Первая битва

      Изабель провела в постели более двух недель, терзаемая болью от страшной раны, что оставил ей ликан, её первая жертва, с которой они, правда, излишне быстро поменялись ролями. Юная леди понимала, что как только она придёт в себя, ей придётся, как ученице рыцаря, предстать перед советом и ответить за все свои промахи. Изи анализировала свои ошибки и старалась понять, что сделала не так, но тщетно; на тренировках, где сэр Галахад давал ей более сложные задания, она справлялась значительно лучше, чем тогда, когда всего-то нужно было выстрелить в не очень быстро двигающуюся цель почти вплотную. Что помешало? Страх? Неосторожность? Наверняка то, что она переоценила свои силы. Сколько раз сэр Галахад говорил ей, что главное — осторожность и призывал к терпению, и сколько раз она его не слушала? Теперь же это непослушание отозвалось ей последствиями фатальной ошибки. Больше всего ей было стыдно перед своим наставником, которого она подставила, проявив безрассудность и поведясь на поводу у гордости, недозволительной для рыцаря слабости, которую она должна была, как и любую другую, подавить.       Изабо искала встречи с Грейсоном как мученик смерти. Она столкнулась с ним на повороте лицом к лицу: неожиданно, словно вспышка молнии, перед ней предстал его облик, слишком ясный, чтобы быть сном. Изабель сперва даже испугалась от неожиданности, но, тем не менее, шаг назад не сделала, лишь одарив наставника удивлённо-растерянным взглядом.       — Доброе утро, сэр Галахад, — Грейсон весьма сильно был удивлён. На сей раз попытка застать учителя врасплох выдалась у его подопечной гораздо лучше, нежели во все другие. Галахад осмотрел молодую воительницу, лишь мельком, не позволяя ответу из его уст затянуться на странно долгое время. Бледна, слаба, тем не менее не сломлена, его ученица. В такие моменты он гордился Изабель, ведь природной выдержки у юной леди не занимать.       Она постаралась скопировать его бесстрастную манеру разговора и холодный взор, но юность, тяжкая болезнь и искренняя радость встречи, от ощущения которой Изи могла спокойно выдохнуть, что вот он, Грейсон, живой и почти невредимый, брали своё, заставляя поблёскивать на лице девицы неровную улыбку. Она замялась, то и дело отводя глаза на причудливо расшитые гобелены, что оттеняли мрачную серость замковых стен. До этой неожиданной встречи в голове был хорошо продуманный план, что она скажет и о чём спросит, когда встретит его, но всё куда-то улетучилось, стоило этому моменту вот так резко наступить, — как Вы?.. Вы нашли то, что искали? — голос юной леди слегка дрожал и переходил на шепот. Она давно усвоила правило: хочешь избежать двусмысленности — говори громко и чётко, не давая людям что-то додумать, но, наверное, не в этот раз, когда вокруг не было недоброжелательных взглядов, а отсутствие сил не позволяло появиться в душе и голосе необходимой твёрдости. Ей следовало покинуть общество наставника уже сейчас, но она всё ещё стояла перед ним, пронзительно смотря в глаза, пытаясь вспомнить, что ещё хотела ему сказать. Прежде юной деве не приходилось испытывать такое сильное чувство стеснения и растерянности, ничем не обоснованное и не поддающееся объяснению. Она всегда очень боялась этого чувства и старалась отрицать любые его проявления, — я очень рада, что Вы живы, — тихо проговорила она, опустив глаза в пол.       Рыцарь смерил ученицу тяжелым взглядом, замирая на чуть приоткрытой скромным вырезом дневного платья шее. Шрамы останутся, будут служить тонким напоминанием о том, что молодая воительница переступила черту, разделяющую её от прошлого. Ранее он бы не смог представить её юное лицо, светлое, с россыпью солнечных веснушек и вечно спадающими на лоб прядями, со шрамом, конец которого угрожающе теряется за горжетом. С этим ранением уйдёт последнее, в чем её учитель находил столько лет спасение от такого тяжкого недуга, как столетия душевной старости — её детство. Пусть Изабо навсегда останется юным дитём для наставника, однако отныне он уже не сможет обращаться с ней так, если бы ей все ещё было не больше десяти, легко поднимая на руки и сажая в седло, а потом, дивясь прыткости молодой леди, смотреть той вдаль с насмешливой просьбой не загнать лошадь. Теперь Галахад не соизволит и коснуться Изабель — касания будто сжигают кожу от осознания уже излишней близости. Слишком многие причины мешают ему общаться с Изабо с той же лёгкостью, какая была между ними в самом начале. Первая из них заключалась в самом рыцаре: в мыслях крепко запечатлелся образ единственной дорогой дочери, но между тем его действия словно бы выражали иного рода привязанность. И все же Галахад не был намерен давать сим чувствам значимость, ведь подобное можно обозвать не иначе, как игры с огнём. И бояться стоило совсем уж не смерти; то, что перед ней, в разы страшнее — грехопадение.       — Благодарю, — сложив руки за спиной, молвил рыцарь с почтительным кивком, — более чем, Изабель. За длительное время отсутствия я отыскал все, что требовалось. — Грейсон вновь замолчал. Его опасения подтвердились: Изабо стала выглядеть совсем иначе, взгляд был слаб, но посуровел, будто бы ученица за время недуга пережила не один век. В сердце Галахад явственно ощутил боль, словно нож жестоко вонзили в грудь. — Что Вы делаете здесь? Ваш отец будет крайне недоволен, узнав, где и с кем Вы проводите время, ещё не успев окончательно излечиться. Сэр Лукан же не простит мне, если я сейчас же не отправлю его сестру обратно к лекарю.       Изабель наиграно обернулась по сторонам и одарила наставника непонимающим взглядом, снова обретя ту дерзкую уверенность, что обычно у неё появлялась, когда она чувствовала слабину со стороны собеседника. Грейсон выглядел так мрачно, словно пережил в разы большие муки, чем она, разбито, словно разом рухнуло всё, чем он дорожил, а Изабо старалась не воспринимать всё это всерьёз, отрицая то, что её наставник вообще может терпеть какое-либо поражение, и становилось даже несколько неуютно от его пугающей отстранённости.       — Может быть я опять проявляю непозволительную для юной леди бестактность, но я не вижу в своём пребывании на этом самом месте ничего зазорного, — прогнав прочь смятение, она незаметно улыбнулась, смотря на Галахада тлеющими угольками некогда бурного игривого пожара, сметающего всё на своём пути, — я здесь, в родных стенах, с человеком, которому доверила бы свою жизнь, — доверила бы свою жизнь… Изабель вдруг залилась краской, почувствовав явственно ощутимый ожог стыда. Изабель была выбита из колеи той разницей между природой своих переживаний, пронесённых сквозь лета; теперь же это были не наивная игра воображения покинутого ребёнка, а что-то грязное и недозволенное. Наверное, уже раньше осознавая это, она так боялась взрослеть. Преодолев тот рубикон, из которого страх, переходящий в любопытство, становился удовлетворённостью всеми произошедшими переменами, она снова вернулась к страху и омерзению к собственной сущности, — к тому же, лекарь покинул меня не далее чем двумя неделями ранее, ссылаясь на то, что я иду на выздоровление, — она хотела сказать что-то ещё, но не смогла, словно ничем не объяснимое волнение парализовало ей язык, но, неловко помолчав, снова заговорила, — И, я же смогу продолжить обучение, когда поправлюсь?       Грейсон повел головой, слушая речь ученицы. Право, в том, что они встретились между делами в бесконечных коридорах, нет ничего, способного в коей-то мере зваться бескультурьем. Вот он, близок к ней не слишком сильно, дабы перейти границу этикета, хотя не далёк от этого; вот его ученица, просто желающая спустя долгий месяц разлуки узнать, здравствует ли её учитель. Но тон Изабо, игривость — все приравнивало их встречу к чему-то изрядно тайному, греховному, тем не менее Галахад не мог, не хотел противиться. Тот азарт, присутствующий на тренировках, остался и сейчас не позволял отступать. Подобным проигрышу был шаг назад, уход — полный провал.       «Я здесь, в родных стенах, с человеком, которому доверила бы свою жизнь» — вывод, весьма обычный для Изабель. Однако от чего-то он словно бы говорил об иных вещах, разрушая ограды правил меж ними. Грейсон в какой-то мере ощущал себя беззащитным, не способным нанести ответный удар и со всем тем просто не желающим совершать подобное.       А юная дева в тот же миг залилась краской, словно в глубину души его смотрела, словно и понимала, что там творится лучше, нежели сам рыцарь. Её румянец на щеках возникал уже отнюдь не по тем детским причинам, которые становилось легко прочесть воину, пережившему десятки лет. Возникал, и Грейсону сразу стыдно становилось, все равно что он не юную леди, свою раненую ученицу, встретил, а женщину, которая своей игривостью невидимыми путами сковывает сердце, сквозь мундир пробираясь и радуясь, стоит под ним, черствым и холодным, нащупать яркое тёплое пламя.       — На то воля Совета, Изабель. — Проговорил с честностью Галахад, пусть в единое с тем время хотел избежать конкретики. Были же люди правы: его ученица — сплошь безумство и стремление. Но чем вызван сей бурный поток эмоций? На тренировках она всегда оставалась спокойна, непреклонна и требовательна к себе, выполняла указания вопреки нежеланию, сущему непониманию, отчего её учитель то медлит, то заставляет заниматься «глупой» монотонной работой, грязной для такого высокого лица, как рыцарь Ордена. Полна сюрпризов, эта девица: в один день алчнее и суровее всех лютых зим, опущенных на Англию, иногда игривее, чем лучистое солнце поутру, горячее цвета осенних листьев в незаметные секунды нашедшего гнева. А теперь что ею движет? Надежда снискать лёгкой кары за ошибки? Нет уж, Грейсон ей на то и учитель, слабых мест не забывающий и не прощающий их вовсе. — Но сами Вы рассуждаете, словно Ваша недисциплинированность будет забыта с лёгкостью? Ваша необдуманная резкость могла стоить Вам жизни и, благо, — Галахад, поднимая кисть, по-своему мягко провёл ладонью по щеке ученицы, заправляя тонкую выбившуюся прядь волос за ухо, после чего кладя руку на юное плечо, — Вы отделались лишь шрамами и болью. — Взгляд рыцаря смягчился. Он понимал, можно обойтись с молодой леди куда более легко, ибо она ещё остаётся тем же дитём, во многом беспомощным и требующим поддержки, однако иначе ей вряд ли можно доказать, какие ужасающие последствия несёт одно движение, сделанное впопыхах или под действием эмоций.       — Не в коим случае, — возразила Изабель уже без иронии в голосе, — я знаю, что должна понести наказание, и чем раньше я предстану перед Советом, тем лучше. Я всё обдумала, и уже в том состоянии, когда могу возвращаться к привычной жизни, — в её взгляде снова появилась нездоровая искра, какая-то необычная, которую нельзя было охарактеризовать как проявление какой-то единой эмоции. С годами, вместе с упорством, в Изабель появлялась и хитрость, умение вертеться, чтобы жить. Вместе с тем, она никогда не позволяла себе соврать Галахаду: он по любому узнает; да и просто исходя из того, что она ему доверяла как никому другому, и всегда рассчитывала на понимание. В голове уже зрел план того, что пройдёт время, и она, снова полная сил, надежд и стремлений, вновь столкнётся лицом к лицу с опасностью, но уже выйдет победительницей. Она осознавала, что все её мысли должны быть заняты анализом ошибок, разработкой эффективной стратегии боя и моральной подготовкой к первому убийству, однако на деле всё было намного иначе, и слишком уж часто она перебирала в мыслях не знания, а образ того, кто ей эти знания давал. Он не постарел ни на день с того момента, как они впервые встретились, но вместе с тем Изи смотрела на него как-то по-новому, словно на другого человека, полная захватывающих переживаний, никогда прежде не волновавших юное сердце.       Она ещё больше смутилась и опустила глаза, когда тяжелая ладонь коснулась её щеки, обжигая сильнее, чем пламя тысячи костров. Боль на душе смешивалась с восторгом, перехватывающим дыхание, вместе с тем, короткими ударами пульса появлялся ничем необъяснимый страх, с каждой своей волной заполняя юное тело с макушки до пят. «Зачем Вы меня мучаете?» — проговорила она про себя, подняв блестящие глаза на рыцаря с искривлённой нервной улыбкой. Но, вместе с тем, это мучение ей нравилось; она, будто находя в том неземное удовольствие, чаще и чаще напрашивалась на то, чтобы Грейсон ненароком коснулся её волос, когда она стояла, склонив голову, словно что-то потеряв, задавала глупые вопросы, дабы он уверовал её, что всё будет хорошо, и, иногда явно нарочно, держала ружьё чёрти как, дабы наставник снова вложил его ей в руки.       — Простите, что подставила Вас… — виновато произнесла она, снова пряча глаза. Юная леди хорошо понимала, что её промах — ещё и промах её наставника, а ввиду того, что она ещё не могла в полной мере сама за себя отвечать, груз ответственности, умножив свой вес, ложился на плечи Галахада, что вызывало у Изабо непомерное чувство вины и стыда. Она уже не дитя: некоторые девицы её возраста уже обзавелись своими чадами, и следили ещё и за ними, так что Изабо чувствовала себя довольно ущемлённой, однако не время было сейчас доказывать свою самостоятельность глупыми геройствами, ибо по-другому девица пока не умела, — так, когда состоится Совет? — она решительно взяла себя в руки, шумно выдохнув и, сдвинув брови, посмотрев куда-то сквозь наставника.       Грейсон только лишь коснулся виднеющегося шрама, и его пальцы словно бы оцепенели, ложась на тёмную ткань, скрывающую молодые бледные плечи. Минута, две — сколько времени отделяло Изабель от смерти? Видимо, Бог безмерно любит эту юную леди, раз позволил выжить после удара когтей, полоснувших девицу у самого горла. Или же причиной её выживания стал учитель, бросившийся на помощь и не находящий себя на протяжении всего пребывания Изи на грани меж миров? И теперь ему даже представить трудно, как она снова отправится на рейд. Несомненно, в том заключается долг его подопечной, то неизбежно несмотря на любые мысли Галахада, но начинать подобный кошмар вновь ему хотелось едва ли. Изабо улыбалась, хоть измученно и натянуто, но все же практически также, как в прошлом, вызывая внутри медлительно расплывающуюся теплую волну уюта. Увидь его дотлевающие огни во взгляде, возникающие в связи с чем-то, выше его понимания, ладонь, скользнувшую по плечу (о распущенность!), нянечки Изабель давно бы уже седые волосы на голове, записывая рыцаря в одного из самых распутных мужчин, под чьё пагубное влияние попалась юная девица, уязвимая в своих грезах. Но сейчас их не было; сейчас пустовали величественные коридоры, хранившие в себе некогда белоснежные, но уже покрывшиеся пылью гобелены. Редко кто прохаживал здесь в такое время, и всё-таки именно им судьба уготовила встречу сейчас. И по какой причине Галахад вдруг начал думать в таком ключе, замечать в отсутствии посторонних на такие моменты выгоду?       Уловив некоторую излишнюю близость и позорные намёки в мыслях, Грейсон быстро убрал руку, вновь складывая в замок за спиной, однако не отступая от Изи. Они ведь все же были в какой-то степени близки, после стольких лет обучения, потому прерогатива стоять рядом, говоря о различных вещах и изредка невольно дотрагиваясь друг до друга у них оставалась.       — Что же, Ваши ошибки — мои ошибки. И так будет до тех пор, пока Ваших губ не коснется Чёрная Вода. Посему моё прощение Вам не требуется, а вот прощение в глазах отца — определённо. — Рассудил наставник девицы, между тем думая, что простил бы ей и нож в спину, и ложь, и любую выходку с её стороны, ведь тут уж нечего скрывать — после инцидента с ликаном, как культурно окружение стало называть сей проигрыш, вышедший опасной потерей крови для Изабель, Грейсон даже не думал о том, почему ученица вела себя столь непрофессионально, а только боялся, к чему такая дилетантская выходка приведёт. Вместо мыслей относительно того, что он сделал не так, к чему не подготовил Изи на поверхность всплывали иные рассуждения, в коих фраза «Благо, Изабель жива.» приобретала первенство, неправильное по сути и нездоровое в силу совсем не тех вкладываемых в неё чувств.       — Как только Вы сможете нести ответ за свои деяния. Вернее сказать, как только Вы сможете присутствовать на Совете, дабы я понес ответ. Лорд-канцлер не пожелает Вашего излишнего фигурирования в качестве повинной в отпущении ликантропа, — Галахад, пусть взгляд не отвел, тем не менее скользнул им по лицу молодой леди в желании выискать подходящие слова, — но одна из главных причин замешательства остальных — это факт того, что сам полукровка мёртв. Оставив Вас на попечение лекаря и сэра Лукана я покинул Орден в попытке найти след сбежавшего ликантропа. И мои действия увенчались успехом, тем не менее сей поступок не был воспринят в положительном ключе, но благой рукой Лорд-канцлера стал маслом в огне. — В речи рыцаря слышалось нежелание оскорбить ученицу упоминанием отца, и несмотря на это, умалчивать в разговоре с ней он не мог, не смел.       С привкусом горечи Изи почувствовала контрастный холод помещения там, где до этого лежала тёплая ладонь наставника. Всё же, сколько благородного восторга не вызывало осознание того, что она чуть ли не на днях вступит в рыцарские ряды (как же хотелось в это верить!), ей так не хватало обыкновенной человеческой теплоты, таких моментов, как сейчас. Они, как ни что, воодушевляли девицу, вдохновляли на то, чтобы снова идти в бой, и, забираясь в душу, говорили голосом Грейсона: «Всё будет хорошо, Изи.». И, что бы там не твердили, охая, нянечки, даже если влияние наставника было пагубным, она была бы рада под него попасть.       Изабель загадочно улыбнулась, а глаза вновь лукаво заблестели, когда она поймала его долгий взгляд, словно платя той же монетой, не давая угадать наверняка, что таится у неё в мыслях, что всегда так безошибочно до этого момента получалось у Галахада. Рыцарь никогда не давал слабину, ни в деле, ни в слове, но сейчас она видела его колебания, чувствовала, что он в замешательстве. За тот месяц, что она провела, почти не вставая с постели, Изабель успела разобраться в своих мыслях, и, конечно, многое для юной леди ещё оставалось загадкой, но вместе с неизвестность проявлялась ещё более пугающая и, в то же время, манящая, реальность. Не о том ли слагали легенды и баллады? Не то ли воспевали художники и скульпторы всех времён? Не то ли когда-то погубило Камелот?..       Слова рыцаря вызвали в душе Изабо странное противоречие: как могли не поладить два человека, объединённые одной верой, одной судьбой, и, что имело малое по факту и большое для самой Изабо значение — которым она одинаково доверяла?       — Я могу уже сейчас, — такие типично детские черты, как наивность и нетерпение Изабо всячески старалась подавить в себе, но не получалось. И вот сейчас, опять, она слепо рвётся бой, не грозящий ей физическими повреждениями, но, вместе с тем, не менее опасный, не думая о возможных последствиях, — я виновата, и признаю это, и мой юный возраст — совершенно тому не оправдание, — она опустила глаза и заговорила тише, — и не хочу, чтобы Вы пострадали из-за моей глупости. Я уже не дитя, позвольте мне самой за себя ответить, — она пристально посмотрела Грейсону в глаза, — хоть раз.       Сэр Галахад скрыл своё замешательство по отношению ко взгляду ученицы. По отношению к её действиям, по отношению к себе и неприятного незримого ожога на руке. Совсем другая — теперь такие слова были способны описать Изабель. Огни её глаз закрадывались в мысли, притягивая чем-то неистово желанным и раздражая их закрытостью. Ранее его Изи, дочь, неумело поднимающая меч, виделась открытой книгой — те времена пестрили лёгкостью и простотой. В те времена она неизменно следовала его указам, никогда не покидая. Теперь же она имела право слушать одного человека — себя, а шла с Грейсоном просто лишь рядом, близко и на долгие годы, тем не менее просто лишь. Могла уйти столь же быстротечно, нежданно, невесть куда — могла уйти, ослабляя их сложнейший многогодовой узел, сплетенный из нитей двух судеб, коим изначально никогда не предназначено было пересечься. За них все способен решить приказ Совета, али алчная смерть. Теперь все иначе, и оттого в горле комом встаёт горький привкус неизвестности. Та Изи вдруг умудрилась стать иллюзией, за какие-то крошечные дни с быстрейшим месяцем обретая новую оболочку, новые чувства, о коих Галахад не имеет понятия. Жалкие крупицы его знания заключались в том, что Изабель, эта воительница в бледном свете наступающего утра, нашла место в его мыслях на веки вечные. В том, что он толком не имел представления о происходящем в её душе, зато в своей давно дал себе явный отчёт — Грейсон более всего жаждал сохранить будущего рыцаря подле себя. За её здравие и присутствие он будет готов молить, убивать — не имеет значения. Но если придёт черед расстаться, если она самолично оттолкнет его и потребует ухода, то станется так. Несмотря на это, сэр Галахад отныне — едва заметная, меркнущая, стоит свету обнаружить пропадающий силуэт, её тень. Близкая до самого конца, незаметная и неосязаемая, хоть сопутствующая каждому шагу.       — Можете? Не так давно Вы в той же манере уверяли меня в своей готовности, и что же из того вышло? В Ваших мыслях не присутствует и понятия о том, какие испытания Вас ожидают. Усмирите свой пыл, дитя, обдумайте каждое слово, каждый шаг и действие. Время готово играть на Вас — так используйте его. В противном случае на сей раз я откажу Вам. — выслушав ученицу далее, практически незаметный в тёмных глазах гнев наставника сменился на сожаление, желание медлить и устранять неровные углы проблем с особой обходительностью. С последующим ответом он долго медлил: длительные сухие речи сержантов, твёрдые суждения гроссмейстера — ничто не вызывало у него такой тягости, как этот вопрос. — Вы ставите меня в трудное положение, Изабель. Если я дам Вам волю на это, то последствия смогут склониться не в нашу пользу. Но если же я не сделаю того, то боюсь потерять Вас навсегда. — Снова зрением Галахад охватил шрам своей ученицы и, после поймав её сосредоточенный взгляд, в глазах его блеском застыла горечь. — Все же я бессилен в решении Вашей судьбы. Пришёл Ваш черед — делайте так, как знаете. И пусть Совет видит в Вас ту силу, которую я имел честь замечать в своё время. Несмотря на все шрамы, нанесённые в прошлом и последующие в будущем, я истинно горд теми словами, что слышал от Вас сейчас. Я горд тем, кто Вы есть теперь. И даже без акколады я вижу Вас рыцарем Ордена.       Улыбка незаметно легла на уста наставника Изабо. Горечь никуда не делась, а сердце вот уж истекало кровью из-за происходящего. Отвечая ей соглашением, Грейсон будто утерял во мраке часть своей души, но чем более явственной становилась эта улыбка, тем больше стремлений утерять себя окончательно в этой тьме испытывал рыцарь.       — Однако это не изменяет одного, юная леди. Все-таки Вы — дитя, сколь сильно не убеждайте меня в обратном. И оттого Вы лишь дороже для меня и особеннее для окружения.       Изабо видела едва заметные огоньки раздражения, что проскакивали в глазах немолодого рыцаря каждый раз, когда она подкрадывалась к нему, украдкой наблюдала, а теперь же они готовы были быть тенями друг друга. Незримое присутствие, сказанное успокаивающим шепотом «я рядом»: всё это какое-то личное, доступное только им двоим, таинство, бесконечно осуждающееся и порицающиеся.       — Поверьте, я много осознала, — Изабель нахмурилась, ясно давая понять, что отступать не подумает. Вздохнув и отведя взгляд, она скрестила руки на груди со своей обычной манерой издёвки и снова впилась взглядом в собеседника. Изабель никогда не славилась простым характером, но и Галахад явно не собирался сдавать позиции, словно такая черта характера как упрямство передавалась от наставника к ученику ещё когда Мэлори был неофитом, — или же Вы боитесь, что в случае становления рыцарем я Вас превзойду?       Желание как-либо язвить тут же пропало, когда и с лица Грейсона исчезло недовольство, сменяясь даже на так редко, но ярко на общем фоне безразличия ко всему, появляющуюся улыбку. Будь жизни чуть проще, она бы просто так, без задней мысли, обняла бы его, благодаря за всё, что он для неё сделал. Но нет. Нынешние нормы, содержание коих так усердно вкладывали ей в голову, утрированную стыдливость и отсутствие и тени вульгарности, сам факт того, что мужчина и женщина, оставшиеся наедине уже считались скомпрометированными, выросли между ними непробиваемой стеной, скрадывая всю теплоту возникшего момента.       — Может быть, — Изи с какой-то непомерной горечью, полной осознания бессилия перед многими жизненными тяготами, посмотрела на наставника, — я для Вас ещё дитя. Но Вы для меня — уже не отец. Коридоры наполнились гулким эхом её шагов, когда она вдруг решила покинуть общество сэра Галахада, не получив ответа на своё странное заявления, смысла которого в полной мере не понимала даже она сама, словно последние слова произнёс её устами кто-то свыше, кто-то много мудрее и честнее. Она шла всё быстрее, едва ли не бежала, стараясь донести вдруг навернувшиеся на глазах слёзы до своей комнаты, лишь бы наставник не увидел её слабости. Успокаивала лишь одна мысль: в случае какого-либо фарса с этими словами она спишет всё на то, что утомилась. Всё же, она подождёт ещё неделю, прежде чем предстать перед Советом.       Столько эмоций — не описать словами. Изабо с самой первой встречи и до последней минуты поражала своей энергией, уверенностью, готовностью и чем-то таким, что незаметно заставляло уважать её. Стремлением жить, не просто жить, а идти вопреки установленным порядкам, предписанным уж как один век правилам, коим женщина должна подчиняться, заучивать сильнее, нежели Библию или любые иные правды жизни.       Галахад не верил до сих пор, думал, будто у неё ничего не выйдет, не получится. Не в этот раз — общественные нормы возьмут над ней верх. Не сейчас — она откажется от своего пути, пустится к рукам нянечек, требуя ухода Грейсона из своей жизни. Ведь это слишком тяжело, слишком глупо, бессмысленно — пробиваться сквозь насмешки людей, дабы в один момент встать на их же защиту и умереть, не имея настоящей благодарности и признания. Глупо следовать за мужчиной, позволяя ему так относиться к себе, позволяя всегда быть рядом, но никогда не вместе. Позволяя ему видеть себя, каждую свою ипостась, встречаясь тайком в коридорах и делая вид, всем выражающий безразличие, когда на деле все иначе. Слишком тяжкая мука: всегда быть в считанных миллиметрах друг от друга, однако при этом никогда не касаться. Особенно, если вдруг начинаешь понимать, что возжелал только этого и ничего более. И все ж как можно? Сегодня он выберет её жизнь вместо смерти ликантропа. Завтра кинется прикрывать собой не людей, а её. В конечном счёте, выбирая меж целым миром и ею одной, сомнений не будет — первенство снова займет именно она. Как можно? Об этом множество смеет только просить, а на него сошло проклятием. И он точно также, как любой другой страдалец, повинуется медленно захватывающим его чарам, точно благу. И он ничего с такою силой не ненавидит, как это проклятье. И ничего боле не желает, кроме него одного. Страсть убивает разум, разум убивает страсть. А под конец остаётся одна пустота да надежды. Да вера в то, что проклятие не сойдёт с тела, между тем и не превратив его в мерзкую гниль. Однако мир не ошибочно прозван жестоким. Веры ему всегда станется мало. Вера всегда обратится прахом, который мягким крылом подхватит ветер, унося, словно той никогда не бывало. Одно ему безмерно сложно — пустота. Ни подхватить, ни унести, ни искоренить из сердца вихрем. Глупее и печальнее шутки на всем свете не найдёшь.       Ему хотелось воззвать к здравым мыслям в рассудке Изабо. Ученица не смела уйти от него вот так, никто не смел. Ему бы остановить девицу, ему бы просить объяснений… Все ж, даже шага вперёд он не сделал. Нет нужды в излишних словах — только одной фразы хватило, хватило полностью, окончательно. Хватило, чтобы Галахад безмолвно наблюдал за уходящей девицей взглядом, опустошенным полностью. Без улыбок, призывов вернуться. Он всегда ставил Изабель перед ответом, всегда. Тем не менее тогда бы пришлось ответить ему самому. Но как можно? Как можно?       Сэр Галахад исчез с первыми ясными лучами, и впрямь тенью уходя к себе в ожидании того момента, когда его подопечная вновь пожелает встречи. Грейсон полностью погрузился в гущу дел Ордена, в их тайные с Мэлори подозрения. Истина все ещё была далека от них, несмотря на это, стремление пробраться вперёд только более сильно занимало их мысли. Разве что мысли Грейсона назойливо и с тем мягко переплетались с образом Изабель. Он хранил его глубоко, от чего уже становилось спокойно и тепло на душе, пусть мерзко и тягостно одновременно. «Но Вы для меня — не отец.» Рыцарь отстранённо качнул головой, слыша слова Мэлори о скором совете и следуя за ним, по-прежнему скрестив руки за спиной и обращая взгляд исключительно прямо. «Как и Вы для меня — не дочь. Вы — все без остатка.» Во времени всегда бывает так: славный рыцарь, чья имя знают на века, склоняет голову, душу и клинок, стоит молодой девице застать его врасплох, проронив его же имя в восторженном воздыхании, превращаясь по прихоти судьбы в вечное безумное воспоминание, которое пороком опьяняет, к потерянной страсти взывая. И посему из пустоты рыцарь вдруг обнаружит в ней свой изъян, губящую смерть, но ничто не прельстит его так, как именно подобная, явленная в любовном сладострастном грехопадении, смерть.