Между иронией и скорбью

Ник сменил мелодии звонков – конечно, так было правильно. Теперь не столь мучительно слышать это несносное Pretty Women и знать, что там, сейчас, в эту самую секунду, сжимая пальцами телефон ждёт ответа женщина, которую Лиза ненавидит. Лично ей Карен Дарлинг еще ничего не сделала - но лишь пока что и если не считать того, что её idea fix – разрушить чужую семью. - Это она? – Лиза делает вид, что ей всё равно, но голос неконтролируемо каменеет и приходится отвернуться, чтобы он не заметил, как блестят от глаза. - Нет, это всего лишь Брайан. Кажется, проблемы с Брайаном-младшим, - он мягко улыбается, быстро натягивает пиджак, поправляет узел галстука и на ходу, быстро и мимолетно, целует её в щеку. – Мне пора. - Ты сможешь вечером забрать Кики? – Вдогонку. Она лучше него знает, что всё его время – это уже очень давно только Дарлинги. – Впрочем, у тебя работа. Я сама. Ник останавливается на пороге и долго смотрит ей в глаза – виновато, извиняясь. Она же всё понимает, его Лиза. - Прости. – И перед тем, как захлопнуть за собой дверь: - Я люблю тебя. Она смотрит в пустоту и думает, что каждый его уход всё больше их разделяет. Это уже давно не просто работа – это борьба на выживание. Это борьба той и её – её, что связана с ним невидимой, крепчайшей нитью, и той, которая любит его всю свою жизнь. Лиза не знает, что сильнее, и очень боится, что – второе. Она почему-то не думает, что решать ему. Потому что – разве?

***

- Ты уверена, милая? – Летиция Дарлинг прожила насыщенную, богатую на события жизнь. Конечно, она имеет право спрашивать у тебя, уверена ли ты. Она твоя мать и она не хочет, чтобы ты повторяла её ошибку – любила того, кто никогда не будет твоим по праву. Но ты не знаешь, как объяснить ей: это не её, это только твоя ошибка, если, конечно, ошибка. Потому что не может быть ошибкой то, что предначертано свыше, а ты точно знаешь: вам суждено быть вместе. Черт, не зря же ты переступила через четыре брака, чтобы, в конце концов, сказать всё это Нику в лицо. А ведь помнишь, он не оттолкнул тебя. Помнишь, он ответил, когда ты поцеловала его. Помнишь, что он ушел? - Я должна попытаться, мама. Сколько можно обманываться? – Пригубив виски, ты, усмехаясь, смотришь в пол. - Он любит свою жену, Карен, - вкрадчиво произносит та, наклоняясь вперед. – Он очень любит Лизу и Кики. Это не будет просто. - А что в моей жизни было просто? Ты боишься услышать: «Всё». Но он будет твой, потому что ты так решила, ты хочешь этого и ты не сможешь жить, если этого не случится. - Я хочу замуж за Ника, - что-то требовательно-детское слышится в этом ультиматуме самой себе. – Что мне делать? А в ответ, тихо: - Ты знаешь. Но ничто не будет просто, потому что ты обязана сделать так, чтобы он не захотел уйти больше никогда.

***

*** - Ник, - ты плачешь в трубку, разглядывая своё отражение в зеркале совершенно сухими глазами, - Ник, приезжай за мной, пожалуйста… - громко всхлипнув, подавляешь рыдания, - я совсем одна, я совершенно не собиралась с ним никуда ехать, я не понимаю, как так получилось, - и, шмыгнув носом: - забери меня отсюда. - Где ты? Ты пытаешься не улыбнуться, но губы сами растягиваются в яркую узкую линию. - Карен, где ты сейчас? – требовательно. И ты называешь ему адрес гостиницы. - Я скоро буду, дождись меня, слышишь? Дождись меня. Ты слушаешь гудки и думаешь: стал бы он так беспокоиться, если бы забыл тебя совершенно?

***

Стук в дверь громкий и нервный. Всё, о чем ты просишь себя – не улыбаться так. Так, что он сразу всё поймет, впрочем, он ведь и так поймёт. Ты старательно размазываешь по щекам тушь и идёшь открывать дверь. Это твой шанс, твой самый последний шанс. - Карен? Ты в порядке? Что произошло? – Он отстраняет тебя и проходит в номер, осматриваясь по сторонам. Захлопывая за ним дверь и закрывая её собою, ты шепчешь в ответ: - Всё хорошо. В повисшей тишине вы молчите с минуту, невыносимые шестьдесят секунд, и только потом, усмехнувшись, покачав головой, опустив руки в карманы, он спрашивает у тебя, заглядывая в глаза: - Ничего не было, да? – и сжимает губы, требуя от тебя правды. Но ты и так никогда ему не врешь, отходишь от двери, берешь со столика бокал с виски, залпом опустошаешь его и, опираясь руками на столешницу, поворачиваешься к нему, стараясь не смотреть с этой непрошенной, ненужной влагой в глазах. - Это был короткий и плохой спектакль, но, Ник… - Я ухожу, - он быстро идет к двери, а ты думаешь, что вот оно – всё. Пан или пропал. На кону – вся ты, и, сыграв ва-банк, ты уже почти проиграла. Сейчас захлопнется эта дверь, он переступит порог – и это будет точка. Ты уже никогда и ничего не сможешь сделать, потому что сама оставила ему пути для отступления. - Зачем ты это делаешь? – Вдруг, остановившись у самого порога, спрашивает он, не поворачивая головы. – Ничего не будет, Карен, когда ты это поймешь? Ты отталкиваешься руками от стола, не чувствую в ногах силы, и медленно подходишь к нему. Прижавшись к его спине, опускаешь на плечи руки и ведёшь ладонями вниз. - Но ведь мы должны быть вместе, Ник, - тихо, почти шепотом, - мы созданы, чтобы быть вместе, с самого детства, помнишь? Так надо, - убеждая, внушая, - так правильно. Он упирается лбом в дерево двери, а ты льнёшь к его спине и еле слышно шепчешь: - Я люблю тебя. Ты же останешься со мной, правда? Ты же не бросишь меня здесь одну – пожалуйста, Ник. Всего раз, как тогда, давно… один только раз, Ник. - Я не могу, Карен. Я не могу! – Он бьёт кулаком о стену и отчеканивает – специально для тебя – контрольным выстрелом: - У меня есть жена и дочь, я очень люблю их, я люблю Лизу, Карен, я – люблю - Лизу. - Побудь со мной, - выдыхаешь ты, не слыша, и знаешь, что эта влага на щеках – настоящая и жгучая. – Просто побудь со мной. Тогда он, повернувшись, долго смотрит тебе в глаза, а ты стоишь перед ним, безвольно опустив тонкие руки, и ждёшь. А потом тянешься к нему, не вытерпев, сама – и целуешь, и вспоминаешь, каково это – целовать его, и чувствуешь, как чужие ладони обхватывают твоё лицо, пальцы зарываются в волосы, как твоё дыхание сбивается, и уже он целует тебя. Ладони скользят по твоим плечам, спуская платье, черной лужей атласа стекающее к ногам, тебе кажется, что температура тела выше нормы, что она близка к той границе, когда кровь должна кипеть, потому что тебе так горячо и так хорошо, как было в последний раз с ним, тогда, в вашем давнем тогда. Он не говорит ни слова. Может быть, боится вместо твоего имени произнести другое, может быть, просто не знает, что говорить. Может быть, он, как и ты, понимает, что сейчас можно обойтись и без слов. Ты вся его и, выгибаясь дугой, обхватываешь его руками так, чтобы больше никогда не отпустить, чтобы всё, как сейчас, сталось на веки вечные. Желание владеть им изнутри скручивает тебя узлом, и становится так хорошо, что даже больно дышать. - Нии-и-ик, - выдыхаешь ты, откидывая голову, - Ник, - повторяешь, водя ладонями по его плечам, - Ник, - будто чего-то просишь, приподнимаясь и прижимаясь губами к его губам. Это имя – ты. Ты выиграла, ты всё-таки выиграла. Ставка была верной.

***

- Между вами что-то было, Карен? – Ты подаешь Летиции бокал и опускаешься напротив. - Да, мама. - О, милая, - ей, кажется, искренне тебя жаль, но разве есть, за что жалеть? Теперь всё так, как должно быть. – Ведь тебе этого мало. Тебе нужен весь он. - Я знаю. - Ужасно, - она отворачивается к окну и, пригубив, поясняет: - что с тобой случилось то же, что когда-то со мной. Только всё наоборот. Тогда я была замужем, не могла уйти и любила двоих. А он ждал меня, ждал всю свою жизнь – и понимал, что я уйти не смогу. - Теперь Ник женат, - подхватываешь ты, - любит обеих - и я тоже понимаю, что никогда не уйдет, - ты встаёшь, подходишь к ней и, приобняв за плечи, улыбаешься. – Но, может быть, мне хватит и этого? - Урывками, тайно... - Пусть. - Ник другой, Карен, - она оборачивается и смотрит на тебя с болью, - он не сможет так долго. - Всё когда-нибудь заканчивается. Мне ли не знать. - Да, тебе ли. Но, Карен, ещё можно… - Нет. Я больше не хочу. И на твоём лице застывает странное выражение – что-то среднее между иронией и скорбью.

июль 2008-го.