Слова на песке

Рауд без сил опускается на стул, сильные руки повисают плетьми, но пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки: — Ты угадала. Им пообещали свободу и независимость, этого оказалось вполне достаточно. Больше никаких чипов ПКП, гражданские карты аннулированы. Невероятно, но они восприняли это как победу. Да уж... Для тех, кто с рождения подчинялся системе Зейн — просто предел мечтаний. — А как же революция, истинное перерождение, как же: «Эра служения машинам закончена?» — зло усмехается Фабиан. — А никак. — Что теперь? — Да ничего! — Карин отворачивается. Тонкие пальцы теребят кончик чёрной косы. — Праздник. Много бесплатного пойла и жратвы. Великий железный бог услышал своих детей. Когда протрезвеют и поймут: свобода не означает, что им дадут делать всё, что взбредёт в голову, — будет поздно. Танагура победила, когда Ясон Минк договорился с федералами. Нет денег и поддержки извне — восстанию конец. Обмануть народ — дело техники. В ближайшие несколько лет тут делать нечего. Пока отпразднуют, пока разберутся, поймут, что их провели... Эл досадливо взмахивает рукой, задевает чашку с недопитым кофе, и та с глухим стуком падает на пол, но вытирать чёрную лужицу никто не спешит. Бессмысленно. Надо улетать. Бессмысленно — он знал это с самого начала. Пилот экспедиционного корпуса Федерации Фабиан Рей себя к идеалистам не причислял и в группу «Свобода» попал совсем по другим причинам. Не идейным. Нет, он был совсем не против свободы, но считал, что её надо заслужить, выстрадать — тогда она воспринимается как победа, ценится и понимается. В виде подарка свобода не радует, не осознаётся. Люди не представляют, что с ней делать, и удивляются, почему с утра в кране нет воды, а на столе — завтрака. Не понимают: свобода — не означает «ничего не делать». Она не от чего-то, а для чего-то. Но всё это будет потом, если вообще будет на этой забытой богом планете. А он, Фабиан, сегодня здесь только ради Карин. Любовь — единственное, за что не жаль отдать эту долбаную свободу, единственное, ради чего стоит жить и совершать сумасбродные поступки. Если, чтобы быть вместе, надо освободить целую планету от власти не к добру поумневшего компьютера — что ж, он попробует. Станет для своей женщины героем, прочтёт уважение и признательность в синих прекрасных глазах — неплохая плата за риск. Фабиан улыбается, чёрная чёлка падает на смуглый лоб. У них ничего не вышло. Юпитер побоялся открытого противостояния. Предложил восставшим даже не компромисс — полную независимость. Бросил, как голодной собаке кость — приятно пахнет, но давно так обглодана, что насыщения не будет. Зато в ней на время застрянут клыки. Поэтому в ближайшее время здесь делать нечего. Они улетают. Карин и Эл расстроены, а ему... ему, в сущности, наплевать. Придумает, как стать героем в другом месте — всё ещё впереди. — Я никуда не полечу, — хмуро бурчит Рауд — их командир и идейный лидер. Карин берёт тряпку и аккуратно вытирает разлитый кофе. Фабиану всё понятно без слов — она тоже остаётся. *** — Бегите! Уходите через катакомбы! Периметр оцеплен. Там даркмены и дроиды, нас окружили! — Латоя беспомощным кулём сползает по стене. На груди расползается алое пятно крови. — Прощайте, товарищи. Не дайте себя убить. Они бегут по узким тёмным коридорам. Под ногами чавкает бурая, воняющая нечистотами жижа. Огни ручных фонарей пляшут по мокрым каменным стенам. Дана Бан — их последний приют, старая шахта, ставшая братской могилой тем, кто не поверил доводам Юпитера и элиты. Почти весь состав группы и братья-амойцы — кто не согласился с новым порядком, кто понимал, что это просто ловушка для глупцов. Светловолосый демон с синими глазами просто приказал взорвать их убежище, и на шахту скинули несколько килотонн конденсированной химии. Выжили те, кто оказался в этот момент на нижних ярусах или в городе. Таких было немного, и Фабиан — один из них. Он вернулся в Дана Бан, чтобы похоронить Карин, но блонди взялись за повстанцев всерьёз — тут их ждала засада. *** Фабиан лежит у стены. Всё-таки жив, но тело не чувствуется. Он не может пошевелиться, не может связно мыслить. Ему осталось только вспоминать. Керес получил независимость два года назад, но уже через месяц, когда ещё не стихли вопли ликования, вокруг бывших мидасских кварталов поднялась заградительная полоса, отрезавшая их от остального мира. Ещё быстрей выросла незримая стена отчуждения между гражданами, выбравшими подчинение, и изгоями, не сумевшими отличить сладкую ложь от правды. Жители трущоб стали отщепенцами. Зря они думали, что элита оставит проигравших в покое. Руководителей и зачинщиков волнений стали отлавливать по одному. Лидеры восстания пропадали. Вскоре это стало понятно всем: нет другого выхода — или сражаться дальше, или умереть по одному, став подопытными в лабораториях Танагуры. Правда, для тех, кто согласится пройти процедуру обновления памяти, Юпитер сделал исключение. Полная смерть личности — вот что это означало на самом деле. «Тело будет жить, но в нём — уже не ты. В нём другой, незнакомый человек», — так объясняет это Рауд. «Да разве это жизнь? — возмущается Фабиан. — Лучше уж пуля в висок». Но жалкое существование в Кересе выдерживали не все, некоторые соглашались снова стать гражданами, заплатив такую цену. Остальные заживо гнили в трущобах с бутылкой стаута в руке или сражались в составе повстанческой армии «Движение освобождения Кереса». Керес — так назывались бывшие кварталы Мидаса, которых теперь нет на карте, на которые больше не распространяется закон и где жители не носят идентификационные чипы ПКП — трущобы, пристанище изгоев. В Кересе нет работы, в Кересе нет производственных мощностей, в Кересе свои законы. Ты можешь жить, если придумаешь, чем питаться, а можешь умереть — всем глубоко наплевать, что ты для себя выбрал. Тут нет будущего — только прошлое и постоянная, изнуряющая борьба за каждый день, за каждый час бессмысленного существования. Тут ты никому не интересен и не нужен — сборище неудачников, которые однажды упустили свой шанс. А шанс был. Был — Фабиан знает это точно. Они бы дожали Юпитера. — Долой оковы! Требуйте истинной свободы! — взывают руководители «Свободы». Но бывшие граждане, а теперь «свободные монгрелы» жадно хватают крошки, сыплющиеся со стола элиты. И синеглазый демон улыбается им с каждого голоэкрана, с каждого плаката. Улыбался. Пока на шее восставших окончательно не затянулась петля Танагуры. Если бы амойцы не пошли на попятную, не заглотили бы наживку, которую подсунула им элита, если бы не слушали этот чарующий голос, не верили этой улыбке, не впитывали ложь, которой сочатся бледные губы... Ясон Минк — так звали того, кто смог убедить восставших сложить оружие. Я-сон Минк, Я-сон Минк — грохочут за спиной дробью тяжёлые шаги догоняющих их боевых дроидов. Я-сон Минк, Я-сон Минк — щёлкают затворы впереди. Ясон Минк — блонди, который убил их мечту. Конец. За поворотом ждёт смерть. *** — Думаю, больше они нам не смогут доставить проблем, — высокий блондин с нереально синими глазами, видимо, для удобства одетый в форму рядового даркмена, носком ботинка переворачивает труп на спину. Рауд... Огненно-рыжие кудрявые волосы, борода и почти прозрачные серые глаза. Неподвижное лицо командира спокойно. Он сражался до последнего вздоха, его совесть чиста. Рауду всё равно, что будут делать с его пустой оболочкой — дух воина в Валгалле, а вот Эл не выдерживает. — Суки! Сволочи! — вырваться из железных захватов боевых дроидов невозможно, но Эл не прекращает попыток до тех пор, пока блондин не бьёт его наотмашь по лицу рукой, затянутой в тактическую перчатку. Удар нелюдя сильный, и тело безвольно обмякает, повисает в держащих его руках. Из носа на пол тонкой струйкой течёт кровь. — Отлично проведённая операция, Ясон. Поздравляю, — спутник синеглазого, тоже блонди, смотрит на потерявшего сознание Эла и брезгливо, холодно улыбается. — Спасибо, что позволил развлечься, Жильбер. Охота на людей — что может быть увлекательней? Паоло Эчевария в последний визит на Этту пригласил нас на сафари — так люди называют убийство диких животных. Рауль согласился, но потом пожалел, а я не стал тратить время. Знал, что принимать приглашение не стоит — мне будет скучно. Человек — вот самое опасное животное: хитёр, изворотлив, непредсказуем и опасен. Только его можно считать настоящим трофеем, — Ясон Минк наклоняется, подбирает оружие Рауда и ставит ногу тому на могучую грудь. — Люди на некоторых планетах стреляют в бессловесных тварей, а потом фотографируются с трофеями в позе победителей. Вот так, — объясняет он Жильберу Домина, упирая в бедро приклад плазменной винтовки и деланно улыбаясь, — потом украшают фотографиями стены жилищ, а рядом вешают отрубленные части тел своих трофеев. Чаще головы, иногда кожу. Обычное человеческое тщеславие и варварство. Элите достаточно помнить. Власть над жизнью и смертью — что может быть приятней, что заводит и будоражит больше этого? Жильбер Домина смеётся: — Хороший трофей, — он наклоняется, осматривает труп Рауда. — Их главарь. Можешь гордиться — убил вожака бешеной стаи. Повесишь на стену голову? Минк презрительно фыркает: — Они разочаровали меня. «Движение Независимости Кереса» — такое пышное название и никакой изобретательности. Риски были минимальны. — Гореть вам в аду! — снова подаёт голос Эл. Фабиан с трудом поворачивает голову. Наверное, ему повезло — даркмены стреляют не плазмой. Парализующий заряд в грудь, а потом в голову. Командиру повезло меньше — он повстречался с блонди. Но Фабиан знает, что спасение не случайно — это Карин, его ангел-хранитель, а он теперь — её карающий меч. Фабиан не может, не имеет права умереть, как бы этого ни хотелось. Он будет жить, пока не отомстит. За неё, за Рауда, за смерти товарищей. *** В помещении душно и смрадно, но скоро это закончится. Приблизительно каждые два часа даркмены уводят по одному человеку, и назад ещё никто не вернулся. Он сидит у стены. В ноги и руки постепенно возвращается чувствительность и подвижность, тело оживает. Фабиан не боится. Знает, что сегодня не умрёт. Его ангел-хранитель не сдавался никогда, и он тоже не сдастся. Фабиан вспоминает. Два последних года после восстания на Амои стали одновременно самыми тяжёлыми и самыми счастливыми для него. Большая часть группы отказалась вернуться домой, решив самостоятельно продолжить борьбу, объединив тех немногих, кто не потерял веру и желание сражаться. — Фанатики, — недовольно бурчит Фабиан. — Предсказываю: ничего хорошего из этого не выйдет. Экспорт революции — читал, так это называлось раньше, а я называю это чистейший идиотизм, но я тоже остаюсь. Конечно, он остался. Потому что тоже не мог иначе, потому что любил. И судьба смилостивилась над ним — Карин ответила взаимностью. Два года вместе — почти вечность от первого поцелуя до момента, когда его пальцы опустились на веки любимой, навсегда закрывая прекрасные синие глаза для этого жестокого мира. Их предупредили в последний момент, едва удалось спасти, вывезти детей. Всего пять малышей — блондинка Эйр, спокойная, молчаливая Лин и огненно-рыжая Шейла, так напоминавшая своего отца, Рауда, красноглазый Гил — алайка, его мать, погибла полгода назад во время одной из неудачных акций, худой, болезненно-бледный Хел, похожий на девочку Райвен и их Рикардо — такой же темноглазый и улыбчивый, как Фабиан. Детей спрятали где-то в Кересе. «Кто останется жив — найдёт», — мрачно отрезал командир. Больше об этом не говорят. Наверно, ребёнок на Амои — это глупо. Но как же он был счастлив, когда Карин сказала ему... Сейчас Фабиан не знает, где сын, поэтому чувствует себя спокойно. Это была правильная предосторожность. Рикардо — его единственное слабое место, то, на чём он может сломаться. Блонди умеют копаться в мозгах и считывать воспоминания, повстанцы знают это наверняка, поэтому каждый владеет минимумом информации. — Ты, — даркмен безразлично тычет в его сторону стволом винтовки. Фабиан поднимается. Надо собраться. Он — человек, а эти — всего лишь куклы, красивые подделки, возомнившие себя бессмертными божками этого мира. У него получится. *** В просторной комнате нет ни одного окна. В ней белое всё: стены, потолок и пол, на котором чётко видны кровавые разводы — тащили чьё-то тело. Запах — дезинфектант и физиологические жидкости — так может пахнуть страх и сильная боль. — К стене, — коротко командует даркмен. Фабиан выполняет команду. Эл с закрытыми глазами неподвижно замер в кресле странной конструкции. Его рубашка и лицо выпачканы пенистой слюной неприятного розового цвета. — Фанатик, — презрительно сообщает замершему в удобном кресле Ясону Минку ещё один блонди. Этот представитель элиты зеленоглаз, с волосами цвета тёмного золота. У него рот капризного ребёнка и милые ямочки на щеках. — Не сдавался до последнего, — жалуется он. — Пришлось применить острый метод. — Острый метод ведения допроса, — вдруг поворачивается и любезно поясняет Фабиану Ясон Минк, — когда опрашиваемый экземпляр в конце процедуры погибает. Мы не садисты и стараемся не быть излишне жестокими, но если животное ведёт себя глупо и оказывает бессмысленное сопротивление, значит, в его генах скрыто стремление к разрушению — бракованная психика. Больных животных лучше всего уничтожать. Они представляют опасность для окружающих. Они заразны. Вы же знаете, что идеи — та же зараза? Иногда более цепкая и смертоносная, чем космическая лихорадка. — Кора головного мозга разрушена, — дополняет его зеленоглазый. — Гуманней всего в такой ситуации подопытного усыпить, — рукой в белой перчатке он берёт со стола инъектор и прижимает к шее Эла, на которой неровно бьётся синяя жилка. Раз-два... Тело выгибается дугой. Конец. — В утилизатор, — бесстрастно командует зеленоглазый двум замершим в углу дроидам. — Теперь займёмся вами... — Рей. Фабиан Рей, господин. Я не хочу умирать. Я не фанатик и не идейный. Вы объявляли, что для тех, кто не хочет жить в Кересе, кто хочет всё забыть и согласен стать законопослушным гражданином, такое возможно. — Неужели? — брезгливо кривит бледные губы Ясон Минк. — Из всех ваших этой лазейкой не воспользовался ни один. Ты либо трус, либо просто глуп — в любом случае, уважения не достоин. — Думаешь, что сможешь обмануть блонди, человек? — недоверчиво усмехается зеленоглазый. — Нет? Правильно. Позволь рассказать, какая процедура ждёт тех, кто решится на предательство. Полное стирание личности и наложение новой. Ты не будешь помнить ничего, Фабиан Рей. Но перед этим мы всё равно вытащим из твоей памяти нужные сведения. Ведь ты не амоец? Конечно, нет. Я вижу это по цвету кожи, — зеленоглазый снимает перчатку. Рука, только что сделавшая смертельную инъекцию весельчаку Элу, неотвратимо приближается к лицу. — Такая нежная, смуглая, — пальцы скользят по скуле. — Чёрные глаза и вот эта ямочка, — указательный палец почти нежно проводит по подбородку. — Такие длинные густые ресницы. Им позавидует самый дорогой пэт из Академии. Необычная внешность... Как думаешь, кем мне сделать тебя в новой жизни? Шлюхой в элитном борделе? О, ты прожёг меня взглядом насквозь! Нет, слишком экзотическая красота — жаль пускать в тираж. Мы подберём для тебя что-нибудь поинтересней. Что-нибудь неожиданное и эксклюзивное, Фабиан. Тебе понравится, — зелёные глаза рассматривают его с интересом. Как вещь, как породистое животное. Сжать зубы, выдохнуть, расслабиться: — Я согласен, господин... — Господин Ам, человек. — Я согласен, господин Ам. Он должен выйти отсюда живым, а для этого существует только один путь. Фабиан согласен рискнуть. *** Карин смеётся. Ветер играет мелкими кудряшками волос. Он подходит сзади и крепко, до боли, стискивает хрупкие плечи: — Давай уедем. Здесь опасно, а когда у нас родится ребёнок... Когда на свет появится наш Рикардо... — Нет, — Карин уверенно высвобождается из объятий и бежит вдоль линии прибоя. Голые ступни тонут в жёлтом песке. — Нет! Я не могу и не хочу. Стереть. Картинка брызгает каплями солёной воды. — Удивительно, но человек не соврал. Он и правда не идейный. — Тогда зачем ему это? — Не знаю. Сейчас посмотрим. — Мы сами выбрали эту дорогу, Фабиан, — тонкая женская рука зарывается в непослушные жёсткие вихры. — Давно. Свобода — единственное, ради чего стоит жить в этом мире и ради чего стоит умереть. — Больше похоже на религию. На массовое помешательство. — Пусть. Мы покинули свой мир и прилетели сделать для Амои то, что когда-то сделали наши предки для своей планеты и своего народа. Мы отдаём долги, Фабиан. — Мы все погибнем. — Пусть. За нами придут другие. Стереть. Изображение трескается мелкой сеткой безвозвратно ушедшего. — Теперь понятно, почему организация «Свобода» не покинула Амои, когда мы договорились с федералами, — голос Ясона Минка глух, как будто доносится из преисподней. — Люди со слабо развитым инстинктом самосохранения — странные существа. Не успокоятся, пока не пройдут стандартный путь фанатиков всех мастей — от клятвы до пули. — Я не жалею, Фабиан. Хочу, чтобы ты знал, я не жалею ни о чём, — лицо Карин белее мела. С такими ранениями не живут. Она это знает, она готова. — Умереть, сражаясь — высшая награда для воина. Единственное, что не даёт мне уйти спокойно — это ты. Ты не наш, но я безумно люблю тебя и знаю, что причиняю тебе боль. — Я тоже ни о чём не жалею, — он сидит прямо на земле в развалинах наземных строений над старой шахтой и обнимает ту, ради которой когда-то шагнул в ад. Карин умирает, сделать ничего нельзя. — Я люблю тебя, — шепчет Фабиан, прикасаясь губами к холодному лбу. — Смотри. Он достаёт нож. «Карин плюс Фабиан равно...» Глубокие царапины на закопчённом куске кирпичной стены просвечивают жёлтым. Тонкие пальцы, сжимающие его запястье, слабеют, синие глаза неподвижно смотрят в темноту ночи. — Да. Это любовь, Ясон. Этот человек пришёл на Амои ради неё и погиб, пытаясь отомстить. У них был ребёнок, но в последние мгновения она ничего не сказала о мальчике, думала только об этом парне. Странное поведение. — Люди называют это «романтично», — презрительно смеётся синеглазый блонди. — Нерационально и глупо, — пожимает плечами Рауль Ам. — Всё, я стираю, больше тут ничего интересного. Нет! Он должен успокоиться. Должен взять себя в руки. Вдох — выдох. У них ничего не выйдет. Он отчаянно хочет забыть и безумно желает помнить. Он не позволит, чтобы Фабиана Рея сейчас убили... *** «Кто ты?» Изображение в зеркале удивлённо поднимает бровь: «Странный вопрос. Я — это ты. Чезаре Леви. У тебя жар? Ложись, отдохни, завтра всё...» «Заткнись! Я не знаю тебя!» «Да что с тобой такое, парень? Что происходит?» Что с ним происходит — Чезаре не понимает и сам. Знает только, что к врачу обращаться не рискнёт. Душевнобольные в полиции не работают. Тем более их нет среди серых — в VIP-сопровождении дорогих амойских гостей. Тонкие пальцы скользят по своему-чужому лицу. «Такая нежная, смуглая кожа и эта ямочка на подбородке...» — Кто? Кто это говорит? — Чезаре резко оборачивается. Никого. Ему конец. Если так пойдёт дальше — он потеряет работу и в лучшем случае попадёт в больницу. А там и до утилизации рукой подать. Лицо в зеркале тает, остаются только глаза. Они меняют разрез и цвет, становясь из тёмно-карих синими. — Я люблю тебя, Фабиан, — шелестит дождём незнакомый женский голос. — Кто такой этот, мать его, Фабиан? Говори! — сжатые в кулак пальцы ударяют в самый центр зеркала. Блестящая поверхность прогибается. Изображение — испуганное лицо молодого красивого человека — снова принадлежит ему, лейтенанту Чезаре Леви. Пальцы, откручивающие крышку с пузатой бутылки, мелко дрожат. Джин — подарок жены одного богатого коммерсанта с Леды. Чезаре произвёл на неё незабываемое впечатление, ещё бы нет. Их, полицейских из VIP-сопровождения, обучали нравиться лучшие специалисты. Он предпочитал женщин и специализировался на них, но, в сущности, ему было всё равно. Лишь бы клиент не пытался доминировать. Тогда он по-тихому сплавлял его напарнику. Серые — шлюхи для дорогих гостей, телохранители и шпионы. Работа ему нравилась — что греха таить. Поэтому когда первый раз возле развалин старой шахты Дана Бан у него случилось дежавю, Чезаре расстроился и совсем чуть-чуть испугался — ощущение не из приятных. С оперативной работы уходить он не планировал. Но потом проблемы стали наворачиваться снежным комом. Он делает несколько глотков элитного пойла прямо из горлышка и заваливается на диван в зале. Надо поспать. Завтра у него особый клиент. Жена самого господина Хазала, прилетая на Амои, всегда просит в сопровождение только Чезаре. Мадам Хазал — роскошная умная женщина, всегда приезжает с подарками и прекрасно знает, как порадовать молодого любовника — немножко пикантных сплетен для его начальства, синие линзы и чёрные волосы для самого Чезаре — почему-то в таком варианте Милана нравится ему особенно, их секс становится чем-то интимно-горячим, почти сродни настоящей страсти. Надо отдохнуть. Чезаре закрывает глаза, сразу проваливаясь в уже привычный кошмар, где он снова бежит по узким, сырым коридорам где-то в подземелье, впереди бешено пляшут лучи фонарей, а сзади слышится сухой треск плазменных винтовок и крики раненых. *** — Да, мадам, это место имеет для Амои историческую ценность. И хоть никому не придёт в голову ставить здесь мемориал, но события случились всего восемь лет назад и ещё свежи в памяти многих участников. Здесь держали оборону и погибли самые закоренелые, самые опасные преступники Амои. Те, кто организовал восстание в Кересе. Вы знаете, что оно привело не только к многочисленным жертвам среди мирного населения, жители города до сих пор пожинают горькие плоды... Чезаре замер за плечом Миланы Хазал безмолвной статуей. После завтрака мадам, по протоколу, осматривает достопримечательности Амои. Потом краткий визит в Гардиан, обед, трёхчасовой отдых в роскошных апартаментах, где они наконец смогут «поприветствовать» друг друга в неформальной обстановке. Чезаре позволяет себе лёгкую довольную улыбку — чёрные волосы Миланы завиты мелкими кудряшками, синие глаза закрывают большие тёмные очки. — Смотрите, тут что-то написано, — мадам Хазал едва не касается пальцем в белой перчатке закопчённой, почти полностью обвалившейся стены. — Интересно, кто это сделал? — Мало ли? — удивляется одетый с иголочки гид. — Вход на территорию бывшей шахты не закрыт. Сюда частенько забредают монгрелы. Зачем? Затрудняюсь сказать, мадам. Кто их, монгрелов, поймёт? Чезаре, не мигая, смотрит на потемневший от термоудара кирпич. Тонкая плеть дикого плюща, зацепившись за край стены, пересекает надпись почти посередине. «Карин плюс Фабиан равно...» — Что же там дальше? — спрашивает гида любопытная Милана. — Чем заканчивается? — Ничем, — отвечает у неё за спиной Фабиан Рей. — Она умерла. Фраза осталась недописанной. Милана резко поворачивается, пытается заглянуть в глаза. — Прошу прощения, мадам Хазал, я вынужден вас покинуть. Его никто не останавливает. *** У Фабиана под кожей чип ПКП. Ни один гражданин Мидаса не забывает об этом никогда. Стоит нарушить правила — ты труп. Чезаре Леви рисковать не станет. Фабиану Рею глубоко плевать. Годы жизни в подполье научили его смотреть на подобные вещи как на ерундовую помеху. Солдат организации «Свобода» знает, что если сделать всё быстро, смертоносный вирус, скрытый в устройстве, активироваться не успеет. Тонкая струйка крови стекает за шиворот — вот и всё. Здравствуй, Керес! Он был в курсе, что технология стирания личности и наложения на матрицу новой не так безупречна. Иногда подопытные сходили с ума, иногда погибали от кровоизлияний в мозг, но некоторым удавалось обмануть техников нейровзлома и «вернуться». Он знал, что всё получится. «Зависит от личности, которую пытаются стереть, — объяснял командир Рауд. — Если человек слаб, если подсознательно готов расстаться с самим собой — успех процедуры обеспечен. Если сопротивляется — скорее всего, он погибнет. Тут надо проявить хитрость, надо уметь выжидать и терпеть, прятаться и расслабляться. Если на время забыть, кто ты такой, поверить в то, что сознание глубоко скрыто, что оно в безопасности — у тебя есть шанс. Маленький, но он есть». Фабиан запомнил эти слова крепко, поэтому он жив. Теперь у него есть цель, а ждать, перевоплощаться и наблюдать он теперь умеет. Враги сами обучили его всему необходимому. Не его — лейтенанта полиции Чезаре Леви, но какая теперь разница? *** В баре тесно, и Фабиану это на руку. Никто не обратит внимания на ещё одного оборванца, который решил перекинуться парочкой слов с кересским торговцем информацией. Хел пришёл вовремя: — Он попросил план Дана Бан, как ты и предполагал. Я сказал, что помочь не могу, но намекнул: есть тот, кто ему нужен. Гай проглотил наживку, я уверен. — Ничего не заподозрил? — Какая разница? — безразлично пожимает плечами Хел, отхлёбывая стаут прямо из горлышка бутылки. — Ты прав, никакой. Спасибо. *** Гай приходит на следующий день. Он долго мнётся у входа — курит, а потом звонит в дверь. — Господин Бузка, откройте! Я не причиню вам вреда. — Кто там? — треснутым голосом орёт в динамик Фабиан. Притворяться больным стариком у него получается неплохо. Особенно в последнее время. Но сегодня нервы на пределе. Сегодняшний день и эта встреча слишком важны, он хотел бы провернуть всё сам, чтобы наверняка, но это нереально. Как сглазил — здоровье подвело почти в финале. Жизнь в Кересе не сахар — он с трудом передвигается и надсадно кашляет при любой мало-мальски серьёзной нагрузке. Воспаление лёгких или рак — Фабиану плевать. Он успеет. Но придётся понадеяться, сделать ставку на этого монгрела. Гай получит план Дана Бан и к нему комментарии настоящего «специалиста». Движение Независимости Кереса — сгинувшая больше двадцати лет назад организация. Мало кто поверит, что кто-то из повстанцев ещё жив, но это именно так. Блонди Танагуры. Кто против них обычный монгрел? Пусть даже отчаянный, смелый, не боящийся смерти? Никто. Пустое место. Гаю не выстоять. Он родился в Гардиан, подсознательно воспринимал систему Зейн как единственно правильную. Подтолкнуть его к нужному решению стоило Фабиану больших усилий. Заставить разум монгрела поднять мятеж против системы. Против догмы «блонди всегда прав». Умело выстроенная, вовремя вставленная в разговор фраза, нужная встреча, правильно слитая информация — спасибо вам, господин Ам, для Чезаре Леви вы выбрали самую подходящую профессию. Навыки полицейского, «серого» профессионала очень пригодились Фабиану Рею. Обычному монгрелу никогда не справиться с блонди. Но что если за его спиной встанет тот, кто смотрит в прицел много лет, надеясь поймать удачу? Кто продумал и отверг тысячи вариантов мести и всё-таки сумел отыскать возможность, вцепиться в неё мертвой хваткой? «Отомсти за себя, Гай, — произносит он, как мантру. — Отомсти за меня, за тех, кого уже нет на этом свете. Докажи, что ты человек. Покажи элите пример страха. Пусть знают — они не боги, они не бессмертны. Пусть боятся. Пусть оглядываются назад. Пусть знают, что у них появилась ещё одна тень». *** — Верн? — тревожно окликает его монгрел, и Фабиан делает шаг из тени домов. Он уверен — Гай его не узнает, но боится, что кашель помешает говорить, поэтому молчит, только протягивает руку, в которую монгрел вкладывает флэшку. Фабиан, на всякий случай пряча нижнюю часть лица за высоким воротом, проверяет счёт на наладоннике. Деньги пришли — всё должно быть по-настоящему — и он ставит у ног монгрела тяжелую сумку со взрывчаткой. Где обычному, пусть даже очень умному и хитрому монгрелу найти в Кересе или даже в Мидасе взрывчатку? Нигде. Если на помощь не придёт тот, кто прекрасно осведомлён о всех тайных схронах организации, от которой остались только воспоминания и несколько вырезанных на стене имён. Он сделал всё правильно. Остаётся ждать. *** Фабиан застывает на пороге своего дома и пристально смотрит туда, где над Дана Бан поднимается огромное облако далёкого взрыва. Потом его настигает глухой звук. Ударная волна чудовищна. Чтобы не упасть, приходится схватиться за дверь. — Я достал тебя, сволочь! — кричит Фабиан туда, где в огненных сполохах сгорают его боль и отчаяние. — Я всё-таки достал тебя, Ясон Минк! За Карин! За командира! За Эла! Двое перепуганных монгрелов шарахаются в сторону от беснующегося старика — помешательство в Кересе не редкость. Фабиан садится на землю. Проклятый кашель мешает смеяться, мешает плакать. Кот вчера сказал, что ему осталось недолго — год-полтора, если будет лечиться, если станет принимать таблетки. Фабиан будет лечиться. Он знает, что умирать ещё рано. Поэтому и не умрёт. Пока не отправит на тот свет ещё одну мразь. «Я приду за тобой, господин Ам, — грозит он кулаком зареву пожаров над Хебеем. — Для тебя у меня тоже подготовлен сюрприз. Ждать осталось недолго!» Фабиан заходит в дом и включает электрочайник. Сегодня можно позволить себе кофе — вредно, но он заслужил. Нальёт себе полную чашку без сахара и сливок, а потом ляжет на диван и больше не будет думать о проклятом Ясоне Минке. Первый вечер за долгие годы. Он будет думать о сыне. О Рикардо. Фабиан так и не отыскал детей, которых вывезли в Керес перед атакой Танагуры. За несколько лет удалось только проследить их путь до Гардиан. Но потом след оборвался. Он знал, что некоторые из них умерли, но не знал, кто точно. Рыжий сказал, что среди них не было черноволосого и черноглазого мальчика. Среди них не было их Рикардо. Фабиану нравилось думать, что сын сейчас совсем большой, умный, хитрый, как он, и, конечно, нашёл возможность улететь из этой дыры. Может быть, у них с Карин уже родились внуки. Такие же улыбчивые и красивые, какой была она. Мальчик и девочка... Фабиан медленно проваливается в сон. Первый раз за много лет в нём не будет боли и страха. Только шум океана и мокрый песок под её ногами. Он сядет прямо у кромки воды и наконец сделает то, что хотел много лет. Теперь он получил на это право. На проклятой планете, где любовь и верность под запретом. «Карин плюс Фабиан равно любовь», — напишет он на песке, а в конце нарисует маленькое кривое сердечко.