То, что важнее

Сомнения. Худший враг любого процесса. Но лучший друг любого результата. Сомнения заставят не один раз мысленно вернуться к началу, проанализировать всё произошедшее, спрогнозировать всё грядущее, а то и вовсе найти фатальную ошибку и остановить начатое. Альберт ничего не мог поделать с природой своего ума, который всё вокруг подвергал сомнению, чем вызывал необходимость продумывать каждое своё действие. И никогда ещё ум его не подводил. Но ум слишком прост и понятен в отличие от чувств. Да и можно ли вообще понять эти чувства? Вескер считает, что очень даже можно. С ними даже можно совладать, но, видимо, не в этом случае. Слишком сильно мягкие шёлковые ленты опутывали сердце, слишком ярким был её свет в кромешной тьме, слишком долго тянулось время без неё и слишком быстро — с ней. Ему никак нельзя было позволить каким бы то ни было чувствам быть сильнее себя. Сомнения пришли на помощь. Сомнения попытались подорвать веру в собственные чувства. Да, ему приходится постоянно иметь дело с по-настоящему гнилыми людьми, наиболее грязными методами выполнять свою работу, ломать голову над мотивами Спенсера — от всего этого любой может устать и, встретив кого-нибудь «не от мира того», банально отвлечься на более приятную персону. Персону, что вызывает при своём виде хотя бы мысленную улыбку, а не презрительную ухмылку. Персону, созерцание которой заставляет окружающий мир побледнеть. Персону, чей образ мягким теплом согревает изнутри пустоту, пробуждая в ней жизнь… Нет, сомнения не помогли. Едва в мыслях загорается образ с огненно-рыжими волосами, как всё внутри сдаётся под напором желания видеть этот образ своими глазами и касаться его. Вот так, наверное, он и погубит себя или, что ещё страшнее, — её. От непреодолимой силы пришлось спасаться бегством. Реже видеться, больше работать. Больше лгать, больше убивать, всё безжалостнее и безжалостнее, чтобы светлое сияние не смогло развеять создаваемый им самим же густой мрак и подчинить себе. Всё выше и толще строить стену вокруг самого себя, чтобы вообще ничего не могло побеспокоить своим существованием.

***

Четвёртый день не слышав даже его голоса по телефону, Эрин начала чувствовать, что сходит с ума. Неизвестность окружала со всех сторон, а проклятые врачи не звонили уже тысячу лет. Некуда пойти, потому что денег остаётся по минимуму из-за незапланированной задержки. Одиночество оглушало своей тишиной, окутывало разрушительными мыслями. Может, хоть раз позвонить ему первой? Но вдруг он на работе, они ведь не просто так договаривались о звонках? А разве… разве она ничего для него не значит? Разве не он говорил, что совместное время — лучшее, что случалось с ним за много лет? Возможно, она тоже по-своему немного виновата, ведь до сих пор так и не сказала о причине своего приезда в Штаты. А стоит ли вообще рассказывать? Стоило ли вообще начинать всё это, если Эрин скоро улетит обратно домой, вне зависимости от того, найдётся её болезнь или нет? Задумывалась ли она о продолжении отношений? И если врачи отзовутся с плохими новостями, как сказать о них Альберту? Пока голова кружилась от тяжёлых дум, руки сами добрались до телефона и набрали номер. С первым гудком сердце почему-то провалилось в пятки. Наверняка он занят, а тут она со своими жалобами… второй гудок. Но они же так замечательно отвлекают друг друга от проблем! За пустяковой болтовнёй, за разговором по душам, за прогулкой под вечерними огнями фонарей, за горячими прикосновениями и поцелуями… третий гудок. В конце концов, это же просто звонок. Не захочет — не будет говорить. Гудки резко сменились мягким тихим шипением. — Привет, — неуверенно заговорила Эрин, действительно боясь дозвониться не вовремя. — Привет, — донёсся сухой низкий голос. — Ты извини… не занят? — на две секунды даже повисла пауза, словно он сомневался в ответе. — Нет. Здорово! Значит, свободен! Только, что сказать ему? — Я, эм-м… я просто… давно не виделись, — Эрин пожала плечами, как будто хоть кто-то мог это увидеть. — Точно, — снова односложный сухой ответ. Или показалось? — Я соскучилась. И ты мне очень нужен, Альберт.

***

«Очень нужен». После этих слов дрожь в руках окончательно вышла из-под контроля. Ещё немного, и он точно проиграет чувствам, от которых так успешно избавляется последние дни. И вот она звонит сама. Не просто так, скорее всего. Очень нужен… — Что-то случилось? — хорошо, что благодаря многолетней практике голос всегда получается контролировать, не выдавая с его помощью никакой информации. — Да вообще-то нет, но… хотела поговорить кое о чём. Я всё собиралась рассказать, зачем я в Америке. Сказать ей, что об этом можно поговорить и по телефону? Нет-нет-нет, она же не просто так сообщила, что он ей очень нужен. — Хочешь, чтобы я приехал? — Ну, можем и встретиться где-нибудь, где скажешь. Не обязательно… — торопливо заговорила Эрин, но Вескер её перебил. — Я приеду. Расскажешь всё, — и резко бросил трубку. Её голос казался таким жалобным, а слова такими требовательными, что слушать дальше было просто невыносимо. Ленты вокруг сердца опять сжимаются, сменяя свои нежные касания жгучими объятиями удавки. И он вновь слабее. Без задержки и сожаления оставляет все собранные подчинёнными досье, подхватывает пиджак и спешит на улицу. По дороге ему начало казаться, что предстоящая история не будет приятной. Но не узнать было нельзя. Потому что это её история. Как же он собрался совладать с собой и стать сильнее чувств, если стремглав мчится по первому зову? Мазохист и самоубийца. Вот сейчас. Сейчас надо взять себя в руки, тихо всё выслушать, сделать вид, что проникся, и уйти, пожелав спокойной ночи. Желательно навсегда уйти. Дверь открывается, и Вескеру стоило героических усилий не улыбнуться Эрин в ответ. Знакомая крохотная кухня, чайный стол переговоров уже накрыт. Рыжие волосы немного взлохмачены. Неужели она безвылазно сидит все эти дни дома, не утруждая себя прихорашиванием перед выходом в свет? — Пару лет назад в нашу страну приехала компания Амбрелла, — после недолгого вступления начала Эрин, и начало сразу же заинтриговало Альберта. — Думаю, ты про неё лучше меня знаешь, раз живёшь здесь. Они сразу стали любимцами народа, предлагали всяческую помощь по медицинской части, к тому же бесплатно. А мама мне рассказывала, что в нашем роду все по женской линии умирают, не дожив, порой, и до сорока, — Вескер нахмурился. Да, ничего приятного дальше он не услышит. — Маме уже больше сорока, и она очень боится за себя и за меня. Уговорила меня сходить к специалистам из Амбреллы. Со мной, почему-то, не смогли разобраться местными силами и посоветовали обратиться сюда, в Раккун-Сити. И с тех пор, как мы с тобой встретились тогда в больнице, нет мне вестей ни хороших, ни плохих, — Эрин тяжело вздохнула и опустила взгляд. Ей-то сейчас полегче от того, что выговорилась и от того, что Альберт рядом. Но ему было совсем не легче. Пожалуй, ему сейчас было тяжело, как ни разу за множество лет. Генетическое заболевание. А значит неизлечимое. Даже Амбрелла не сможет помочь, со своими вирусами и паразитами. Вескер почувствовал, как шёлковая удавка сжалась ещё сильнее, уже причиняя вполне физическую боль. Это так злило и подавляло одновременно. Что сейчас сказать для неё? «Понятно, спокойной ночи»? О да, самый простой способ уничтожить человека. Словами, порой, можно нанести рану страшнее, чем ножом. Но Альберт вовсе не собирался резать её словами, только не её. И как назло к тому же в горле застрял комок. Ужасное состояние раздавленности, бессилия, тоски и боли. Вескеру совершенно это не нравилось и реально злило. Злость, направленная абсолютно в никуда. Хотя, вообще-то, если призадуматься, то устремлена она на самого себя. Из-за всех этих дурацких чувств, которым он позволил собой завладеть. Ведь с самого начала знал, к чему это приведёт. Только к боли. По-другому не бывает. Пальцы крепко сжимаются в кулаки, и Эрин это замечает. — Прости меня, пожалуйста, зря я тебя гружу своими проблемами, — глазами она бесцельно забегала из стороны в сторону. — Но всё равно. Большое спасибо, что пришёл и выслушал. — Ничего страшного, — голос по-прежнему не подводил. Но взгляд поднимать не хотелось. — Ты поэтому радуешься всем мелочам? Вопрос риторический. Наверное, никто другой не умеет ценить момент как тот, кто видит конец своего пути. Поэтому все остальные живут настолько беззаботно, ведь думают, что их конец ещё не скоро. — И поэтому тоже. Тратить драгоценное время на уныние — себе дороже, — Мюллер ловит себя на мысли, что последние две недели как раз тем и занимается, что частенько впадает в печаль. — А с тобой это время превращается в золото. — Эрин… — порывисто вырывается у него от переизбытка эмоций. Какое золото, о чём она говорит… Зачем она это говорит? Это её слова режут острее лезвия, потому что это слишком… ответственно. Быть для кого-то золотом, быть спасением. Не иконой, не идолом, не слепой верой, а реальным спасением. Сейчас он проиграет чувствам. Что-нибудь скажет или сделает, и потерпит поражение. А потом всю оставшуюся жизнь будет пытаться зашить рану. Нет, нет, для него самого спасенья нет. Только бегство. Он резко поднимается со стула, направляясь к коридору, но на полпути всё равно останавливается. Как же, как же сейчас сбежать и больше никогда её не увидеть? Как она улыбается, несмотря ни на что? Как сияют её глаза, как ветер развевает огненные волосы, словно лучи солнца… Кажется, что ещё чуть-чуть и сердце просто остановится. В глубине души даже хочется, чтобы так и произошло. Стоя спиной к Эрин, он всё же решает что-то сказать. — Это ты меня прости. Я не думал, что всё так серьёзно. Что у нас будет всё так серьёзно, — слова подбирались с трудом, потому что внутри был один сплошной хаос. Никогда в жизни Альберту ещё не приходилось чувствовать столько всего и сразу. — Я не думал… — Хэй, всё в порядке, — она беззвучно подошла сзади и легко опустила ладонь ему на спину. А теперь ещё непонятно, кто кого должен утешать. Видимо, всё как всегда — абсолютно зеркальное состояние, и исправлять его придётся обоим. Затем Эрин несильно обняла его, прижавшись щекой к спине. Она прекрасно понимала, что напугала его своим рассказом. Она ожидала такой реакции. Но хотелось быть честной до конца. И пусть они больше не встретятся из-за этого. Пусть. Предательски защипало в глазах. Пусть да не пусть. Конечно же Эрин не хотела, чтобы он уходил. Ловко высвободившись из её рук, Вескер обернулся и посмотрел ей в лицо, заметив покрасневшие глаза и кончик носа. — Всё, так дальше нельзя, — он нежно поцеловал её в губы, словно пытаясь оживить. И Эрин нашла силы улыбнуться сквозь поцелуй, который стремительно переходил в более страстный. Чувства уже давно пересилили Альберта, и он буквально захлёбывался в них. Нет выхода, и теперь уже не сбежать. «Проиграл», — подумал он, когда пальцы сами по себе стали поглаживать мягкую кожу шеи. Поражение было неизбежно. Оставалось только полностью принять его. Мюллер охотно отвечала, крепче прижимаясь и поглаживая спину. Кипящий адским пламенем коктейль из самых сильных чувств разливался по венам, с бешеной скоростью перекачиваемый слетевшим с катушек сердцем. Тело не слушалось, подрагивало и магнитом тянулось к чужим рукам и губам. Эрин с трудом удерживалась на ногах, не в состоянии совладать с той бурей, что охватила Вескера. Не дойдя в этот раз до кровати, он усадил её на какую-то тумбу и продолжил снимать мешающую одежду. Бледная, тонкая кожа покрывалась мурашками после его ладоней, блуждающих по бёдрам, бокам, животу и груди. Она не понимала, откуда взялась эта неудержимая страсть, но ей определённо нравилось. Он был очень близко, тесно прижимая к себе, но Эрин смогла провести руку к его телу, ведя ладонь от груди всё ниже и ниже, под ремень. Альберт тяжело выдохнул, опуская голову ей на плечо. Кажется, сегодня он сойдёт с ума с этой девчонкой. Как же он ещё не потерял сознание от такого опьянения? Стоны глушились в поцелуях, тела всё сильнее дрожали, и ничто сейчас не могло прервать их обоих. Даже они сами. Все грани стираются, все цепи рвутся. Только огонь в глазах напротив.

***

Может, уйти, пока она ещё спит? Тихо, по-английски. Не истязать себя разглядыванием милого лица, приковавшего взор. Лучше как можно скорее добраться до той больницы и «ненавязчиво» намекнуть тамошним работникам, чтобы поторапливались. Но сначала домой, смыть запах её тела, который дурманом обволакивает сознание. Взрывная волна, что сотрясала его вчерашним вечером, наконец утихла, позволив разуму разглядеть окружающую обстановку сквозь медленно оседающую пыль. Всё это попахивало безумием. Так глубоко окунуться в омут страсти, позволить себе проникнуться кем-то, завладеть собой. Пора с этим закончить раз и навсегда. Чувство беспомощности и полной потери контроля из-за кого-то чужого пробуждало гнев. Как злится загнанный в угол зверь. Всё равно им не суждено быть вместе, так зачем самолично растягивать мучения? Поскорее разойтись и забыть о существовании друг друга. — Ещё увидимся? — раздался за спиной тихий спросонья голос, когда до входной двери оставалось жалких полшага. Как она только умудряется так беззвучно ходить? Опять не успел сбежать. «Чёрт возьми, Эрин, отпусти же меня», — шипением проносится в голове, Альберта, который снова не в силах пошевелиться от её слов. — «Нет, я сам уйду». — Эрин, я тоже должен тебе кое-что рассказать, — в голове созрел небольшой план, как сделать прощание быстрее и безболезненнее. Хотя насчёт последнего можно поспорить. — Не самый подходящий момент, возможно. Но я вовсе не какой-то там бюрократ, — в его бледно-голубых глазах засветился уже знакомый холод, что насторожило Мюллер. — Я, скорее всего, самый ужасный человек из всех, что ты знаешь. Лжец, лицемер и убийца. Даже не считал, сколько человек уже убил, а скольким угрожал смертью. Не зная, что ей думать и как реагировать, Эрин неподвижно смотрела в эти ледяные глаза. Осмысление услышанного по одной букве доносилось до ума. Что на него нашло? От страха выдумал небылицу? Решил таким образом оборвать всё? Или, подобно ей самой, рассказал правду, оставив делать выводы? — Зачем ты это говоришь? — от дальнейшего ответа многое зависит. — Чтобы ты ни о чём потом не сожалела, — тонкими острыми иглами вонзилось в сердце. — Ты не обязана быть для меня отдушиной. Просто живи дальше. Для себя, — Ему хотелось коснуться её плеча, но руки словно почернели и могли испачкать её. Поскорее бы это безумие закончилось. — Уверен, что до нашей встречи тебе жилось ничем не хуже. — А если я всё равно хочу быть с тобой? — срывающимся на шёпот голосом спросила Эрин. — Не глупи. Нам всё равно расходиться рано или поздно. — Почему бы не поздно? — Потому что так будет больнее, — сквозь зубы ответил Альберт. К чему все эти объяснения, зачем этот рационализм? Надо просто поставить точку. Закрыть тетрадь и никогда больше не открывать её. Закончить почти на ровном месте, вырывая из себя ещё горящие нити, пока их тепло не успело сжечь всё или остыть. И сбежать от уже вцепившейся боли. Сейчас он обернётся и выйдет. Оставит её наедине со своей горькой судьбой, мыслями о собственной ничтожности и о нём, как о бессердечном сукином сыне. Шоковая терапия. Но Эрин выдержит. Вескер достаточно хорошо изучил её, чтобы это понять. Она преодолеет всё, без него даже ещё легче. Изначально он хотел сбавить обороты плавно, почти незаметно. Но так, наверное, даже лучше. Последний миг проходит в изучении её разбитого взгляда, и он быстрыми шагами уходит прочь. Подальше от непреодолимого.

***

Звук закрывшейся двери зациклился, как заевшая кассета в магнитофоне. Эрин ущипнула себя за руку в надежде, что это идиотский сон. Не помогло. Ноги подкосились, пришлось прислониться к стене, а потом и вовсе скатиться по ней вниз. Почему всё должно кончиться именно так? Почему именно сейчас? К чему самолично рушить всё? С другой стороны, он с самого начала всегда утверждал, что в итоге всегда остаётся лишь результат. Вот он, уже здесь — слёзы, обида, злоба, отчаяние и одиночество перед лицом судьбы. Кинуться за ним, умолять остаться? Стоит ли… собраться духом и обесценить всё пережитое? Удастся ли… Лжец и убийца, вот как. Если как следует подумать, то это вполне могло быть правдой. Лгал ли он ей всё это время? Теперь не узнать. Но если бы лгал, не всё ли равно было бы ему на её болезнь? Сейчас только и оставалось, что сидеть, прижимаясь к холодной стене, предаваясь таким же холодным мыслям. Может, холод остудит жгучие прутья, обвившие всё изнутри.

***

Следующим утром звонит телефон. Неужели Альберт? Или это из больницы? — Мисс Мюллер? Это доктор Янг. Мы наконец-то закончили исследования и готовы всё вам рассказать. Приходите, пожалуйста, в ближайшее время, можно хоть прямо сейчас, — как снег на голову теперь этот доктор. Тон у него был чересчур вежливым, чтобы можно было хотя бы предположить, что они там наисследовали. — Хорошо, спасибо, я приду. То ли настроение и без того было паршивым, то ли мысленно Эрин на самом деле уже давно смирилась с тем, что услышит. Подтверждение. Не убежать от судьбы. Не спрятаться. Лишь гордо встреться лицом к лицу, твёрдо стоя на ногах и шагая навстречу. Доктор Янг объяснял что-то про чрезвычайную редкость этого заболевания, что сейчас как раз ведётся разработка экспериментальных препаратов, позволяющих отсрочить смерть. Пытался утешить, конечно же, приободрить. Немного даже получалось. Дома, глядя на своё отражение в зеркале, Эрин показалось, что за эти два дня она постарела на все десять лет. Если сейчас же не перестать заниматься самобичеванием и жалеть себя, никакая сила молодости не сотрёт с лица пережитые тяготы жизни. А жизнь, между тем, не заканчивалась. Ещё нет. Впереди немало лет, которые можно провести с удовольствием. Когда самолёт начал выезжать на взлётно-посадочную полосу, Эрин в последний раз обернулась в сторону терминала. Не стоит ни на кого злиться, сожалеть. Обида со временем развеется, боль утихнет, а живые и яркие воспоминания останутся с ней навсегда. И всегда будут убаюкивающими волнами разливаться по телу при мыслях о прошлом. Что бы он о себе ни говорил, Альберт всё равно запомнится ей самым лучшим. Потому что иначе его присутствие в её жизни было бы бессмысленным.

***

— Не поверишь, как раз неделю назад читал последние исследования по этому вопросу, — громко говорил Уильям, прерываясь на глоток кофе. — Да, дефект и вправду редкий, живут с ним лет тридцать-сорок обычно. Не то чтобы Вескер сам не мог разобраться в диагнозе. Скорее, ему необходимо было продублировать информацию от кого-то постороннего, желательно, от лучшего ума из всех живущих. — Что ж, я всё так и понял. — С чего ты вообще этим заинтересовался? — Случайно наткнулся, стало интересно. — Что ж, ясно. А я всё ещё жду, когда ты вернёшься в родную лабораторию, — Альберт улыбнулся уголком губ. — Жди. Может, когда-нибудь вернусь. Пока что всем нужно было только ждать. Время всё расставит на свои места. Оно занесёт песками прошлое, надёжно спрятав его, залечит раны и преподаст урок. Или преподнесёт неожиданные сюрпризы.

***

Всё время Эрин молила бога только об одном — о сыне. Родись у неё дочка, её бы ждала та же участь, что и всех её бабушек, матери и её самой. И нет ничего страшнее, чем обрекать своего ребёнка на такую жизнь. Её и его ребёнка тоже. Поэтому, когда маленький мальчик закричал, жизнь вновь доказала, что в ней всегда есть место для счастья. Эрин сделает абсолютно всё, чтобы вырастить достойного сына. Чтобы гордиться им, и чтобы, возможно однажды встретившись, им мог гордиться и его отец.