Перерождение вновь и вновь

      Стабильное перерождение; перерождение с той же внешностью, именем и схожей магией — это был дар всем тем, кто участвовал в том ритуале, окончательно оградившем их мир от миров демонов.       Память, что не терялась при перерождении — это было проклятие для них двоих, связанных кровным родством с Блоу и Шикмуоном, которые сломали ключ к воздвигнутому барьеру между мирами, оставшись в мире демонов.       Мир изменился до неузнаваемости.       Знали ли они, к чему приведет тот давний план?       Нет.       Пошли бы они тогда до конца, если бы знали, к чему это приведет?       Да.       Потому что не было иного выхода: в те безумно далекие дни Киэльнод и Ланосте в первый и последний раз полностью сошлись во мнении, адресуя ругань [Королю демонов Мердису], который мало того что в их мир в свое время полез, так еще и, создавая свой мир демонов, не позаботился о старом, обитатели которого игнорировали [приказы] любого из [Королей].       С каждой новой жизнью Киэль замечал, что магия становится все слабее и слабее, пока она не выродилась полностью и не стала сказкой. Магия была заменена технологией.       С каждой новой жизнью Ланосте отмечал, что внешность людей понемногу меняется, изживая броские цвета волос и глаз. Странно было в очередном перерождении встретить Эши, ставшую блондинкой со светло-карими глазами.       Ланосте и Киэльнод так и не стали друзьями, но после какого-то по счету перерождения начали держаться поблизости: ничто так не утомляет, как полностью остающаяся при тебе память, и в какой-то миг ее груз становится слишком тяжел, чтобы нести его в одиночку.       Киэль — вот уже которую жизнь — не стремится заводить семью. Настоящей семьей для него был только Руд, а пара разных перерождений, когда он пытался стать семейным человеком, навсегда отвратили его от дальнейших попыток.       Ланосте, в отличие от него, даже не пытался, тратя все время на то, чтобы в этой череде перерождений отыскать любимую женщину, надеясь вновь встретить ее, пусть и беспамятную.       Киэль знал об этих попытках товарища по несчастью, как и знал, что тот сдался после того, как из мира пропали все «нереальные» оттенки волос и глаз.       На самом деле, Ланосте даже не верил, что такая встреча вообще возможна. Это только они, участники того ритуала сохраняют внешность и имена, а его принцесса умерла намного раньше. И, если честно, он не был уверен, что смог бы создать семью — для него семьей, даже века спустя, оставались Эферия и Шик.       Даже спустя столько жизней Киэль с трудом выносил Ланосте: даже глубокая апатия, постигшая их обоих еще в позапрошлом рождении, не помогала лучше переносить общество бывшего Председателя. Но именно Киэль в этой жизни первым предложил разделить одно жилье на двоих, раз уж все равно они оба предпочитают находиться в обществе товарища по проклятию.       Ланосте устал. Настолько, что с радостью ухватился бы за шанс прервать эту череду реинкарнаций и не важно, какие последствия будут для его души. Даже Киэльнод, которого прошедшие жизни совершенно не закалили в общении с ним и который во время перепалок весьма сильно походил на опионского Мастера, не мог вырвать его из глубины вод безразличия.       Киэль со временем замечает состояние Ланосте, но ничего не может с этим поделать. У него самого, если честно, в голове иногда проскакивает мысль, что стоит попробовать начать обрывать собственную жизнь. Раз за разом. Кто знает, может, однажды повезет и после очередного последнего вздоха не последует очередной первый?..       Вот только не один Киэль хорошо изучил своего напарника по проклятию, и в один из дней Ланосте ощущает себя по-настоящему живым, когда устраивает одному идиоту выволочку из-за его сумасшедших идей.       Нащупав путь однажды, они пытаются проложить дорогу, чтобы выйти, наконец, из этого аморфного состояния.       Киэль в первый раз за все свои жизни радуется тому, что их характеры настолько не совпадают, что причины для перепалок и взаимного обмена любезностями находятся без всяких усилий.       Ланосте впервые за долгие годы с интересом смотрит на мир и не забывает обеспечить Киэльнода новыми поводами для воплей.       Мир по-прежнему интересен и многогранен, а люди ничуть не изменились в своей природе, но им обоим не хватает магии.       Впервые со второй и третьей жизни они вновь поднимают в своих разговорах тему ритуала, восстановившего границу между мирами, и спорят о причине продолжений собственных перерождений даже после того, как из мира людей ушли остатки магии.       Каждый с горячностью отстаивает свою точку зрения, отсылая оппонента к магическим теориям, давным-давно позабытым всеми, кроме них двоих. Киэль даже в запале тащит Ланосте в их давнее убежище, чтобы найти в одном из его хранилищ книгу с упомянутой им теорией, позже удивляясь тому, насколько его зацепил очередной спор. Ланосте лишь посмеивается над его энтузиазмом, и даже иногда помогает найти в завалах книг, артефактов и магических камней нужный том, и не собирается предлагать покинуть [скрытую] территорию и вернуться к обычной жизни обычных людей, пусть даже и с памятью о прошлых рождениях.       Они оба вновь ощущают всю полноту жизни, но тратят ее на споры друг с другом, давно неосознанно проводя черту между собой и другими людьми.       И впервые решают разобраться в заваленном всем подряд подземном хранилище, в которое некогда они стащили все найденное, так или иначе связанное с иссякающей магией. И окончательно иссушили ее, последним магическим ритуалом в истории ограждая территорию бывшей Башни магов — на тот момент, пользующуюся дурной славой одной из проклятых земель — от прочего мира, а финальный аккорд ритуала — самоубийство — позволило включить их души в единственные исключения, способные пройти на закрытую территорию. Это позже, много позже, они с удивлением обнаружили, что для всех остальных людей этой земли больше нет. Криши тогда предложил назвать получившийся эффект складкой пространства, аргументируя тем, что бывшую Башню нельзя обнаружить даже при помощи технических средств, а значит, они что-то намудрили с самим миром…       Киэль, которого всегда занимали теоретические изыскания, наслаждался давно утраченным и вновь найденным ощущением познания магии, пусть и без возможности проверить свои выкладки практическим опытом.       Ланосте же в былые годы был больше практиком, нежели теоретиком, хоть и разбирался превосходно в теории, добровольно взял на себя разбор и сортировку артефактов, скрывая пока от напарника свои наблюдения. Он был готов поклясться, что некоторые из артефактов, берущие энергию для работы из окружающей их среды, совершенно определенно стали подпитываться магической силой, которой априори не может быть даже здесь.       Это означает, что есть шанс на возвращение магии. И не важно, пришло ли время ее зарождения в мире людей или была вновь приоткрыта завеса миров.       Для Киэля важней всякой возвращающейся в мир магии был шанс вновь увидеться с младшим братом. Для Ланосте — увидеть сына. Даже если ценой этой встречи окажется прекращение этой затянувшей череды перерождений.       Особенно если ценой этой встречи окажется прекращение этой затянувшей череды перерождений. Все же, они оба действительно очень устали…