Фея

      Сестры говорили мне, что смертные не стоят того, чтобы тратить на них свои силы. Но я была юна и наивна. Весь мир и все, кто в нем обитал, казались мне столь же чистыми и прекрасными, сколь и все мои сестры. Теперь же, когда я познала все коварство, всю хитрость, весь эгоизм смертных, вспоминая те дни, понимаю, сколь же я была глупа, что поверила той девице.       Но она плакала столь горько над могилой своей матери, что я все же предстала перед ней, желая утешить ее горе. Мне не составило труда обратить ее одежды, разорванные в лохмотья, как она мне поведала, ее сестрами, в платье, что было достойно королев. Я вплела в ее кудри шелест листьев, их песни. Журчанье ручейка я вложила в ее голос. Окутала ее блеском звезд. А из слез, что она пролила, соткала ей туфли, что блистали хрусталем.       Откуда мне было знать, что то были слезы досады и злобы, а не искренняя печаль. Откуда мне было знать, что мать ее ведьма, а на том балу она околдует принца. И сестры разорвали ей платье, не дали ей оказаться на празднестве, так как сами желали сковать в свои заклятья будущего короля. Конечно же, первым приказом этой девицы, как только она оказалась на троне под рукой своего супруга, было казнить ее сестер. До сих пор, как сомкну глаза, я вижу их тела, повешенные, раскачивающиеся по велению ветра, с глазами, выклеванными птицами.       Рядом с королем ведьма пробыла недолго, но все их правление было пагубным для королевства. Однако народ с их смертью не вздохнул с облегчением, ибо их сын был испорчен своей матерью. И пусть в его руках не блистала магия, королевство лишь глубже погрузилось в отчаяние.       Тогда-то я и совершила еще одну ошибку.       У меня не было сил больше смотреть на то, как страдают люди в землях, где я жила. Мне казалось, я смогу исправить то, что натворила. Ведь по моей глупости они и оказались во власти ведьмы.       И я пришла в замок к новому королю. Молодому, самовлюбленному и прекрасному. Заклятие, что я на него наложила, открыло его истинную сущность, запрятав всю его красоту, которой он всех поражал, под густой безобразной шерстью. Вся скверна, что сидела в его душе, отразилась и на его лице, исказив точеные черты. Он обратился в монстра, и лишь изменившись внутри, он вернул бы себе свой облик.       Годами он бродил по пустынному замку, держа в страхе и ужасе тех единственных слуг, что остались. Но однажды его поразила любовь. И ради любимой он изменился изнутри и поборол мое заклятье. С любовью своей под рукой он смог вернуть своему королевству былую славу и благодать.       Любовь и вправду может творить чудеса, менять людей и не только. Даже я однажды оказалась в ее объятиях.       Но к сожаленью, мой избранник был смертным. И чтобы быть с ним, хотя все сестры отговаривали меня, твердя, что чувства смертных не бывают вечны, я отказалась от своей семьи: я отрезала свои крылья, я сковала свой голос, что выдавал меня. Но раны, что остались на моем теле и в моей душе после сделанного мною выбора, смогли залечить время и его любовь ко мне. Но однажды его чувства остыли. В его глазах поселилось безразличие, в них больше не вспыхивал огонек при виде меня, а уста его навеки сомкнулись, не сказавши мне ни слова.       Не зная, как мне быть, я поддалась отчаянию, что захватило мое сердце, и попыталась вернуть его былые чувства. Но силы мои уже были не те, что раньше, а потому я прибегла к запретному для моего народа колдовству. Представ перед ним, я преподнесла ему в дар яблоко, красное словно пламя, что должно было вернуть его мне.       Но увидев рядом с ним ведьму, я осознала: он был скован заклятьем, окутавшим его сердце по ее велению и поселившим ее образ в его голове. Лишь взглянув в ее глаза, я ужаснулась: я увидела в ней отражение той девицы, что обманула меня своими слезами. Я не думала, что когда-либо вновь встречу кого-то с ее кровью, ведь прошло столько десятилетий со дня, как сын той ведьмы избавился от моего заклятья. А ей хватило лишь одного взора, чтобы разглядеть, что таилось в плоде, и обвинить меня в колдовстве. И пусть она увидела во мне угрозу для себя и своих чар, меня не сожгли на костре, как ведьму. Она выбрала для меня другую участь: раскаленные докрасна железные башмачки.       Сестры нашли меня, брошенную посреди безжалостных снегов, прежде, чем холод забрал меня к себе. Они сделали все, чтобы залечить мои раны, но отныне каждый шаг приносил мне боль, будто на мне все еще были эти башмачки.       С их помощью я смогла сорвать с себя цепи, которыми некогда сковала свой голос. Но он не был столь же чарующим, как прежде, как у моих сестер, мелодией ручья звучащим из их уст. Отныне он походил на хруст сломанных веток, на рев ветра в грозовую ночь. Однако крылья я вернуть себе не смогла. И сестры вручили мне нож, которым однажды я и отрезала их. Но мне не удалось убить ведьму, как они надеялись, и забрать себе ее силы, чтобы вновь встать рядом с ними, вернуться к ним: уж слишком сильны были заклятья, которыми она себя защитила. Однако сквозь всю боль и горечь я смогла вонзить нож в сердце моего возлюбленного, чтобы избавить его от ее чар.       Отчаяние, в которое я погрузилась, поглотило меня на века. Спасаясь от боли, что поселилась в моем сердце, я спряталась ото всех и всего в снегах, в которых меня когда-то бросили. Моя крепость изо льда и хлада, в которой я сокрылась от всего мира, все же не смогла отгородить меня от моей печали.       Мои сестры годами пытались до меня достучаться. Я слышала, как они бились о стены моей крепости, умоляя вернуться к ним. Они приводили в мои владения смертных детей, надеясь, что их тепло сможет меня согреть, но они погибали, и их смерть лишь глубже погружала меня в горечь.       И вдруг однажды я, имевшая на протяжении десятилетий славу жуткой ведьмы, получила приглашение: король созывает всех на пир в честь рождения дочери. Ужас и предчувствие беды заставили меня двинуться в путь.       Но когда я добралась до замка, уже было поздно: мои сестры лежали передо мной бездыханные, отравленные трапезой, предложенной им на золотых блюдцах. А король лишь хохотал, торжествуя, что избавил свои земли от моих сестер. Его хохот лишь стал сильнее, когда я, хромая, опираясь о свой посох, доковыляла до его трона. Но улыбка с его лица исчезла, когда с моих уст слетело проклятье, поразившее его дочь.       Он пал передо мною ниц, заливаясь слезами. Умолял забрать его жизнь и не трогать его дочь, его единственное дитя, ведь других у него больше не будет. Но я смотрела на него и видела, что слезы он проливает те же, что когда-то и его предок.       Мои слова были неизменны. Я не была достаточно сильна, чтобы поразить этот род сей же час, а потому я дала им срок, по истечении которого его дочь окажется во власти моих чар. И когда солнце отмерило все года, все в королевстве пали замертво, а дочь короля погрузилась в сон, хотя коснуться мое проклятье должно было лишь ее: ведьмовскую кровь не так-то просто погубить. За то время, что мне понадобилось, чтобы собраться силами и сгубить ее, ведьма нашла путь спастись.       И вот я осталась одна среди сотен хладных тел и одного, в котором еще теплилась жизнь. Чтобы не дать ей проснуться, я погрузила ее тело в гроб из хрусталя и запрятала в глубинах замка ее отца.       За века этот замок, окутанный мною терновником, шипы которого были покрыты ядом, обратился в руины. Теперь осталась одна лишь башня посреди темного леса, в котором по моему велению давно обитали чудища из сказок. И все лишь для того, чтобы никто не смог подойти к башне и разбудить ведьму, что спала в ней непробудным сном.       И все лишь из-за одной ошибки, совершенной мной.