wrong

Кора знает, что она не тот человек, с которым случается хорошее. К пермаментному одиночеству и боли привыкнуть сложно и неприятно, но у нее это течет в крови, и генетическая предрасположенность упрощает задачу. К восемнадцати чувство завершенности и незыблемости прочно застывает в венах и социально волчья жизнь перестает тяготить. К восемнадцати ее сердце и нутро приятно каменеют и зарастают мхом, у нее в этом мире есть только брат и чокнутый дядя. Есть только семья, с которой она пришла в этот мир и с ней же уйдет. Объятия Стайлза плавят загорелую кожу, грудная клетка надрывается от ощущения тепла человеческого тела, он прижимает ее к себе отчаянно и крепко. Кора слабо опускает ладони на его спину, не позволяя себе большего, чем неловко дружеского эфемерного похлопывая. Пальцы сквозь футболку нащупывают выправленные углубления под лопатками, острые и по-живому мягкие. Старается не дышать ему в плечо-шею, потому что запах стирального порошка, чипсов и его кожи, нагретый его телом, выбьет ее из сознания быстрее, чем пригорошня синего аконита. Она это знает. Она не хочет задохнуться и задирает нос как можно выше, чтобы в него попадал только загазованный воздух главной улицы. Стайлз сжимает руки на ее плечах, не чувствуя сопротивления, принимая ее бездействие за зеленый свет, хотя все ее нутро полыхает красным, остановись-остановись-остановись, пока не слишком поздно. Пока можешь остановить нарастающее нечто, останавливай. Это обман и ловушка. Тем более Стайлз любит Лидию, она это знает. Это знает весь Бикон Хиллз. Глаза по-стеклянному широко открыты, она не может позволить себе слабости и разрушить тщательно выстроенную каменную стену. Не может снести ее и разрешить себе чувствовать, разрешить и позволить взрастить шанс быть преданной. Оставленной и одинокой. Стайлз наконец отпускает, и она втягивает воздух полной грудью. Когда он отворачивается, прикрывает глаза сжимает зубы до боли в скулах. Чувствует, как звериный рык зарождается в солнечном сплетении и рвется наружу. Ее кофта насквозь пропахла им. Заскакивая в лофт, она в прихожей срывает ее с себя, закидывает в стиралку и уже полностью обнаженная стекает по ванной. Выкрученная на максимум горячая вода по-правильному больно обжигает. Он пишет ей каждый день начиная с утра, постепенно превращая рутину в изматывающую борьбу. Она хочет его послать, заблокировать, но находит компромисс в коротких сухих ответах. В конце-концов он спас ей жизнь и не сделал ничего даже неприятного. Кора списывает его навязчивость на летнее отсутствие Лидии и погрязшего в мессиве из вины и траура Скотта. Ее трясет с каждого оповещения, она срывается на Дереке и нарывается на Питера, который почти по-отечески отвешивает отрезвляющие пощечины. Сворачивается под «доброе утро» в своей кровати и отключает звук. Кора не понимает, как находит себя в на его кровати перед упаковкой пиццы и горящим монитором лаптопа со старым ужастиком. Она чувствует себя глупой девочкой из подростковых ромкомов с Майли Сайрус в главной роли, чувствует себя приторно-неправильно, фальшиво и бессердечно помещенной в розыгрыш, уже вот-вот должен раздаться закадровый смех, а Стайлз радостно ему вторить. Но Стайлз даже не улыбается. По монитору плывут титры, а у нее плывет перед глазами уже второй час, потому что Стайлз то и дело бросает неловкие и неоднозначно случайные взгляды на ее голые коленки. Ощущение пьянящего тепла и уюта ядом растекается по венам, кажется, ее пульс в полтора раза чаще обычного, остается только радоваться что мальчишка не оборотень. Он порядочно подбрасывает ее до лофта, порядочно заключает в объятия, которые длятся ненавязчиво дольше, чем обычные дружеские и Кора позволяет себе сжать пальцы на его лопатках, обнимая в ответ, а не имитируя дружелюбность. Пропахшая кофта не отправляется в стирку, но оказывается смятой в мозолистых пальцах. Кора откидывается на подушку и прижимает ее к носу левой рукой, пока правая щелкает застежкой шорт. Она сжимает волю в кулак и позволяет себе утонуть в его глазах, пока сердце выбивает дабстеп о ребра. Утонуть дольше, чем разрешается четко контролируемой нормой. Послать весь мир нахуй и позволить себе излечиться от непрекращающейся боли в районе желудка, той самой, от которой хочется смазаться по ближайшему дереву во время прогулки по лесу, обхватить руками коленки и разодрать себе глотку или выпустить когти и распотрошить собственные кишки. Весь мир застывает в уставших карих глазах. Боли больше нет. Сирена в отдаленном уголке мозга воет, что это в корне противоестественно, неправильно. Это не-тво-ё. Фальшивка. Теплый влажный рот накрывают ее и все вокруг просто по щелчку прекращает существование, вселенная схлопывается на нежных пальцах на ее лице и его губах. Жизнь в низу живота разгоняет лаву во все тело и поддаться дразнящим эмоциям кажется лучшим решением. Она дышит легко и свободно, опьяненная и, кажется, счастливая до ужаса. От эйфории подгибаются коленки, когда он предлагает ночевать у него. От страха трясутся руки при осознании того, что она спит у него уже вторую неделю. Это в корне неправильно. Интуиция надрывается и орет, что это не кончится хорошо. Кора не хочет, чтобы это кончалось, его тело, греющее спину при пробуждении — лучшее, что может существовать. Она готова умереть в такие минуты. Ей тошно от этой мысли, собственного слабого счастья. В последнюю ночь августа она срывается в лес с бутылкой первоклассного виски, стащенного из запасов Питера и пакетиком аконита, заночевав под своей старой кожанкой, которая и так пропахла травой, землей и свободой. Стайлз психует и тычет ей в лицо собственным телефоном с пятидесятью непрочитанными, на что Кора по-хейловски впечатывает его в школьный шкафчик и быстро целует, больно закусывая нижнюю губу. На глазах у всей школы. На глазах Лидии Мартин. Кора с холодным вызовом окидывает школьников, на случай, если у кого-то возникнут претензии. Немая претензия читается только в зеленых глазах, на что Хейл собственнически сверкает желтым взглядом и, закидывая рюкзак на плечо, шагает в класс. Стайлз залипает на ее тяжелые ботинки, пока те не исчезают за дверью, и наконец осмеливается поднять взгляд, не находя больше оправдания его прятать. Сквозь окно класса Кора видит его вину и сожаление, как он срывается к Лидии, забыв захлопнуть шкафчик. Зарывается пальцами в собственные волосы и чувствует, как правильно открывается наспех заштопанная рана в солнечном сплетении. Почти забытая боль вдаривает под дых с новой силой. Сухость на губах, в глазах и в нутре. Мир встает на свое место. Она жутко улыбается.