В отблесках молний

      Погода испортилась внезапно: легко дующий ветерок стал крепчать с каждой минутой, его порывы безжалостно гнули ветви деревьев, а небо затягивали тяжелые грозовые тучи, из которых вскоре начали падать крупные холодные, пока еще редкие капли, обещающие перерасти в настоящий ливень. Граф де Ла Фер в этот день совершал объезд своих владений. В имении он теперь жил один — Рауль поступил на военную службу и находился в Париже, правда, за ним обещалась приглядеть мать, на которую сам граф не слишком рассчитывал, но и препятствовать не стал. Вынужденное одиночество сильно тяготило мужчину, и потому он старался теперь большую часть дня уделять делам, чтобы меньше оставалось времени на размышления или, того хуже, на воспоминания, от которых, разумеется, он не мог ни убежать, ни отмахнуться, как ни старался.       До замка оставалось всего ничего, когда небеса словно раскололись под первым раскатом грома. Атос вздрогнул от неожиданности. Этот раскат показался ему предвестником чего-то ужасного, непоправимого. Занервничала и лошадь, встав вдруг на дыбы в отчаянной попытке сбросить с себя всадника. Бывший мушкетер с трудом успокоил лошадь и спешился. Графу вполне хватило бы четверти часа, чтобы добраться и укрыться от непогоды за надежными стенами замка, но отчего-то Оливье де Ла Фер медлил с возвращением.       В мыслях Атос находился далеко от этих мест. В памяти отчетливо проступили события, случившиеся в такую же грозу много лет назад, за много лье отсюда. Ту ночь забыть было невозможно, она не потускнела со временем, как должна была, лишь восприятие событий стало иным. Или же оно всегда было таким? Гнев, владевший тогда еще мушкетером, когда он сам и еще пять мужчин, считая палача, вершили суд над леди Винтер, спустя годы угас, оставив после себя болезненную пустоту, которую ничем не удавалось заполнить. В ту далекую ночь граф окончательно похоронил свою молодость, а вместе с ней любовь всей своей жизни. Все было кончено не в Берри, а именно на берегу Лиса.       Оливье по-прежнему не двигался с места. Небеса озаряли всполохи немыслимо ярких молний, грозящих поразить все вокруг. Атос неотрывно смотрел на эти всполохи, словно ожидая от небес самого худшего. Откровенно говоря, он ожидал этого от каждой грозы на протяжении многих лет, прошедших с ночи казни, но до сегодняшнего дня небеса оставались к мужчине равнодушными. Да и такой страшной грозы граф не смог припомнить. Нынче же стихия разбушевалась не на шутку, решив продемонстрировать всю мощь, на которую была способна.       Зигзаги молний разрезали тяжелые мрачные тучи, на мгновение ослепляя своим светом. Где-то невдалеке вспыхнуло дерево. Лошадь словно обезумела, принялась отчаянно вырываться из рук, держащих ее под уздцы. Одна из попыток увенчалась успехом, и внезапно обретшее свободу животное бросилось прочь что есть мочи. Атос как-то обреченно смотрел вслед удаляющейся лошади, пока та не скрылась из виду, потом вновь устремил свой взор вверх. Очередная молния, самая яркая, самая мощная из всех, сверкнула аккурат над ним. Ее невероятный свет — последнее, что ощутил мужчина, перед тем как свет этот поглотил его.       Граф на мгновение зажмурился от белого света, внезапно окутавшего его, но стоило ему открыть глаза, как они тут же привыкли к свету. Мужчина огляделся, однако за этим, заливающим все кругом светом более ничего увидеть не смог. Но помимо света здесь царила звенящая, вызывающая дурноту тишина. Одиночество продлилось недолго, вскоре мужчина сумел различить фигуру, которая приближалась к нему неторопливой походкой. Казалось, что этот некто не идет, а плывет, поскольку свет не позволял увидеть ступни ног ни самого Атоса, ни незнакомца. Старец в белых одеждах приблизился, по-прежнему не произнося ни слова, он знаком пригласил Оливье следовать за ним. Граф также безмолвно повиновался, даже не пытаясь воспротивиться или возмутиться.       Они очутились в абсолютно незнакомой Атосу монастырской церкви. На коленях перед изображением Божьей матери стояла юная послушница, умоляюще заломив руки. Мушкетер вновь удивился: зачем он здесь? Девушка внезапно повернула голову в сторону мужчин. Оливье де Ла Фер вздрогнул, побледнел и отступил на шаг назад.       — Она нас не видит, не волнуйтесь, — внезапно подал голос стоящий подле Атоса старец. — Покуда вы со мной, она вас не увидит.       Через мгновение граф убедился в его словах. К девушке приближался священник. Атос побледнел еще больше. Он каким-то невероятным образом сначала умер, а теперь вот переместился во времена своей юности. И эти двое людей еще не появились в той его жизни, неся с собой боль и разрушения. Они еще были живы, впрочем, как и он сам.       — Вы опять в слезах, дитя мое, — негромко произнес священник.       — Простите, отец мой, — Анна быстрым движением смахнула с ресниц слезинки.       — Жизнь ваша нелегка, вы же никак не желаете принять путь, избранный для вас Господом нашим. Вы продолжаете терзать себя сомнениями, тем самым обрекая на страдания.       — Смириться? — словно эхо отозвалась девушка. — Если бы я только могла… Но жизнь в этих стенах для меня не жизнь, но сплошная мука! Я задыхаюсь здесь! Вы знаете, после смерти отца мне некуда податься, у меня ничего не осталось и никого. Есть какая-то троюродная тетка моей матери, но она обо мне слышать не желает, чего уж говорить о том, чтобы найти приют в ее доме. Мой путь один — остаться в этих стенах до конца моих дней. Мне суждено угаснуть здесь, как неизменно угасает даже самая длинная, целая свеча, не испытав ни счастья, ни любви, ни прижав к своей груди сына. О, если б я могла смириться со своей участью! Я никогда не прошу в молитвах иного!       В глазах юной Анны вновь появились слезы, во взгляде сквозили обреченность вперемешку с непокорностью и ни капли смирения. Нечто подобное Оливье видел лишь однажды: в день злополучной охоты, устроенной для молодых супругов де Ла Фер. Сердце графа болезненно сжалось. Но на этот раз не от воспоминаний, но от увиденного, от невозможности помочь, защитить, вообще что-либо изменить в своем прошлом. Атос мучился вопросом: зачем? Зачем его подвергают тяжелому испытанию, предоставляют возможность увидеть моменты юности Анны де Бейль, ранее ему неизвестные.       Но желание защитить появилось не только у графа. Молодой священник наблюдал за юной послушницей не один месяц. По его убеждению посвящать себя служению Господу следовало лишь по доброй воле, отнюдь не по принуждению или жестокому стечению обстоятельств. Правда, о своем убеждении мужчина предусмотрительно помалкивал. Но в силах ли он был помочь девушке, в праве ли вмешиваться? Он вновь задавался вопросами, решение пришло неожиданно.       — Меня тревожат ваши слова. Вам здесь живется не сладко, не заладились отношения с остальными монахинями. Я давно замечаю, что вас притесняют, стараются взвалить работу потруднее да погрязнее, да и при этом мешают: толкнут ненароком или заденут, а вы то порежетесь, то опрокинете ведро с водой или, чего хуже, с помоями, а после вас же за этот проступок и наказывают. И в дальнейшем на изменение отношения в лучшую сторону вы едва ли можете рассчитывать. Тут и смирение не поможет.       Девушка обреченно вздохнула, сделав легкий кивок головы в знак согласия с его выводами, но вслух не произнесла ни единого слова.       — Наблюдать за вашими страданиями невыносимо. Я не прощу себе, если не попытаюсь вызволить вас отсюда. Вам нужно бежать. Да-да, бежать, иначе вы здесь погибнете.       — Бежать? — удивленно и немного испуганно переспросила послушница. — Куда? Я никого не знаю, куда мне идти? Нет, все бессмысленно.       — Я помогу вам. Я укрою вас в доме своего брата, в Лилле. А потом мы решим, что делать дальше. Я все устрою, от вас же требуется лишь согласие.       Анна пристально смотрела на священника, озадаченная неожиданным предложением и мучимая сомнениями и страхом. Внезапно она спросила:       — Вы готовы мне помочь, рискуя саном, собственным будущим. Зачем вам это? Что вы потребуете взамен на помощь?       Атос стиснул зубы от ее вопроса, предугадывая, как ему казалось, ответ: мужчина считал этих двоих любовниками. Но ответ заставил его усомниться в собственном убеждении, признать ошибочность собственных, основанных лишь на эмоциях выводах.       — Вы не верите в бескорыстность? Вы умны и многое успели испытать за не такую уж долгую жизнь, раз делаете подобные суждения. В мире и вправду мало бескорыстности, как, впрочем, доброты и справедливости. Но в отношении меня будьте покойны — я искренне желаю вам помочь. Знаете, у меня была сестра, старшая. И вот однажды родители решили отправить ее в монастырь, сначала для обучения, а потом, когда она привыкнет, желали склонить к постригу. Отец считал, что дочери должны посвящать себя Богу, но думаю, на самом деле он не желал выделять приданое, заниматься поиском подходящей партии и прочими хлопотами. А сестра моя как раз вступала в пору, когда вполне можно было устраивать ее брак. Но Катрин, так ее звали, противилась решению родителей, и незадолго перед назначенным отъездом заболела. Она сгорела за считанные дни. А мы с братом ничем ей помочь не в силах были… Вы на нее похожи, и я не хочу вам подобную судьбу. Спасая вас, я спасаю свою совесть.       Продолжение разговора графу Оливье дослушать не позволили — они вместе со старцем внезапно оказались в небольшом домике, в котором Атос никогда прежде не бывал. Но присутствующие в комнате Анна и палач из города Лилля давали понятие о хозяине домика. Девушка накрывала на стол. На первый взгляд, госпожа де Бейль была вполне довольна своей жизнью. Но от наблюдавшего за ней мушкетера не смогла укрыться напряженность, сквозившая в каждом движении. Девушка явно опасалась приютившего ее мужчину.       Пьер де Ла Салль безо всякого воодушевления встретил внезапно объявившегося брата, которого не видел довольно продолжительное время, да еще в придачу с молодой послушницей. Брату он, разумеется, обрадовался, да и в приюте отказать не смог. Опасности никакой из-за присутствия непрошенных гостей возникнуть не могло: домик стоял на отшибе, да и кто стал бы искать беглецов в доме палача. Священник сумел найти стабильный и весьма недурной заработок в городе, вот только в доме брата ему доводилось бывать не часто. Спутница его стены своего нового пристанища практически никогда не покидала.       Пьер невольно присматривался к своей гостье. Девушка обладала хорошенькой внешностью и кротким нравом, вела себя скромно, безропотно взвалив на свои хрупкие плечи всю домашнюю работу, с которой, к слову, справлялась отменно. Холостяцкий домик преобразился, весьма простая обстановка стала более уютной и аккуратной, а для приготовления незатейливого обеда или ужина девушка применяла все свои навыки, полученные за годы жизни в монастыре, отчего блюда приобретали какой-то особый вкус.       Поначалу Пьер только присматривался, сложившееся положение дел его вполне устраивало. Шли дни, присутствие молоденькой, привлекательной девушки скрашивало уединенный образ жизни, который вел хозяин дома. Большую часть времени они с Анной оставались в доме только вдвоем. В ее присутствии у мэтра де Ла Салль кровь сильнее стучала в висках, сердце начинало отчаянно колотиться. Чем сильнее становилось его желание обладать девушкой, тем больше старалась сторониться его Анна, интуитивно догадываясь о намерениях мужчины.       В этот день лилльский палач решил больше себя не мучить, не сдерживаться, не притворяться безразличным, бесчувственным. Беглая послушница поставила на стол миску с ароматным, дымящимся цыпленком, но трапезничать ей не хотелось, а потому она лишь пожелала приятного аппетита хозяину дома и направилась в отведенную ей комнатку. Мужчина схватил ее за руку неожиданно, резко притянул к себе, крепко сжимая руки, не давая ни малейшей возможности вырваться. Мгновение и его губы принялись изучать нежную кожу на шее девушки. Несчастная изворачивалась в отчаянной попытке освободиться от вызывающих отвращение поцелуев и объятий.       Атос инстинктивно подался вперед, одержимый лишь одним желанием — защитить. Но к своему удивлению с места мужчина не сдвинулся. В тот же момент он услышал голос старца:       — Вы не сможете помочь, это не в вашей власти. Ваш удел лишь наблюдать, запоминать. Вам не дано изменить хоть что-нибудь. Смиритесь.       И граф наблюдал. Наблюдал, до боли сжав кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Он ликовал, когда Анна сумела вывернуться и оттолкнуть от себя Пьера. Но ликование длилось недолго. Девушка бросилась в свою комнату, чтобы укрыться там, надежно заперев дверь на засов. Но мужчина сдаваться явно не собирался. Оливье против своей воли крикнул, призывая Анну обернуться, увернуться от преследователя. Но крик оказался слышимым только ему одному: старец говорил правду, и он, к своему ужасу, был бессилен, был не в состоянии ничего изменить или предотвратить.       Несчастная пришла в себя, голова кружилась от обрушившегося совсем недавно удара каким-то тяжелым предметом. В тот момент она искренне жалела, что удар не оказался смертельным, не принесшим ей освобождение от мук и страданий. Напротив, страданиям было суждено лишь продолжаться. На этот раз вырваться ей ни за чтобы не удалось: находившуюся без сознания девушку усадили на стул и крепко связали веревкой. Настолько крепко, что путы исключали любую возможность не то что дернуться, но просто пошевелиться.       В голове промелькнула невероятная мысль: неужели стать жертвой насилия — ее плата за дерзкий побег из стен монастыря, неужели Господь от нее отвернулся? Спастись не удастся, но что ей останется после? Опять монастырь или… Резкий голос человека, давшего ей так ненадолго кров, выдернул девушку из горьких размышлений, возвращая к не менее горькой реальности.       — Для тебя будет лучше согласиться добровольно, — угрожающе произнес мужчина.- Мне бы не хотелось идти на крайние меры.       — Никогда! Лучше смерть! — голос жертвы дрожал от страха, гнева и полной беспомощности перед палачом. Если бы она могла, она бы умерла сию же минуту, только бы не испытывать ни унижения, ни боли.       — Смерть? Нет, это было бы слишком выгодно и слишком просто для вас, сударыня. Хотите вы того или нет, но память обо мне вы будете носить в себе вечно. Поверьте, я знаю толк в подобных вещах, это часть моей работы, которую вы сейчас оцените.       Граф де Ла Фер готов был умереть на месте от собственного бессилия, если бы уже не был мертв, когда клеймо в виде лилии вонзилось в прекрасное белоснежное плечо юной Анны, которая от боли и ужаса лишилась чувств. Теперь он знал то, что не удосужился выяснить, выслушать много лет назад. Его безапелляционные суждения привели к роковой ошибке, поломавшей жизнь многим. Сердце болезненно закололо. Но старец не спешил покидать этот дом, желая показать своему спутнику еще что-то.       — Злодей, как ты посмел! — неожиданно вернувшийся священник с негодованием смотрел на брата. — Знай, что с этого момента ты мне не брат более, я отрекаюсь от тебя!       Палач ухмыльнулся в ответ, не придав словам значения. И напрасно. Он сам, даже не помышляя об опасности, повернулся к брату спиной, и в тот же момент на его голову обрушился удар тем же самым подсвечником, коим не так давно была оглушена девушка.       Домик исчез. Атос вновь очутился в том месте, где все заливал яркий свет. На мгновение он задумался: было ли все увиденное правдой или то было лишь плодом его воображения? Ответ на мысленный вопрос был к его удивлению получен незамедлительно.       — Да, все так и было. Вам было дозволено увидеть некоторые эпизоды прошлого той особы, — спокойно произнес старец, даже не удивившись возникшему вопросу, словно так и должно было произойти. — И не зря. Теперь вы узнали до сих пор неизвестное, теперь можете переосмыслить свою жизнь с учетом увиденного.       — Но что произошло дальше?       — Разве вы не знаете? Оба несчастных покинули город и волей судьбы очутились в ваших владениях. Думаю, дальше я могу не продолжать.       — Переосмыслить… Мое наказание — вечные муки от содеянного под влиянием гнева, от нежелания узнать истину пока было еще не поздно, от знания теперь, когда ничего изменить уже нельзя, — обреченно проговорил граф де Ла Фер. — Мои страдания на земле оказались недостаточной карой, им суждено продолжиться и после смерти.       — Смертным не дано предугадать, когда закончится искупление их грехов. Ваши грехи весьма тяжки. В юности вы загубили две жизни: ее и свою. Вы сами обрекли себя на муки. Никто не может дать более сурового наказания, чем наша собственная совесть. Но хотите ли вы получить шанс исправить хоть что-то так же искренне, как говорите… — старец не то задавал вопрос, не то размышлял вслух, а потому Атос промолчал. — Желаете вы попытаться?       — Желаю! — граф сам удивился той твердости, с которой был произнесен ответ.       — Что ж, попытайтесь.       Картинка вновь сменилась. Эту поляну бывший мушкетер узнал бы из тысячи, как и одно из величественно возвышавшихся здесь деревьев. Да и сцена, которая здесь происходила, за столько лет так и не стерлась из памяти, он помнил все до малейшей детали. Старца рядом не было, зато сам граф Оливье оказался в двух шагах от перепуганной девушки в разорванном платье и молодого человека, в глазах которого читались лишь гнев и презрение, в руках же была веревка. Атос вспомнил, что он невидим лишь в присутствии старца, а, следовательно, сейчас он вновь принял телесную оболочку, и облик его вполне различим для молодых супругов.       — Не смейте! Не трогайте ее! — в одно мгновение Атос преодолел разделявшее их расстояние и встал между супругами, заслоняя собой Анну.       — Кто дал вам право вмешиваться? — резко бросил молодой граф, всматриваясь в лицо невесть откуда появившегося здесь человека и кажущегося ему очень знакомым. — Я — хозяин этих мест! Я требую покинуть мои владения незамедлительно!       — Граф де Ла Фер? Да неужели? — насмешливо ответил граф Оливье, укутывая в свой плащ бледную, перепуганную девушку, уже плохо осознающую происходящее. — Тогда позвольте представиться. Граф Оливье де Ла Фер.       — Изволите шутить, сударь?       — Я похож на шутника, граф? — Атос успокаивающе провел ладонью по растрепанным белокурым волосам жены и быстро шагнул к молодому человеку. — Я думаю, нам есть о чем потолковать, сударь. Давайте отойдем в сторону, не стоит еще больше пугать графиню.       — Это не вам решать! Последний раз предлагаю удалиться по-хорошему, иначе…       Договорить Оливье де Ла Фер себе молодому не дал. Упрямство этого юнца уже порядком надоело взрослому графу. Неужели он и впрямь был таким раньше? Но сейчас размышлять было некогда, следовало действовать и действовать решительно. Молодой граф получил пощечину совершенно неожиданно для себя. Но прежде чем он успел возмутиться или ответить, его резко схватили за руку и потащили в сторону. Молодой Оливье продолжал сопротивляться, то нанося удары, то уклоняясь от ответных, иногда пропуская их. Ему начало казаться, будто он сошел с ума: как здесь мог оказаться он сам, но только намного старше, определенно разум играл с ним злую шутку. Неужто его рассудок помутился из-за вдруг открывшейся страшной тайны жены?       — Я же предлагал поговорить спокойно, добровольно, — укоризненно произнес Атос, глядя на разбитую от одного из ударов губу юноши. — Ваше упрямство сейчас абсолютно не к месту.       — Да кто вы такой, черт возьми?       — Я же представился или вы не слушали? Неужто сами не замечаете сходства? Хотя вы правы, на вашем месте я бы тоже не спешил верить. Это странная, немыслимая история. Чуточку терпения и я расскажу обо всем. Я лишь хочу, чтобы вы не совершили главной ошибки всей своей жизни, не обрекли себя на страшные терзания на всю оставшуюся жизнь. Я расскажу, как все может быть, и чего вы не знаете о своей жене. Поверьте, вы измените свое решение.       Молодой Оливье озадаченно смотрел на графа, уже окончательно перестав понимать что-либо, но пыл его несколько поостыл, и он теперь был готов выслушать что угодно, лишь бы убедиться, что не сошел с ума. Мужчины говорили долго, временами излишне эмоционально, но уже не набрасываясь друг на друга.       Бледная, напуганная всем происходящим Анна, широко раскрыв глаза, изумленно смотрела на них. Девушка видела сходство между обоими, они были словно братья-близнецы, только один из которых оказался на несколько десятилетий старше. Как такое возможно, она, разумеется, объяснить не могла при всем желании. Когда мужчины дрались, она молила Бога, чтобы они не убили друг друга. Кого ей было жаль больше? Этого молодая графиня тоже не понимала. Она переживала за обоих, вскрикивая, когда кто-нибудь из них получал удар. Она порывалась вскочить на ноги и броситься разнимать дерущихся. Порывалась, но вовремя одергивала себя: не подобало ей вмешиваться в мужские дела. К ее облегчению драться мужчины все-таки прекратили и перешли к более или менее мирной беседе.       Чем бы все не закончилось, девушка была уверена лишь в одном: от их разговора зависит не только ее судьба в данный конкретный момент, убьют ее или оставят в живых, но вся дальнейшая жизнь, все ее будущее. Анна де Ла Фер напряженно следила за беседующими мужчинами, лица их ей были видны не очень хорошо, угадать, о чем идет речь, она тем более не могла. Девушке приходилось ждать, ждать, до боли сжимая пальцы связанных рук.       Наконец, все было сказано, молодой граф, потрясенный услышанным, но ни капли не сомневавшийся в его правдивости, поспешил к жене. Оливье опустился перед ней на колени, супруга же вдруг сжалась от страха: еще совсем недавно ее собирались повесить. Но теперь в глазах мужа она не видела ни гнева, ни отвращения, они, как и в день свадьбы, светились любовью. Молодой человек что-то шептал, развязывая руки жены, целовал ее ладони, запястья с темными бороздками, оставленными веревками. Анна от волнения не могла разобрать слов, она переводила взгляд то на мужа, то на другого графа, так и оставшегося стоять в стороне, но с улыбкой наблюдавшего за ними и готового вновь вмешаться, если потребуется.       — Простите, простите меня, — все повторял молодой граф. — Простите, теперь я все знаю, я больше никому не позволю причинить вам вред!       — Все знаете? — в ужасе уточнила девушка, внутри у нее как будто бы все оборвалось. — Он рассказал? Но зачем? Уж лучше было бы умереть.       — Что вы такое говорите! — вскричал граф Оливье, прижимая к себе попытавшуюся отодвинуться от него супругу. — В случившемся нет вашей вины, вам не за что корить себя. Любой, кто захочет обидеть или оскорбить вас, всегда будет иметь дело со мной. Только вы должны были мне все сами рассказать, тогда бы сегодняшнего ужаса не случилось. Теперь мы оба должны вычеркнуть произошедшее из памяти. Пообещайте мне это прямо здесь и сейчас, скажите, что простили меня! Не молчите, Анна, молю вас!       — Я прощаю, — едва слышно проговорила девушка после непродолжительного молчания. — Простите и вы меня за то, что подвергла вас такому испытанию, что не открылась вам сразу. Мы оба виноваты, пусть сегодняшний день послужит нам уроком.       Атос облегченно вздохнул. Ему удалось исправить страшную ошибку, отравившую всю его жизнь. Теперь он молодой вновь был счастлив и спокоен, жизнь по-прежнему молодому графу виделась в светлых тонах. Какой она будет эта его новая жизнь? На этот вопрос Атос не мог ответить при всем желании, он лишь понимал, что нынче изменились жизни многих людей. Как? Это тоже теперь оставалось неизвестным.       Внезапно над графом де Ла Фер сверкнула молния, такая же, что явилась причиной его гибели в Бражелоне. Он вновь не успел ничего почувствовать и вновь увидел лишь немыслимо яркий свет. Супруги де Ла Фер с изумлением наблюдали, как неожиданно исчез граф, также неожиданно, как и появился здесь. Только сейчас Анна крепко держала мужа за руку.

***

      — Вы нынче позволили себе проспать дольше обычного, — графиня подставила мужу щеку для поцелуя. — И так всегда, когда вы ужинаете с друзьями. Гримо сообщил, что вы вернулись уже за полночь. Господин дю Валлон и господин д’Артаньян на вас дурно влияют.       Супруги де Ла Фер уже пару лет всю осень и зиму проводили в Париже, отправляясь в свое поместье лишь поздней весной, дабы отдохнуть от столичной суеты. В семье подрастали двое сыновей: Жан и Рауль.       — Вы преувеличиваете, сударыня, — рассмеялся Оливье, зная, что жена вовсе не сердится. — Как себя чувствует Рауль?       — Горло болит. Ваш любимец бегал по лужам и, разумеется, промочил ноги. И, разумеется, он никому ничего не сказал, уверяя, что все замечательно. Допустившие это слуги наказаны. К тому же еще и Жан во всем покрывает младшего брата, словно считает своим долгом оберегать его от всего мира, и мы не являемся исключением.       — О, а это уже ваш любимец. Я разберусь с ними, — заверил графиню муж. Оба, впрочем, гордились теплыми, по-настоящему родственными отношениями, сложившимися между братьями.       — Надеюсь. Вас внизу ждет аббат де Эрбле по вашему же приглашению. Его проводили в кабинет.