Il libro di vita

Судьба пишет ему успех. Он сплетается из тысячи случайностей и совпадений. Судьба пишет. Ее послания доходят словно сквозь туман. У юного Чезаре Борджа есть все и капельку больше, чем все. Судьба пишет ему жадность, заставляя хотеть еще больше. Какое счастье, вздыхает Чезаре, кто-то там наверху забыл прописать ему осторожность. Какое счастье, что он не умеет оглядываться назад. Он знает – ему уготована лучшая из участей, и он намерен снести все на пути в блистающее будущее. Церковные облачения давят, ряса – не для него, он знает это так же четко, как и то, что когда-нибудь его имя будет впечатано в историю. Ему нужно туда, на войну. В итальянских землях никогда не бывает спокойно. В итальянских землях всегда война. Джованни – счастливец, его шею не тянет к земле тяжелый золоченый крест, его голову не венчает тонзура, беспощадно уродующая густые волосы. Глаза Джованни не слезятся от библиотечной пыли, а голова не гудит от канонического права. Чезаре завидует отчаянно и самозабвенно. Господи Боже, ну почему же никто не написал для него беззаботную юность? Чем больше грязи на тебя льется, тем лучше твои дела. Это Чезаре знает точно и улыбается в ответ на злобные выпады. Быку не пристало оглядываться на тявканье шавок. Его клеймят братоубийцей, обвиняют в кровосмешении и сотне других грехов, каждого из которых достаточно, чтобы отправиться в ад. Борджа не верит ни в Бога ни в Дьявола и трезво смотрит на мир, но все же… Напишет ли ему кто-нибудь чистую совесть? Джованни, вроде бы, был счастлив в браке. Лукреция… Кого, скажите на милость, волнует Лукреция? Чезаре смотрит в широко распахнутые коровьи глаза Шарлоты Д’Альбре и думает, что в считанные месяцы поменять одну невесту на другую без сожалений – это мерзко и где-то даже грязно. Он не похож на рыцаря в сверкающих доспехах, а золотые подковы его коня отдают дешевым расчетом на восхищение. Его невеста безвольна, как и все невесты на свете. Ему безразлично и уже почти тошнит от лицемерия и лжи, но, может быть, кто-то все же напишет про их светлую любовь? У Асторре Манфреди чистое сердце и ясный взгляд. Его почти противно предавать, ведь он почти этого не заслужил. Чезаре незаметно морщится и жмет протянутую руку. Видит Бог, он хочет не этого. Вокруг него ноябрь, покорившийся город и неизбежная подлость. Напишет ли ему кто-нибудь благородную душу? Он добился, чего хотел. Победы стелются под ноги так же гладко, как улицы Рима – под копыта коней. Рим непривычно омыт светом и ликованием. Рим чествует победителя. Рим не видит дальше своего носа. За спиной – Фаэнца и Форли, мерзлая земля, запах боли, страха и испражнений. Он все еще жаждет славы, а под аккомпанемент хлопающих на ветру знамен до него долетают отголоски чужих проклятий. Все прекрасно, все просто прекрасно. Напишет ли кто-нибудь красивой эту бесконечную войну? Ему хочется верить, что все не напрасно, что во всей этой суете есть смысл. Италия – почти уже целая Италия – склоняется перед ним. Хитрец и софист Макиавелли строчит донесения и рассыпается в комплиментах. Чезаре впервые за долгое время тошно. Напишет ли ему кто-нибудь великую цель? Невыносимо, до воя, до непрошеных слез и щемящей сердце тоски хочется жить, но, кажется, уже слишком поздно. Судьба ставит точку. Он слышит, как затихает скрип пера. Перед глазами плывет размытый наваррский март, а холодная земля – почти как под Фаэнцой – морозит душу. Это была отличная повесть, но слишком уж она коротка, и его решительно не устраивает финал. Грустно умирать в грязной канаве. Что будет дальше – больше не его забота, но с той же страстью, с которой он последний раз глотает выстуженный воздух, ему хочется знать – напишет ли ему кто-нибудь легкую жизнь? Напишет ли ему кто-нибудь красивую смерть?