Особенная

Она показалась ему обычной. Совершенно заурядной, одной из тех, что он встречал раньше. В его жизни всегда было много девушек, а за последние годы их стало ещё больше. Льюис даже считать перестал — пустая трата времени. Их лица сменялись с такой скоростью, что запомнить было нереально. Очередная вечеринка в честь какого-то дизайнера. Или актёра. А может певца? Хэмилтон особо не вникал. Оказавшись в знакомой среде и почувствовав уже привычную атмосферу, он позволил себе расслабиться. Известные люди, вроде как, подходили здороваться, о чём-то говорили, стараясь поддержать беседу, а ему с каждой минутой становилось всё сложнее удерживать заинтересованное выражение лица, хотя на самом деле скука была смертная. Когда подошла небольшая толпа моделей, настроение заметно подскочило вверх. Большинство из них Льюис знал и даже пару имён помнил. Брюнетки, блондинки, одна с бритыми висками — обалдеть не встать, как за последние годы прогрессировал рынок моды. Тёмно-карие глаза лениво скользили по этим лицам — результатам пластической хирургии, пока не наткнулись на неё. Задержался лишь на пару секунд, окинул оценивающим взглядом и отвернулся. Такая же, как все. Обычная. Ничего примечательного. Сплошная заурядность. Ближе к концу вечера, когда ему дали передышку и буквально на пару минут оставили одного, Льюис прислонился к стене, попивая своё шампанское и изучающим взглядом скользя по толпе. Громкий смех, раздавшийся откуда-то сбоку, привлёк внимание. Барбара (так, кажется, её звали?) смеялась над словами какого-то парня в лощённом смокинге. Льюис поймал себя на том, что прислушивается к их диалогу, пытаясь понять причины столь бурного веселья. Палвин смеялась искренне. Не так, как остальные, кокетливо прикрывая ладошкой губы и стреляя глазами, стараясь выглядеть максимально грациозно. Она смеялась громко, чуть откинув голову назад и прижимая руку к груди, словно сердце вот-вот выскочит. Это оказалось её первой особенностью — заразительный смех, от которого уголки собственных губ ползли вверх помимо воли. Хэмилтон толком не понял, когда мимолётное знакомство переросло в частые столкновения на различных мероприятиях. Круг друзей у них оказался один, увлечения, кажется, тоже. Пересекаясь с ней всё чаще, Льюис пытался уловить деталь, которая не давала ему покоя. Что-то в образе девушки привлекало внимание, и лишь с третьей попытки Хэмилтон понял, что именно — её вторая особенность. У неё были невероятные, абсолютно неземные глаза. Насыщенно-голубые, с мельчайшими вкраплениями серебра. Банальные сравнения с безоблачным небом Льюис сразу откинул в сторону, потому что всё банальное, как оказалось, было совсем не про неё. Она стояла рядом, смотрела снизу вверх, и в её бездонных глазах плескался интерес. Чистый, лишённый каких-либо подводных камней. Без ноток фальши и притворства, без хитрых просчётов, далеко идущих планов. Только здесь и сейчас, она смотрела на него своей голубой бездонной гладью и слушала с явным любопытством. А он нёс какую-то чушь, не в силах сосредоточиться на разговоре. В сознании загорелся маячок, посылающий пока ещё слабые тревожные сигналы. Столкнувшись с ней на гран-при в Монако, Льюис в первые несколько секунд впал в ступор. Он был стопроцентно уверен, что сейчас у неё проходит неделя моды в Милане, на которой Барбара обязана присутствовать. Она сама говорила, как это важно. А сейчас стояла неподалёку в нахлобученной на голову кепке с известным логотипом и широко улыбалась. — А показ? — спросил он, чувствуя себя последним идиотом. Ему бы сейчас радоваться и громко орать о своей победе, гордиться тем, что приехал к финишу первым. А всё, что Хэмилтон мог делать, наблюдать за тем, как она медленно подходит, тянется к нему и обнимает. — Это важнее, — тихо ответила она, прижимаясь ближе, крепко обхватывая за шею и утыкаясь лицом в плечо. Вот так просто Льюис узнал её третью особенность — тепло. Ощутимое даже сквозь плотную ткань гоночного костюма, согревающее и успокаивающее, выталкивающее из головы все ненужные мысли. Руки сами поползли вверх, аккуратно ложась на тонкую талию и плотнее прижимая к себе. Она не говорила ему высокопарных речей, не сыпала комплиментами касательно его фантастических умений. Она лишь отказалась от чертовски важного показа, чтобы прилететь и поддержать его. Молча. Без слов. Просто так — из желания, а не корыстных целей. Льюис не помнил, когда в последний раз получал от людей нечто подобное. Четвёртая особенность — её имя. Не банальное, как Синди, Сара или Кэтрин, а достаточно редкое. С тремя короткими слогами, ласкающими язык при произношении. Льюис чувствовал странное удовольствие каждый раз, когда её имя слетало с губ. Всегда только полный вариант и никак иначе. Короткое «Барби» ей совсем не подходило, потому что ассоциировалось с бездушной куклой, игрушкой, лишённой какой-либо оригинальности. А Барбара была уникальна во всём — начиная со своего чёртового венгерского акцента и заканчивая чуть бесящей привычкой растягивать последнюю согласную в его имени, превращая её в какой-то шипящий звук. — Льюисссс, — нарочно тянула она, тут же отбегая на безопасное расстояние, чтобы он не смог догнать её и вновь начать щекотать. Единственное, чего она реально боялась, за исключением, пожалуй, пауков, потому что Нуууу, они же такие гадкие и мохнатые! Последняя пятая и самая главная особенность — чувства, которые она вызывала. Эмоции, от которых Хэм успел отвыкнуть. Ни с одной у него подобного не было раньше, потому что ещё ни одну он не подпускал к себе настолько близко. К самому сердцу, буквально под кожу. Чтобы по венам текла и в подкорке мозга намертво отпечаталась. Совершенно непохожая на остальных, не успевшая впитать в себя всю гниль модельного бизнеса, в котором вертелась. Всё ещё немного ребёнок в душе, обожающий сладкую вату и ненавидящий ранние пробуждения по утрам. Безбашенная, в некоторых моментах сумасшедшая, с огнём в глазах и широкой улыбкой на пухлых губах. Крепко держащая его за руку, громко смеющаяся с шуток. Поддерживающая на соревнованиях и обнимающая после победы или поражения — не важно. Мыслями всегда рядом, когда физически разделяют тысячи километров. Льюису понадобилось много времени, чтобы понять — она особенная во всём. Возможно, не для всего мира, но для него точно.