Знакомство

      Оле смотрела на него, и во взгляде её плескалась не столько жажда Цвета, сколько… знаний. Золото смягчало загадочную Сирень, превращало её в любовь к тайнам. Но голод и бессилие запечатали уста Сестры, она не может вымолвить ни слова.       А Монгольфьер не может дать ей больше, чем нужно для жизни. Не может он нарушить Заповеди, ибо понимает их необходимость и важность. Воспоминания об Ино, которую Брат не смог защитить от порочной ереси, до сих пор отзываются эхом боли и сожаления. В этот раз он должен сберечь свою Оле.       И всё же, может, если он сумеет объяснить ей Откровение, возможно, она поймёт. Возможно, даже если другие Сёстры вновь попробуют пройти тропою мятежниц, она не пойдёт за ними. Она останется чистой и непорочной. Такой, как сейчас. Быть может даже она сумеет ему рассказать о том, что шепчут ей Цвета. Быть может, и он поймёт для себя что-то, что должен был понять давно, но не может.       Но ей нужен голос, чтобы спрашивать. Ей нужна Лимфа, чтобы говорить.       Хранитель преподносит Оле дары. Совсем немного драгоценного Цвета. Он верит в то, что, несмотря на Табу, он поступает правильно.       Сестра улыбается благодарно, а глаза её и без того светлые сияют искрами. Она открывает рот, чтобы спросить:       — Здравствуй. Так ты теперь мой суженый? А как тебя зовут?       Её Брат и теперь супруг ей очень интересен. Оле тянула к его искалеченному Кошмаром телу руки, стремясь коснуться, познать.       — Я — Монгольфьер, — ответил он ей. Он хотел сказать что-то ещё, но произнёс то, чего не должен был: — Но когда-то меня звали Орионом.       Это было слишком давно. Он не должен был говорить этого. Сам он не знает, что толкнуло его представиться именно этим именем.       — Орион, — медленно повторила Сестра, пробуя слово, — красивое. Оно похоже на что-то далёкое, там, в небе, — она указала куда сквозь окно своих Покоев, на что-то, что может видеть только она. — А почему ты Монгольфьер, а не Орион?       Хранитель снисходительно щурится. До чего забавная. Она точно наивное дитя. Но он всё-таки ответил:       — Когда-то я не уберёг Сестру, что мне доверили, и был изгнан в Кошмар.       В его голосе едва ли можно угадать грусть.       — Ой, а что такое Кошмар? Звучит как что-то тёмное, мрачное и холодное. Другие Сёстры говорят, что вы, Братья, появились из Кошмара, это правда?       — Да, всё это — правда. И в Кошмаре действительно холодно, темно и мрачно, — говорит он, — именно поэтому я хочу кое-что рассказать тебе, чтобы уберечь тебя от низвержения туда, в пучину страданий и боли, где царит металл, и где не ведают о Цвете. Сёстры не выживают там, они превращаются в подобных нам.       Оле испуганно сжалась, так смотря большущими глазами на Монгольфьера, что тому спешно пришлось добавить:       — Но не бойся и не волнуйся. Я буду защищать тебя. Но я хочу быть уверен, что и ты сможешь защитить себя.       — Ты меня научишь? Ты всё расскажешь? — она смотрит на него с надеждой, как на защитника, а не тюремщика.       Орион задумался. Может, именно такими и должны быть Братья? Не палачами, но стражами? А разве они не такие? Разве они не охраняют Сестёр от ереси? Но какое-то пока непонятное чувство противоречит мыслям Монгольфьера. Оно такое неясное, лёгкое, почти эфемерное. Как его Оле.       Они говорили. Он рассказывал ей о Заповедях, рассказывал, почему Хранители поступают именно так, как поступают: почему приковывают своих Сестёр к Покоям, почему собирают Цвет — всё, что они делают, во благо Спящего.       Оле спрашивала. Спрашивала много и обо всём. И рассказывала что-то своё, что-то, чего Брат не совсем понимает. Что-то такое неясное, лёгкое, почти эфемерное прослеживалось в её речах. Такое же, как она сама. И, казалось, когда разгадка была так близка, что её можно было почти коснуться, Сестра вдруг замолчала. У неё больше не было сил на слова.       Орион смотрел на неё с сожалением, но он пересилил своё любопытство и сказал:       — Прости.       Он больше не мог тратить. Он и так превысил все ограничения.       Оле смотрела на него с тоской, почти отчаянно. Ей нужно было столько всего ему сказать.       Монгольфьер покинул её. Быть может, у них ещё найдётся время для разговоров. Быть может, в конце концов, он поймёт что-то, что должен был понять давным-давно.