавна богатое Яргородское княжество и сильно поистощили распри с воинственными закатными соседями, лугиями и хунгарами, но верилось, что в союзе с набирающим силой Литтским великим княжеством, получится устоять. Недаром князь Мадвижас - Мстислав взял в жены яргородскую княжну Дануту, последнюю из их исконного рода, не дав обезглавить Яргородщину. А в случае опасности и его могущественные братья придут на помощь, железным лесом станут воедино, подопрут Яргород. Значит, можно верить в лучшее. Вот здесь, впервые за взрослым столом, сидит пока еще маленький княжич Лютобор Мстиславич - плоть от плоти древних яргородских князей, залог союза с могущественным соседом. В честь него сегодня гремит праздник! - Да здравствует Яргородское княжество! Да здравствует княжич Лютобор Яргородский! Да узнают много лютых врагов его крепкую руку! Да запомнят его имя в Сварожьих Землях во веки веков! Сам же виновник торжества вскоре заскучал в обществе взрослых. Все держались так, как будто его не было среди них: ели и пили, стучали драгоценной посудой, беседовали во весь голос и обменивались шутками. Положительно, это становилось скучным. Съев, сколько мог осилить, Лютобор стал глядеть, чем еще заняться. Но детей за столом, кроме него, не было, а от разговоров старших захотелось спать, несмотря на шум. Оглянулся на своего наставника - но тот обсуждал с другими боярами прошлогоднюю войну с лугиями и не глядел на него. Тогда Лютобор тихо сполз к краю скамейки, откинул голову на ее твердую деревянную спинку, и сразу уснул. Ему снились звери. Много зверей, самых разных, о каких пока доводилось лишь слышать, но во сне он прекрасно знал их всех. На сей раз то были в основном хищники, настоящие, свирепые на вид, но он почему-то совсем не боялся их, как будто был для них своим. Могучая медведица лежала, подвернув когтистые лапы, так же смирно, как шкура в покоях его матери, меж тем как он без малейшего беспокойства лазил по ее широкой спине и выбирал репьи из косматой бурой шерсти. Волчица спокойно лежала, не ведя ухом, когда он у самых ее лап играл с ее волчатами, а неподалеку невозмутимо наблюдал за их возней и волк-отец. Свирепая рысь мурлыкала, как домашняя кошка, когда он чесал ей шею. Рыжий красавец-лис ласкался, как собака, касаясь его ног пушистым хвостом. Маленький, но хищный горностай улегся ему на плечо, и не подумав обнажить острые зубки. Да и никто из увиденных им зверей. Все они были совершенно свободны, он видел их в лесных логовах, в летнем солнечном лесу, и в золотом осеннем, и зимой, когда шел снег. И они играли с ним, не скаля острые клыки, прятали страшные когти. Вот диво-то!.. Проснулся все здесь же, за пиршественным столом, с чувством горького сожаления. Как хорошо было играть во сне с теплыми пушистыми зверями, без страха радоваться их дружбе!.. Этот сон был так реален, что он и сейчас продолжал чувствовать на себе шершавые языки волчат, косматую шерсть медведицы, дрожащее от мурлыканья горло рыси. Неужели это все только снилось ему? Но ведь он уже видел тайное, и сам жрец Чистомысл говорил, что у него есть дар! А если так, то, наверное, можно и дружить со зверями, которых все боятся. Там, во сне, он не приказывал им, как всадник приказывает коню, просто играл. И совсем уж туманные воспоминания приходили из-за грани всякой сознательной жизни: он, еще вовсе младенец, не умеющий говорить, лежит на лапе огромной медведицы и сосет ее молоко, а поблизости, на опушке, стоят мужчина и женщина, и без страха наблюдают за ним... И его вдруг обуяла тоска по тому волшебному миру, такого близкому и бесконечно далекому от него настоящего. Сделалось так скучно и одиноко, что ему на миг показалось, будто он умирает. А затем пришло решение - сейчас же проверить, правду ли гласят его сны. Волков и медведей в княжеском дворце, конечно, не водилось. Зато отцовская любимая охотничья сука Найда ощенилась давеча. Князь ценил за добычливость эту огромную кабанью гончую, в одиночку берущую двухгодовалого вепря. Но и свирепее Найды было не найти собаки. А уж когда у нее щенки, даже кормивший ее псарь проталкивал ей миску с едой с помощью длинной палки: ближе было не подойти! "Ну что ж, если мой сон правдив, то не страшнее же она волка и медведя. А если нет - пусть заест, я все равно не смогу иначе". Лютобор огляделся по сторонам. Женщин за столом уже не было, а мужчины не глядели на него. Его наставник куда-то вышел. Лучше момента, чтобы ускользнуть, не найти! Он совсем сполз под свисавшую со стола скатерть, вышитую красными кочетами, и выбрался с другой стороны, у самой открытой двери. На псарне, лежащей в дальнем дворе, сейчас не было людей. Это ему как раз на руку. Сидевшие на цепях псы завиляли хвостами, хорошо зная княжича. Но ему сейчас не они были нужны. Из самой большой будки, куда мог бы улечься человек, донесся яростный рык. Оттуда высунулась черно-подпалая острая морда, оскалила крепкие клыки. Рык сделался еще более низким, горловым, - последняя угроза разъяренной самки-матери. Услышав его сейчас, попятился бы и матерый волк. Но Лютобор без колебаний подошел к ней и сел на корточки у самой будки, так что глаза его оказались на одном уровне с глазами собаки. В будке было темно, но он сразу разглядел копошившихся у живота матери щенков: серых, коричневых и черно-подпалых, как мать. Сложив руки на коленях, он заговорил ровным голосом, без дрожи, но и без заискивания: - Здравствуй, Найда! Мир тебе и твоим детям. Пусть Велес, Скотий Бог, пошлет им быстрые лапы и острое чутье, крепкие зубы и хорошую добычу. Я не буду твоих детей трогать, если ты не велишь, не буду вас беспокоить. Пусть питаются, силу набирают. Видишь, я с вами говорю. В гости к вам пришел, ежели позволишь. И, пока он говорил, в глазах свирепой суки утихали злые огоньки, из горла уже не рвался яростный рык, прижатые уши легли обычно. Подумав еще минуту, она подалась вперед, к бесстрашно подставившемуся Лютобору, и лизнула его широким горячим языком в лицо и шею, как облизывала своих щенков. Несколько минут спустя князь Мстислав с боярином Вэдимасом обнаружили Лютобора сладко спящим, склонивши голову на шею огромной собаке, преспокойно кормившей щенков. Увидев их, князь отчаянно и бессильно всплеснул руками. - Колдовство! Недаром говорят: собаки никогда не трогают колдунов!