Драконы и престолы

Стоял тёплый день. Солнце, золотисто-белое, достигло зенита. Круглый диск пытался пробиться сквозь белёсые покровы облаков, что накрыли собою всё небо над Олухом — старой крепостью, центром Севера, его столицей, издревле которым владела семья Хеддоков. Мрачный, из вороньего кирпича (назван был так из-за цвета — чистейший чёрный цвет, напоминающий «лилитские клинки»), стены которого не превышали роста трёх высоких человек, пребывал в гордом одиночестве посреди зелёных низких холмов и широких бескрайних полей. В воздухе, несмотря на лето и приятную теплоту, ощущаемую повсюду, витали проблески будущих Великих Холодов — длительной зимы, что уносила жизни, не щадя слабых, неспособных прокормить себя в период Долгих Ночей, когда золотой диск будто усердно прятался от освещаемой и согреваемой им земли. Такой день, по традиции, в Четырёх Королевствах, в особенности на Севере, являл за собственным появлением череду событий. И порой довольно безрадостных — ещё мягко упоминая. И на этот раз традиция не обошла стороной Четырёх Королевств — в особенности, Север. Возвращаясь домой, в Олух, Стоик размышлял над утренними знамениями. Как правило, угрюмый лорд Олуха и Хранитель Севера предавался делам государственным, заботам семейным. Но не сегодня. Каждый лорд Олуха и Хранитель Севера, что были до него, всегда прислушивались к словам в этот роковой день, всегда всматривались в происходившее вокруг. Начало дня, обдумывал Стоик, задалось с мёртвого косматого волка. Да не абы какого, а чёрного — символа Дома Хорландсонов — один из них, точнее, последний, правит Четырьмя Королевствами уже двадцать лет. И мёртвая девочка-дракон — Ночная Фурия — также умерла — в этот знаменательный день… С этими знаками нельзя было не считаться. Прежде прибывший посланник из Чёрной Стражи — ныне, как выясняется, дезертир — рассказывает о возвращении Бледных Тварей к северу от Холодной Границы. А теперь, вместе с небольшим отрядом Чёрной Стражи, посланным Лордом-Командующим Вороньей Крепости, Стоик Обширный должен решить его судьбу. «Если такая чертовщина творится здесь, у меня под носом…» — опустил глаза на траву под своим конём, на котором он неторопливо возвращался рядом с сыновьями, охранением и мужами из Чёрной Стражи, — «Что же происходит в других Королевствах?» Дракоши тихонечко попискивали на руках воспитанника Йоргенсона. Только Астра хранила задумчивое молчание, вглядываясь вместе с Иккингом вперёд, в медленно растущую высь перед глазами. Сноу прижал её покрепче, пальчиками пожелав почесать гладенький подбородочек, отчего драконья девочка закрыла глазки и замурлыкала. Это мурлыканье уловили своими маленькими ушными отростками иные дракончики и их урчанье, смешанное с писком, разнеслось по пустынной округе. Кони оставались непомерно спокойными, словно ежедневно их хозяева возили на руках драконов. Даже жеребцы, вскормленные в конюшнях Вороньей Крепости, не подавали недовольства кривлянием, ворчливым фырканьем или сбросом с себя «лишнего балласта». Очередное доказательство того, что многие поколения не только людей, но и животных северных пределов имели странное добрососедство с прежними владельцами этих суровых краёв — драконами, происхождение которых было покрыто непроглядным туманом. И если люди, в частности, Стражи, кидали напряжённые взгляды на чешуйчатых, то охранение Стоика, его сыновья… даже Вульфрик — воспитанник Лорда Хэддока — сохранял спокойствие, не испытывая первоначального раздражения. Йоргенсон, глядя на дракошей-самочек, что сохраняли спокойствие в его руках, лишь одарил их безразличным взглядом карих глаз. Ощущая внутреннюю колкость их носителя, девочки-Фурии, по-видимому, опасались гневной вспышки, что обрушилась бы на них внезапно, как снежная лавина. — Вульфрик, будь нежен с драконом. Это тебе не девица из Мэриста — эта и кудряшки твои обожжёт, — позволил себе коротко усмехнуться Иккинг. Кассандра растянулась в улыбке, когда Вульфрик, надувшись, как спелый помидор, обидчиво посмотрел на брата, затем на неё. — Когда ты успел стать экспертом по драконам, Иккинг? — усмирил в себе обиду и отбросил тень загадочной ухмылки Вульфрик. Очевидно, он готовился словесно отомстить юнцу, что посмел смеяться над ним. — Нос-то не больно велик — вот и замечать всё приходится. Не так ли? — ухмыльнулась с издёвкой Кэсс. — Ха-ха-ха, — обиженно надулся крепыш, поправив прижатые к рубахе руки. Одна из драконьих девочек едва не упала. Но крепко спала, потому не заметила. Иначе, засуетись, Вульф не устоял бы на месте — обязательно на ровном месте бы споткнулся. — Эй, Иккинг! — злая хохотушка в его горле готовилась вырваться наружу. Тонкие губы уже растягивались в стороны, предвкушая сладкую месть. — Твой дракон, что — бракованный? Что у он у тебя всё молчит? Не спит, как его сестрицы? — Белый, как Бледные Твари, — на изумление шатена то же подметила Кассандра, нахмурившись. — Это же сказки. Чтобы детей, вроде нас, пугать, — спокойно возразил Иккинг. — Выясним это в замке, — в глазах Кэсс сверкнул огонёк желания. Какого-то странного желания доказать брату, что Бледные Твари — не сказки. Кассандра прекрасно видела дрожащую тень Лорда Олуха, что словно плясала в этот момент у высокого пламени от костра. Стоик Обширный обладал удивительным для правителя даром — раскрывать ложь при ответе собеседника на вопрос. Когда отец лично поговорил с разведчиком Чёрной Стражи, Арком, он нахмурился, будто грозовая туча. «Мало кто обратил на это внимание», — думала Кассандра.

***

— Арк. Ты — разведчик Чёрной Стражи. Скажи конкретно, что ты видел? Учти, от твоих слов зависит твоя жизнь, — сурово смотрел Стоик в серые глаза Стража. Но в лике Арка отчётливо виднелась единственная картина — лес, утопающий в снегах… жуткий мороз… леденящий душу туман, пробившийся сквозь деревья… И мертвецы… Изгои, соратники… Дезертир признался в присутствии сыновей и братьев из Вороньей Крепости, что утаил от Лорда Олуха и Хранителя Севера столь, как он считал, незначительную деталь — бегство из Вороньей Крепости. Свидетели, Арк и Стоик находились в сотне метров от крепости — на одном из низких бугров, покрытых ещё не побелевшей от близких холодов летней зеленью, высотой с человеческую ступню. Братья из Чёрной Стражи видели в Арке лишь предателя, трусливо бежавшего на юг, сам Лорд Олуха не считал юношу беглецом. Будь Арк обыкновенным дезертиром, он бы не посмел явиться в Олух, где, узнав о побеге с Границы, ему тут же отрубили бы голову. Впрочем, острая кульминация с каждым произнесённым Арком словом приближалась всё быстрее. Будто заговорённый, юнец плаксиво, со слезами ужаса на бледном лице, постоянно твердил об одном и том же: «Белые Твари вернулись и зима приближается». Ни один из присутствующих ему не верил — ему, человеку, что лично смотрел в глаза чудовищу из забытой реальности. Иккинг молчаливо наблюдал за действиями отца и названых братьев беглеца, следил за словами, срывавшимися из уст любого, кто имел право говорить по данному вопросу. Но вопросом озаботились неправильным: «Лжец — этот юный разведчик? Или же сумасшедший?». Первый исход предполагал безоговорочную казнь, второй — отправкой в Старомест — «Психокрепость», как её давеча окрестили Фицерберты. Туда ссылали всех неугодных власти на Западе и просто нездоровых людей. Нездоровых головой. Какие кошмары и ужасы переживали они в Староместе, где всякий день — целый век по своей длине — страшно было даже представить. Леди Олуха были избавлены от этих подробностей, но Кассандра и Иккинг часто слышали сплетни и тихие страшилки о ненавистном всем поселении. Кассандра прекрасно знала, чем закончится весь этот фарс, устроенный Чёрной Стражей и отцом. Пусть слова Арка звучали бредово, но она видела, как парня страшно колотило. Ещё до казни. До прибытия Чёрных Стражей. О чём ни спроси — юный Страж твердил одно: «Бледные Твари. Вернулись Бледные Твари! Я видел их!» Иккинг не знал, почему собравшиеся люди хотели казнить юношу, не уступающим в возрасте Кэсс. Жилки леденели при виде суровых, непроницаемых взглядов его «братьев». Сам Сноу искренне сочувствовал незнакомцу, но по-прежнему считал слова Арка чушью, сказками. Если бы он только мог повлиять на выбор, которого беглецу не предоставят. По почерневшим глазам отца и напряжённым скулам капитана Стражей, Иккинг сообразил: помилования Арку не будет. Вульфрик же нечаянно ляпнул: «Хватит мучить бедолагу. Объявите: «Приговор — смерть!». За это бесчеловечное проявление Кассандра едва нашла в себе силы устоять на месте и не съездить по наглой роже Йоргенсона. За прежние обиды на Сноу Вульф позволил себе словесно оторваться на беглеце. Впрочем, взрослые, как отметил Иккинг, игнорировали его нелепый выпад. В последующие секунды «допроса на плахе», когда юношу заставили сложить голову на мощёном рубленном под казнь куске дерева, Сноу почти не отводил взора от Стоика. Изумруды, преисполненные надеждой, смотрели на Обширного, желая, чтобы тот не допустил несправедливого наказания. Чем дальше заходили абсурдные попытки выдавить из Арка вину за предательство и прочую нелепицу, Иккинг впервые засомневался в собственном неверии. Смекалка досталась ему от отца; может, от матери, которую он, как и Кэсс, никогда не видел и не знал. НО всё сильнее поднималось в полный рост, словно огромный великан, единственное желание — вступиться за мальчишку и не допустить ошибки. Арк же в это время набивал чечётку нижней челюстью, стучащей о верхнюю. Стоик обладал острым чувством «Чести». А Честь в его мыслях стояла в одном ряду со справедливостью. Совершить неправильный поступок — значит, опозорить себя, великий Дом и весь свой род, чьи предки основали его более полутора тысяч лет назад. И… что скажут сыновья, если увидят, как их отец убил невинного? Маленькая Кэт не выдержит и убежит в лес. После всех слов, сказанных Арком снова, Лорд Олуха сглотнул. Решение предстояло принять немедленно. Правильным ли оно оказалось? Лишь Один знает истину. Затем последовал едва заметный кивок Стоика братьям Чёрной Стражи, и те, заломив руки Арку за спину, подвели к сосновому пню, на котором ещё виднелись красные линии на десятках его колец. — Именем Фредерика из Дома Хорландсонов, именуемого Первым, короля Четырёх Королевств, защитника государства и Хранителя Востока, я, Стоик Хеддок, лорд Олуха и Хранитель Севера, приговариваю тебя к смерти. Мастер над оружием поднёс чёрные ножны, из которых Лорд Олуха вытащил двуручный палаш. Широкая серебристая рукоять из кости дракона, на гарде можно было заметить тёмно-синие чешуйки. Лезвие оружия шириной с человеческую руку, а длиной с самого Стоика, было идеально чёрным, будто крепостные стены Олуха. Сталь запела, вырвавшись на свободу. Звон пронёсся до Драконьего леса, распугав живность, вернувшуюся в чащу. — Лилитская сталь… — сказала Кэсс, распахнув рот от изумления. Впервые в жизни ей удалось рассмотреть легендарный меч отца вне ножен. Иккинг отвернулся — казнь — зрелище, воистину не для подростков. Кассандра заметила, как её брат сжал глаза, и резко, но несильно, пихнула локтём ему в правый бок. — Выдержи с достоинством. Отец смотрит. Почуяв дуновение Смерти, драконьи девочки съёжились, как от ледяных брызг северных водопадов. Одна из них укрыла лицо хвостиком, другая маленькими лапками желала сомкнуть отростки на голове по бокам макушки, чтобы не слышать больше звонкого рока. И только Астра невозмутимо наблюдала за тем, как приговорённому отец Иккинга отсекает голову. Мощный рубящий удар с первого раза исполнил приговор. Меч даже не запачкался. Кровь на него никогда не попадала. Гигантский клинок не ржавел, не тупился, не царапался. И ни один кровавый след ни разу не красил оружие, словно им и не пользовались. Кассандра больше приглядывала за братом. Она знала, как тяжело даётся брату наблюдение за смертью, пусть и незнакомца. В этот раз, признала молча Кэсс, братец выдержал встречу с Нею. Когда Йорен убрал голову в мешок, Иккинг развернулся спиной к сестре и отцу. Он с трудом сглотнул подступившую за секунду дурноту и быстро отдышался. — Ты смог, Иккинг, — девушка похлопала его по плечу и направилась к лошадям, проверить поводья. Утешения не имели успеха. Астра почувствовала, как её другу плохо. Она быстро развернулась, уткнулась хладным носиком ему в грудь. Прикоснулась мягкой лапкой к месту в груди, где Иккинг ощущал ядро мерзости. Альбиноска-дракон повторила движение пару раз, и дурнота немедля отступила. Словно её и не было прежде. — Спасибо, Астра. Мне намного лучше. За что девочка легонько боднула носом к его гладкому подбородку. В ответ он наградил её приятным прикосновением к её макушке, проведя от её верхушки и поглаживая до миниатюрной пояснички. Астра слегка раззадорилась и больно щипнула своей беззубой пастью его подбородок. — Ай! Ну, что ты делаешь? Так не стоит делать, Астра. Нельзя щипать друзей. Голос Сноу показался ей слишком дерзким и грубым, и она виновато, как маленький котёнок, округлила свои большие сапфиры. — Больше так не делай, — мягче отозвался Иккинг, сохраняя твёрдость. Астра состроила гримасу обиженного Йоргенсона и подросток захохотал. Иккинг не замечал, как спускается по склону и следует прямиком в Драконий Лес. Он не расслышал даже жёсткий, теряющий терпение, тон Стоика. Лорд-отец семимильными шагами устремился к мальчишке. — Иккинг! — требовательно отозвался Хеддок. Прикосновение к плечу, толщиною с рыбью кость, заставило мальчика отвлечься от общения с драконом. — Пап. Прости, пожалуйста, я… не хотел тебя расстраивать, — опустил он взгляд куда-то вниз. — Куда ты, во имя Старых Богов, решил сбежать? — Сбежать? — помедлил с вопросом Сноу, не ожидая подобного. — О чём это ты? — И что это ещё за странные звуки ты издаёшь? — низкий бас раздражения сменился на более высокую ноту удивления. — Какие звуки? — в недоумении приподнял брови Иккинг. — Я не могу их повторить… — замешкался раздосадованный Стоик. — Обычно разговаривал с драконом. Как Вульфрик, только мягче и добрее, — пожал плечами сын. — Возможно, мне послышалось, — хмыкнул Стоик. Огромный викинг на секунду задумался. Затем быстро повторил прежним голосом, исполненным суровости. — Возвращаемся домой. Иккинг оглянулся на мгновение и его глаза очертили знакомые сосны и берёзы — семь привратниц в Драконий Лес, недалече их встретивших. Ветер бродил меж ветвей, будто примерял лиственные наряды разнообразных форм. Замок, чёрный и унылый, высотой был не больше его мизинца. Иккинг потупил глаза, посмотрел на Астру, надеясь получить от неё ответ. Но та лишь сладко сопела на тонких руках. Мальчик не на шутку насторожился — он помнил самые обыкновенные слова в своей голове, ничего странного в вопросах к дракону не было. Вопросах к дракону? Пока Иккинг возвращался вслед за отцом, он пытался вспомнить, о чём только что разговаривал с Астрой. Но вспомнить не удавалось, словно разговора вовсе не было. Подступив к арке с решётами меж каменных стен, Стоика и Иккинга встретила встревоженная Кассандра. — Милорд, — обратилась официально к мужу Кэсс. — Вас искала леди Хеддок. Она ждёт вас в богороще. — Приключения не кончаются, правда? — иронично спросил отец ветер, гулявший в арке. Он прошёл внутрь двора и направился к западной стене замка, где имелась ещё одна арка (поменьше высотой). Та арка вела в уютный роскошный сад, украшением которого, было белое могучее тысячелетнее древо. Оно раскинуло свои ветви, словно оттопыренные пальцы ладони вверх. Красные кленовые листья колыхались на лёгком ветру под шум низкого водопада, приёмником которого являлись два рукава реки. Древо уютно располагалось на островке, разделявшем реку на два рукава. Травы и иные деревья по обе стороны рек уже имели вид стариков с матёрой сединой. Некоторые растения боролись за долгое лето, оставаясь зелёными, но и их краски уже были более блёклыми и бесцветными, чем месяц назад. На островке, где раскинуло ветви и корни белое древо, сидела жена Стоика — Валка Хеддок. Серое платье из тончайшего шёлка, обрамлённое кожаным пояском сливалось с её настроением. В тоненьких пальцах, она, полусогнувшись, держала развёрнутое письмо. Стоик издали приметил красную печатку на положенном месте. — Моя леди, — Стоик полушёпотом спросил её, подойдя близко и наклонившись. — Почему ты так грустна? Он приподнял её подбородок и женщина, зная что их никто не видит, сохранила сгорбленность. Горечь во рту от полученной новости не давала словам пробиться наружу. Валка знала, что однажды этот день, этот час, этот миг наступит. Неминуемый. И знала, как дальше поведёт себя её возлюбленный лорд. Стоик, наконец, поймал на себе взгляд её прелестных янтарей, и внезапно он ощутил знакомую ей боль. Его отцовское сердце бухнуло в груди, словно стрела, столкнувшаяся со стеной. Каково же было Валке, Стоик и представить не мог. Её волосы, завёрнутые в хвост, опускались каштаном до поясницы. Щёки потемнели, а руки сжались. Наконец, леди Олуха взяла смелость, быстро переросший в гнев, и швырнула письмо в сторону рек: — Пару часов назад прилетел ворон из Короны. Король Фредерик едет в Олух. Со всей своей свитой. Стоик выхватил письмо у ветра из рук, игравшего с ним, и внимательно прочёл каждое слово. Достаточно было нескольких секунд, чтобы его рыжая борода полыхнула хмурым огнём, а стальной шлем с бычьими рогами злобно сверкнул в отблеске солнца, затенённого облачной занавесью. — Странно, что в письме он ничего не сказал. — Ты с ним долго не виделся, Стоик. А я по-прежнему помню манеру его письма. — Возможно, в его рядах шпионы и предатели. Известное дело, утаивать суть даже от близких. — Интересно, знает ли его дочь о замысле её отца? — невесело отметила Валка, потерев ладони друг о дружку. Стоик заметил её дрожь, которую она старалась от него скрыть, и заботливо снял свой жаркий плащ, укутав её им. Женщина подарила улыбку, и прижалась к мужу. Он приобнял её. Втянув много воздуха, как всегда делал Стоик, размышляя, и выдохнул ответ: — Не имеет значения, моя леди. Нужно подготовить детей к неприятным известиям. Даже не знаю, как они к этому отнесутся. Иккинг и Анна - два упрямца, с которыми иногда… — взмахнул он обширными ладонями, отчего Валка невольно усмехнулась, — … совершенно не сладишь! Стоит им что-то вбить себе в голову, и никакая Преисподняя не заставит их передумать. — Успокойся. Здесь нужен подход, более деликатный, нежели прямота. Оповестить в лоб - значит, вызвать потрясение. Впрочем, — прикинула Валка, — будет лучше, если с Иккингом переговоришь ты, а я — с Анной. — Ладно, — покачал головой Стоик. Тон намекал на недовольство. Пусть он и лорд, но не любил разговаривать с детьми на подобные темы. К слову, Стоик редко общался с детьми. Ими часто занималась Валка, правда Иккинга и Кассандру крайне недолюбливала. Женщина неплохо обращалась с двуручным лёгким оружием — посохами и копьями. Однажды попросила мастера над оружием сделать для неё алебарду, разящую, острую, как бритва. Иккинг, разумеется, не сумел овладеть навыками обращения с «неудобным оружием». В руках Кассандры алебарда становилась грозным оружием. Порой, Валка позволяла себе «непристойность» — хвалила девушку за её талант к данному оружию. Анна и Кэт, дочери Хеддоков, не умели обращаться с оружием. Хотя Анна не раз отмечала про себя, что помимо обыкновенных видов оружия, хорошим подспорьем послужила бы чугунная сковородка. Одним ударом можно было оглушить даже рыцаря в защитном шлеме. Звон и головная боль в лучшем случае были обеспечены невезунчику в броне. Кэт же, проворная озорница, обожала прятаться во время тренировок , да так, что её никто не мог найти. Но Иккинг обладал невероятным даром — чувствовал мысли маленькой сестрицы: не что думает, а где. И юный Сноу всегда находил её, в редких ситуациях, когда все, включая Кассандру, уставали искать и перекладывали эту заботу на него. Анна, как всегда, хмыкала в сторону Иккинга, бросая небрежные, чаще безразличные взгляды. Кэт напротив обожала брата. Теперь же Иккингу не повеселиться, как раньше, не побродить по лесу вечером. Теперь всё его время будет уделяться другим заботам, о которых прежде мальчик никогда не помышлял. И рассказать ему об этом предстояло именно Стоику.