Наброски

Ты боишься смотреть, ты боишься дышать, ты боишься однажды не выдержать и сказать, и вроде слов-то не так много (а точнее - всего три), но что-то сжимает твою грудь тисками, похищает дыхание изнутри, и ты отделываешься глупыми фразами, обнимаешь неуклюже, мол, друзья? А в голове стучит: "Врешь, врешь..." и ты не видишь пути назад. Ты пишешь песни, и это так смешно: не ты ли твердил все время, что тебе все равно? Ты говорил это сотни раз со сцены и тысячу раз - в глаза, и ты даже сам почти поверил, сам себе почти доказал... Ты боишься дышать - дыхание это жизнь, а тебе лучше быть мертвым, что бы не заговорить случайно с ним, и ты отворачиваешься к стене, зажмурившись из последних сил, и просишь так, как еще ни у кого не просил: "Господи, дай мне терпения, или смелости, но чего-нибудь дай!" и ждешь наивно ответа, словно он вознесет тебя в рай, но боги молчат. Конечно, им там, в вышине, легко. А ты оборачиваешься, стараясь не смотреть на него, потому что богам до него ближе, а тебе - миллиарды лет, и сотни башмаков из стали, и железный хлеб, но ты не хотел, что бы так вышло, вот только тебя никто не спросил. Или ты не расслышал, когда тебе кто-то об этом как раз говорил? Ты шепчешь себе: "Бака!", засовываешь голову под холодный кран, только бы никого не разбудить. Хотя чего уж там, что они могут сделать - ну покрутят пальцами у виска... Это наверняка лучше, чем презрение в его глазах. Лучше, чем слова, бьющие больно, прямо под дых, и шепот за спиной, и пересуды чужих, и обвинения - пустые, в общем-то, как разбитый кувшин, - и горькая ярость от того, что сейчас ты не с ним, просто потому что струсил, потому что не супермен. Потому что не умеешь, как он, не замечать каменных стен. А в городе давно уже полночь и звезды падают, словно снег, ты протягиваешь к ним ладонь, собираешь в горсть - сладкий десерт - они утекают сквозь пальцы, падают на пол талой водой, и ты загадываешь тысячу желаний, что бы он был с тобой. Говоришь торопливо, повторяешь одно лишь на каждую каплю-звезду, обещаешь быть хорошим мальчиком в будущем году, не влипать в неприятности и не пить в барах ночь напролет - эй, ты ведь веришь мне? Звезды падают: "Врет, врет." Ты чувствуешь себя почти богом, обнимая гитару, словно его, ты прикасаешься к ней так нежно, будто под пальцами тонкое стекло, ты шепчешь ей стихи, закрываешь глаза, прислоняешься к грифу лбом, и все пытаешься, пытаешься, пытаешься не думать о нем. Звезды светятся в зале тысячами огней - и от этого темнота кажется еще темней, и ты ее не боишься (тебе ведь не девять лет), тем более что ты на сцене, и тебя окружает свет, но когда он тянет руку, ты в страхе подаешься вперед, хотя ты читал сценарий и знаешь его назубок, ты видел охрану - вон они стоят вдоль рядов, но вот в эту секунду - какой ты, к чертовой матери, бог? Наивный мальчишка, решивший сыграть ва-банк, поставивший на кон душу и потерявший ее, как дурак. Ты боишься дышать, потому что вдруг он упадет? И здравый смысл бесполезен - никто этого не поймет, никто не узнает, не заглянет внутрь тебя, потому что ты закрыл свое сердце минимум на пятьдесят замков, оборотов, золотых ключей, одиноких рассветов, горьких ночей, на пятьдесят взглядов, которые ты потерял, на пятьдесят слов, которые не сказал, и ты вмешиваешь в песни нежность, словно она заменит его любовь. И ты знаешь, как глупо надеяться на что-то вновь. Он приходит неожиданно, как дождь за окном. Снимает пальто, проходит спокойно в дом, ставит в углу зонт (звезды скатываются, как роса), включает чайник. Смотрит тебе в глаза, говорит немного смущенно: "Прости, что не отвык", а тебе кажется, что твой мир уничтожил ослепительно-белый взрыв. И скафандры уже не помогут, и твое убежище разлетелось в пыль, а он стоит, улыбаясь, как будто всегда тут был и не уходил вовсе, сжигая вослед мосты, и ты шепчешь растеряно: "Это правда ты?"