Плакса

С линии скулы и дальше — до подбородка, а затем незаметно вниз. Дождь смывал с лица Данте слезы, но Вергилий видел, что его брат снова позволил себе слабость. Эта треклятая человеческая слабость, будь она неладна! Он зол, но ни рук в кулаки не сжимал, ни челюсти не сводил. Это — человеческое. Ему — чуждо. Данте продолжал плакать, упрямо не начиная разговор, да и обсуждать тут нечего: снова он вляпался по самое не могу. — Пошли домой, — устало произнёс Вергилий и развернулся. Брат выглядел таким жалким. С его рук стекала тяжёлая кровь, вытягивая за собой часть сорванных ногтей. Данте убежал из дома и не просто попал под холодный ливень, нет. Ему обязательно надо было нарваться на демонов, да ещё и без оружия. Если бы Вергилий не кинулся за ним, сейчас он бы впал в ярость не из-за излишней человечности близнеца, а потому, что собирать от него пришлось бы уже только части. — Ты слышишь меня, Данте? — не чувствуя ни протеста, ни повиновения, Вергилий повернул голову. Данте не двигался, опустив плечи. Его волосы прилипли к лицу и не позволяли рассмотреть его выражение. Сам Вергилий сейчас отличался от него только тем, что не плакал. Они делили одну комнату, носили одинаковую одежду и оба любили шоколад, который так часто приносила мама. И в то же время ничего действительно важного у них не было общим. Вергилий — образец послушности. Данте — избалованности. Первый любил жёсткие тренировки и сухой голос отца. Второй предпочитал мягкие колени матери и её тёплые руки. Старший чувствовал себя демоном, далёким от всего обывательского. Младший хотел простой жизни и человеческого детства. Вергилий подошёл к Данте, протянул руку и коснулся его плеча, чтобы следом неловко прижать к себе, обнимая и разделяя тепло. Младший в неверии окаменел, но тут же расслабился и крепко-крепко обхватил близнеца руками. Его слёзы остановились, и теперь на рубашку капала только дождевая вода. — Ты мне не нравишься, — тихо сказал Вергилий. — Но я никому не дам тебя в обиду. Никогда. Данте не стал ничего отвечать. Что бы он не сказал, это могло разрушить настроение брата. Потому что Данте не верил. Каким-то неведомым шестым чувством он ощущал, что его обманывают. На уровне кожи, крови и костей. Даже если сам Вергилий верил в то, о чём говорил, это было ложью. — Пойдём домой, брат, — попросил младший и отстранился. Его глаза сияли мягким светом. Он искренне хотел быть обманутым. — Пошли, — Вергилий взял его за руку и повёл за собой. В каком-то смысле он всё-таки сказал правду. Ведь именно он тот, кто доставит Данте самые серьёзные страдания в жизни. Позже. Спустя целый десяток леток. Для детей это пока только абстрактная цифра, которая растянется для каждого по-своему. — Отец сегодня принёс зайцев, мама наверняка уже запекла их в духовке, — поделился Вергилий, чтобы немного растормошить брата. — И ты снова съешь все почки, не оставив мне ни одной! — едва заметно улыбнулся Данте. Он так быстро отходил. — Разумеется, ничего тебе не оставлю, если как обычно будешь долго ковыряться в салате! — рассмеялся старший. — Не люблю я салат! — возмутился младший и прыснул. Немного толкаясь и посмеиваясь, дети дошли до дома. Дождь наконец прекратился.